Краткое содержание доклада профессора М.М. Решетникова «Современная специфика суицидального поведения», состоявшегося в рамках Первого форума по предотвращению суицидов «Скажи жизни ДА!» — IV научно-практической конференции «Суицидология — актуальные проблемы, вызовы и современные решения»
Есть много способов расстаться с жизнью и умереть.
Лучший из них – продолжать жить.
…В целом феноменология суицидального поведения в XXI веке претерпела определенные трансформации и начала качественно меняться. Мы должны констатировать, что введенное в науку нашей соотечественницей Сабиной Николаевной Шпильрейн влечение к смерти существует и является одним из наименее исследованных психических феноменов.
О первой специфике уже было много сказано предыдущими докладчиками. Прежде всего — это рост детского и подросткового суицида. Что касается детского, то ряд специалистов сходятся во мнении, что основные причины связаны с кризисом института семьи. Имеется в виду распад брака и расставание с одним или обоими родителями, с которыми ребенок все еще связан «психологической пуповиной». Второй негативный фактор — это резкое снижение объема времени, которое родители уделяют малолетним детям, заменяя родительскую любовь и внимание на предоставление ребенку сомнительных электронных развлечений и неодушевленных гаджетов. В качестве дополнительного фактора нужно отметить появление второго ребенка, на котором сосредоточивается все внимание, а «старший» чувствует себя брошенным и лишенным любви.
Подростковый и юношеский суицид объясняется юношеским максимализмом, переходом к бездушной образовательной (в отличие от прежней — воспитательной) модели среднего образования, кризисом идеалов и отсутствием идеологии, или точнее — объяснительной системы современности. Общество находится в условиях глубокого когнитивного диссонанса, так как значительная часть социума, включая его молодежную часть (родившуюся после 1991 года) демонстрирует приверженность традиционным идеалам российского (дореволюционного и социалистического) строя, которые явно не вписываются в современную модель моральных и общественно-экономических отношений, где культивируется индивидуализм и разобщенность. Напомню, что Николай Бердяев в свое время охарактеризовал кризис идеалов, как временное помешательство.
Самостоятельную категорию составляют дети из состоятельных семей с патологическим для молодых людей синдромом «у меня все было» и так называемых «безбашенных», регулярно попадающих в аварии на Феррари, Гелендвагенах и Майбахах. Фактически, это тоже варианты незавершенных суицидов.
В 2010-х особое внимание специалистов вызвало появлением хэштегов «групп смерти», популяризирующих в социальных сетях суицид и способы ухода из жизни. В ноябре 2016 по обвинению в подстрекательстве и доведении подростков до самоубийства был арестован один из самых известных организаторов таких групп Филипп Будейкин (группа «Синий кит»). В интервью питерской газете этот «психолог» на вопрос, действительно ли он подталкивал подростков к смерти, ответил: «Да. Я действительно это делал. Не волнуйся, ты все поймешь. Все поймут. Они умирали счастливыми. Я дарил им то, чего у них не было в реальной жизни: тепло, понимание, связь». В целом, последняя фраза, вне сомнения, страдающего психическим расстройством юноши достаточно адекватно описывает дефицит определенных чувств и одни из ведущих мотивов суицида у подростков. В первую очередь, следовало бы выделить несформированное чувство привязанности, из которого затем произрастает взаимопонимание и теплота межличностных отношений. Все эти чувства формируются только в нормально функционирующей семье. А о кризисе современной семьи уже упоминалось.
История психиатрии предоставляет множество подтверждений тому, что маниакальные и несохранные личности склонны настойчиво и предельно искренне проповедовать свои идеи, в том числе — порочные и человеконенавистнические, и иногда им это удается (достаточно вспомнить крестовые походы детей к гробу господню). Однако до 1980-х встреча с маньяком была редким и случайным событием, которое поджидало всегда более внушаемых, чем зрелые личности, детей и подростков на улице. Интернет не только ввел этих маньяков в наши дома (от ветхих жилищ до фешенебельных усадеб), но и сделал их полноправными членами наших семей, иногда даже более авторитетными и влиятельными, чем неспособные уделить ребенку достаточно времени и внимания родители. Как убедительно было обосновано в детской психологии, ребенок любит не игру, а того, кто с ним играет. А современные дети с дошкольного возраста играют не в машинки и куклы, не в мам и пап, а с гаджетами.
В итоге компьютер становится самым любимым объектом, удовлетворяющим потребность ребенка в общении, и тем почти живым существом, которому бесконечно доверяют, к которому привязываются и которому хотят понравиться, — так же, как предшествующие поколения старались демонстрировать послушание, чтобы заслужить любовь родителей. Мы явно недооцениваем эту любовную связь детей и компьютеров. А создатели групп смерти действуют достаточно психологично, с ориентацией на подростков, предрасположенных к интраверсии и испытывающих чувство одиночества. В обращениях к таким респондентам достаточно часто используются фразы типа: «Это группа для тех, кого никто не понимает, у кого есть свой голос, и кто хочет быть услышанным…».
Здесь нужно отметить еще одну специфику. В доинтернетную эпоху побуждение к суициду носило личностно окрашенный и, как правило, корыстный характер, направленный на кого-то из ближайшего окружения (в борьбе за наследство, любовный, социальный или материальный статус и т.д.). В данном случае речь идет о подстрекательстве к самоубийству совершенно незнакомых юношей и девушек, единственным мотивом которого является удовлетворение своего патологического стремления к власти над поведением и жизнью других людей, осуществляемого, по сути, — анонимно.
Нужно констатировать, что в обществе сложилась определенная мода на суицид, далеко не всегда оцениваемая однозначно. К категории суицидального поведения следует отнести движение руферов, зацеперов и тому подобных; а также увлечение вполне благополучных людей экстремальными видами спорта. Пусть кого-то это удивит, но одним из проявлений склонности к самоповреждению является массовое увлечение тату.
Дополнительно, нужно отметить, что, в отличие от определения ВОЗ (2011), утверждающего, что «самоубийство есть результат сознательных действий со стороны определенного человека», молодые суициденты в большинстве случаев действуют абсолютно спонтанно, побуждаемые чувствами, аффектами и бессознательными мотивами. Случаи полного осознания своих действий характерны почти исключительно для так называемых «альтруистических самоубийств» неизлечимо больных пожилых, основным мотивом которых является желание избавления от излишних страданий как себя самого, так и своих близких. В других случаях такие «альтруистические суициды» были следствием бегства от позора, которое в отдельных случаях имело место у ВИЧ-инфицированных в период бездумной стигматизации таких пациентов (до 8% от всех суицидов). Однако, применительно к суицидам пожилых не стоит забывать и о таком факторе, как беспросветная нищета, запущенность и заброшенность стариков. Особенно это характерно для сельской бедноты, где число суицидов на 100 тыс. населения почти вдовое превышает средний уровень по стране.
О мотиве соперничества. В начале ХХ века исследование этого мотива было наиболее убедительно обосновано при исследовании суицидов студентов венских университетов, где безусловными лидерами оказались молодые люди творческих профессий — музыканты и художники. Мотив можно было бы обозначить как «комплекс Сальери», талантливого, но не такого талантливого, как Моцарт. Тогда же Вильгельм Штекель сформулировал тезис о том, что «себя не убивает тот, кто не хочет убить другого». Мне известны несколько случаев, когда молодые люди кончали жизнь самоубийством перед дверью дома или квартиры оставивших их бывших возлюбленных.
Ранее суицид практически всегда описывался как единичный случай отдельного человека и трагедия его ближайшего окружения. Но сейчас уже описаны сотни качественно иных случаев. Самым потрясающим из них стала недавняя трагедия рейса А-320 (24.03.2015), когда страдающий психическим расстройством пилот Андреас Лубиц, совершая суицид, умышлено направил авиалайнер в склон горы, «захватив с собой» 144 пассажира и 6 членов экипажа. Это, безусловно, качественно новое проявление человеческой агрессивности и ее частного случая — человеконенавистнической суицидальности, которая пока недостаточно исследована. Давайте подумаем: а что будет, если какой-то суицидент, принадлежащий, как и пилот Лубиц, к категории субъектов высоких технологий, например, оператор атомной станции, оператор пуска баллистических ракет или даже оператор обычной плотины, захочет «прихватить» с собой несколько тысяч или несколько миллионов других? Психика — это динамическая система: еще вчера все было отлично, а сегодня — срыв. Поэтому нужна не ежегодная комиссия с участием психиатра и психолога, а динамическое психолого-психиатрическое сопровождение субъектов высоких технологий. В настоящее время — нереальная задача. Дефицит таких специалистов даже для клинических пациентов у нас в стране составляет 60 тысяч. Даже в таком мегаполисе и ведущем центре психотерапевтической науки, как Петербург, при потребности (по данным администрации города), как минимум, 763 специалистов-психотерапевтов, в настоящее время в государственном секторе действует лишь 91 специалист. Ситуацию отчасти компенсируют частные психотерапевтические центры, но они далеко не всем доступны.
Вернусь еще раз к теме суицидальных террористов. Мотив таких преступных действий, скорее всего, связан с извращенной жаждой признания, нарциссической переоценкой собственной личности и погоне за, пусть и посмертной, но славой. Кого бы, кроме местной полиции, заинтересовал, например, суицид Любица в своей квартире? А так — он получил всемирную известность. Его случай изучают тысячи специалистов.
Одно из дополнительных объяснений подобным вариантам поведения дал в 2011 наш американский коллега проф. Джеймс Фокс, который констатировал: «В американском обществе существует определенное число людей, которые озлоблены на окружающий мир, полностью им разочарованы, считают свою жизнь разрушенной и не хотят больше жить. Эти люди испытывают недостаток эмоциональной поддержки со стороны семьи и друзей. И решают жестоко отомстить тем, кто, по их мнению, несет ответственность за их неудачи и не дает им шанса справиться с жизненными проблемами. Выбирая между суицидом и кровавой расправой они, как правило, выбирают и то, и другое». Думаю, эта ситуация характерна не только для США.
Еще в 1960-е Виктор Франкл констатировал распространение в самых широких слоях населения утрату смысла жизни. Согласно приведённой им статистике, при этом возрастает уровень депрессивности, наркоманий, алкоголизма и агрессивности, в том числе — аутоагрессии. Понятие идеологии сейчас стало некой табуированной темой. И некоторые считают, что сейчас нет никакой идеологии. Это не так (к этому тезису мы еще вернемся).
Но вначале о роли идеологии. Во-первых, у любой идеологии есть две главных функции: 1) она должна быть объяснительной системой, направленной на сглаживание противоречий; 2) она должна придавать смыслы повседневному бытию и объединять этими смыслами всех граждан страны, а также предлагать позитивный образ будущего. В 1991 наш народ получил мощнейшую общенациональную психическую травму — травму утраты смыслов и веры. И в 1992 был зафиксирован пик частоты суицидов в России — 46,1 на 100 тыс. населения (а в некоторых регионах — более 60), который затем постепенно снижался, и к 2012 составил 22,4. Существует множество исследований, где анализируется связь уровня суицидов с экологическими и экономическими факторами, национальными традициями и особенностями, чего нельзя сказать о социально-психологических факторах и смыслах бытия, которые давно отсутствуют в программах и платформах практически всех партий.
В настоящее время большинство социологов и даже политиков, включая членов Правительства России, констатируют, что противоречия в общества, расслоение по материальному статусу и духовным основам единства общества нарастают. В целом, нужно признать, что такие процессы характерны не только для России, а для всего мира, где постепенно все большую популярность набирают идеи справедливости и борьбы с несправедливостью. Фактически же, эта борьба ведется против новой, никем не провозглашенной, но активно действующей идеологии. Если сформулировать ее смысл предельно кратко — это безудержная конкуренция, борьба всех против всех, сакрализация материального успеха и товарный фетишизм. Великие гуманисты ужаснулись бы такому итогу частного предпринимательства, свободной конкуренции и демократии, все более явно превращающейся в демократизм. Существует опасная и недальновидная тенденция рассматривать суициды исключительно как психологическую или медицинскую проблему. В гораздо большей степени она — социальная.
Рубрика: Симптомы депрессии
Алексей Джура. Самая трудная идея.
Джордан Питерсон (клинический психолог, профессор университета Торонто) в книжке “12 правил жизни” утверждает, что лучшее решение для каждого современного человека — взять на себя как можно больше ответственности.Ответственность — это синоним взрослости. Так и есть: в обществе, где есть чёткий тренд на позднее психологическое взросление, это — очень актуальная идея. Многие мужчины и женщины 30+ лет в сегодняшнем мире не нашли себе к этому возрасту устойчивого занятия, обуреваемы тревогой, в нерешительности топчутся на пороге жизни и будто ждут отмашки от кого-то, что, мол, теперь можно войти и “начать”. Появился даже термин “синдром отложенной жизни” — это как раз когда картина внутренних событий жизни человека выглядит как бесконечная черновая работа, а чистовик лежит без дела. И чем дальше, тем страшнее начать писать туда свои каракули, хочется, чтобы всё было идеально.
А есть ли что-то, за что не стоит брать ответственность? Таких вещей полно!
Например, бесконечная тревога о том, что подумает о нас другой человек; как выглядят наши действия для других; комфортно ли другим (и зачастую мотив для обслуживания чужого комфорта — чтобы о нас думали как о воспитанных, заботливых, хороших); чувствуют ли они то, что мы ожидаем; и даже — живут ли другие так, как мы считаем правильным.
Мы не можем заставить другого человека думать о нас так, как нам хочется, и всё же мы всерьёз обеспокоены тем, чтобы формировать чужое мнение. Это попытка контроля того, что в реальности находится за пределами нашего контроля.
Ответственность крепко связана с темой свободы. Для клиентов в терапии очень и очень трудной оказывается идея, что другой человек, даже самый любимый и значимый, свободен думать и чувствовать так, как он сам считает нужным. Причём это не элемент мировоззрения психолога, а элемент реальности, которую клиент игнорирует/отрицает: как бы мы ни хотели обратного, другой человек всегда свободен, всегда. Свободен уйти или остаться, думать о нас плохо или хорошо, изменить или быть верным. Какие бы манипуляции мы ни использовали, эта свобода останется неотчуждаемой, и однажды, вопреки всем нашим вмешательствам, человек может сделать именно то, чего мы больше всего боимся. Может, хотя и не обязательно сделает.
На нас очень повлияла шаманская псевдонаучная литература про то, “как влиять на других”, “как распознавать ложь”, “как манипулировать другими”, “как влюблять в себя” и прочий хлам.
Все эти книги внушили мысль, что нужно освоить некую технологию, стать “психологом”, научиться “анализировать людей”, запихивать их в какие-нибудь категории, и для каждой категории запомнить, как её обработать. Тогда мы станем подчинять себе других и возвысимся над ними. Смешно, когда каждый в комнате пытается возвыситься над другими, не находя себе при этом места.
В самой идее “подчинять” заложена необходимость встать НАД другим человеком, повелевать им. На это нужен огромный объём энергии, потому что едва начав, мы столкнёмся с сопротивлением со стороны каждого из этих людей — никто блин не живёт ради того, чтобы быть нашим рабом! Никто не живёт для того, чтобы обслуживать наши страхи, желания или потребности. И поскольку мы часто озабочены принуждением других людей к добру и справедливости, нам в итоге неоткуда взять достаточно сил на взросление, преодоление реальных жизненных трудностей, поиск решений в ситуации неопределённости, коей и является всё полотно нашей жизни.
Есть расхожая фраза, принадлежащая богослову Эйтингеру: “Господи, дай мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить, дай мне мужество изменить то, что я могу изменить. И дай мне мудрость отличить одно от другого”.
По сути, это — молитва об обретении “локуса контроля”, описанного психологом Дж. Роттером: не пытаться влиять на то, на что я в реальности влиять не могу, сконцентрироваться на том, на что влиять могу, а главное, разобраться, в чём разница.
Если я признаю свободу другого человека, я автоматически принимаю, что мне может не понравиться то, что он думает, делает или чувствует в отношении меня. Он даже может меня бросить, и я ничего не могу с этим поделать. Строго говоря, сколько бы я ни привязывал его к себе, он всё равно может меня покинуть. Хорошая новость состоит в том, что я при этом тоже кое-что могу, в том числе, уважать автономность другого. Вследствие этого возрастёт моя способность опираться на себя, а следовательно, объём витальности (жизненной энергии), доступный мне. Я смогу взять на себя ответственность за себя и скинуть иллюзорную ответственность, которая меня ослабляет. И возможно, другой человек захочет быть рядом, просто в силу своего свободного выбора. Удивительно, что именно тогда, когда мы уважаем свободу другого решать, что и как ему думать/делать/чувствовать, он захочет сделать выбор в нашу пользу гораздо охотнее.
Я люблю сериал «Викинги». Он, конечно, приключенческий, но наряду с этим там действительно много материала, который интересно анализировать с точки зрения актуальных психологических проблем. Интерес в том, что перед нами разворачивается процесс становления выдающихся людей, мы видим, на что они опирались при принятии решений, в чём разница между людьми, которые могут управлять, от тех, кто не может.
Во третьем сезоне есть сцена, когда после сражения на английской земле, на чужой территории, сидя перед погибшим соратником, Флоки, приближённый Рагнара (главного героя), обращается к нему, мол, это ты виноват, что он погиб. Он умер бессмысленной смертью, пытаясь взять холм, который ему не был нужен. Он пошёл биться за него только потому, что ты так хотел. Мы все пошли за тобой, и мы здесь сдохнем, потому что ты предал наших Богов, отправился сражаться за чужого Бога. Мы поверили тебе, и вот результат.
Рагнар заметно сдерживает свой гнев, но всё же выслушивает Флоки до конца. Затем он отвечает: «Нам всем рано или поздно суждено умереть, неправда ли? Я расстроен смертью Торстена не меньше, чем ты, но он сам выбрал эту смерть. Вы все — свободные люди, и вы сами решили быть здесь. Я тоже здесь, и я надеюсь снова увидеть его после смерти, если мне суждено умереть».
Флоки нечего ответить, и сцена заканчивается. Это потрясающая и очень заметная черта главного героя: он уважает свободу каждого и действует с учётом этой свободы. Когда другие поступают так, как ему не нравится, он позволяет им это делать, потому что в его картине мира он — свободный человек среди свободных людей, и не вправе указывать им, как жить и что делать. Он может отнестись каким-то образом к их поступкам, он может быть не согласен, но он не пытается при этом лишить их свободы. Более того, он напоминает об их свободе, когда они пытаются давить на него. Однажды его бывшая жена Лагерта пришла со своим войском и спасла Рагнара и его народ. Впоследствии она попыталась использовать это в качестве аргумента в пользу того, что теперь он обязан ей помочь. Но Рагнар напоминает бывшей жене, что это было её свободное решение, и это не значит, что он подписал тем самым контракт, по которому он теперь обязан сделать, что бы она ни попросила. Это может возмутить, но в реальности эти два события никак не связаны, и Рагнар в действительности отстаивает в этом эпизоде свободу делать свой выбор.
Кстати, это очень распространённая уловка, которую мы усваиваем ещё в детстве: «Бабушка столько для тебя сделала, а ты теперь не хочешь съездить к ней в сад и копать его? Как тебе не стыдно!» «Мама так старается, а ты теперь так себя ведёшь!» «Ты должна хорошо учиться, ведь родители всё для тебя делают».
Это всё — так называемые скрытые контракты: для меня сделали нечто совершенно конкретное, и теперь я обязан, но чем конкретно и в каком объёме, я узнаю, когда понадобится отдавать долг. Объём полученных благ, как правило, представляют совершенно гигантским («СТОЛЬКО для тебя сделали!»), и тут имеет место комбо-манипуляция — мы не вправе даже уточнить, а, собственно, сколько сделано, потому что такой вопрос сразу будет заклеймлен, ребёнок назван бессовестным, он ещё и торгуется с родителями. Против такой массированной атаки ребёнок, разумеется, оказывается бессилен, и чаще всего он смиряется, а обида на родителей становится в этом месте неосознаваемым.
Родители замалчивают тот факт, что первые, кто начал торговаться — это они. Именно они предложили обсуждать, сколько сделали они, тем самым провоцируя вопросы в этом же ключе — а сколько? А что конкретно должен отдать ребёнок? Насколько соответствуют друг другу объём полученного и того, что задолжал ребёнок? Посильно ли для него отдать этот долг?
Упускается и то, что родить ребёнка было идеей родителей, и вместе с этой идеей неизбежно наступает биологическая ответственность, которую они сами на себя приняли: они выбрали не заморить ребёнка голодом, не оставить его без образования, не бросить его около реки умирать. Это был их выбор, но почему-то спустя несколько лет они позиционируют это как долг, который младенец когда-то взял. Строго говоря, ребёнок неспособен вступать в договорные отношения и брать на себя долговые обязательства. И вот мы имеем дело со взрослыми, которые пытаются усидеть на шее ребёнка, поскольку не умеют действовать иначе.
Раз за разом мы привыкаем, что условия договоров, в которые мы вступаем, не проясняются, что мы даже не имеем права их обсуждать, мы же не корыстные какие-то! В результате, будучи уже взрослыми, в отношениях с разными людьми мы запутываемся, вечно чувствуем себя обязанными, ожидаем, что с нас кааак спросят однажды, и мы не сможем вернуть то, что взяли. Мы также учимся не ценить собственный вклад, приуменьшать его, обесценивать. Нам кажется, что мы сделали для другого так мало, а он — так много… А если так, то тревога, обида, гнев, настороженность в отношениях растут, безотчётно, автоматически. Мы не чувствуем себя свободными выбирать, управлять отношениями, учитывать свои интересы, обсуждать тонкие аспекты отношений.
Мы забываем о своей свободе, и нет на нас Рагнара, который бы напомнил о ней.
Тем не менее, мы свободны, и когда мы разлепляемся с другими людьми, начинаем проживать свою отдельность (чаще всего, после пары лет терапии), у других случается шок, они начинают рэкет и террор в отношении подлеца, который посмел попрать великие ценности созависимых отношений! Выдержать собственную свободу, научиться с ней обращаться — это повод для ещё годика терапии. Вот такая арифметика свободы, которую очень трудно принять.
Психологически здоровый человек максимально опирается на себя. В каком-то журнале, посвящённом гештальт-терапии, я вычитал интересное суждение: «Свобода экономическая — это когда за меня не платят, свобода интеллектуальная — это когда за меня не думают». Если переводить на язык позитивных утверждений, свобода — это когда я плачу за себя сам и думаю сам. Я бы ещё добавил, что важно быть эмоционально независимым — не трескаться по швам от тревоги, страха, вины, что если я настаиваю на своём, то меня осудят и я не справлюсь. Не чувствовать себя вечным должником своих близких, не становиться автоматом по обслуживанию чужих переживаний, не быть слугой других людей.
Если мы принимаем свою свободу, появляется и другая сторона: другие люди тоже не должники, не машины по обеспечению нашего благополучия, не наши слуги. Это — самая трудная идея.
Анастасия Сухорукова. Психологическая травма: суть явления и механизмы защиты.
Так уж устроен мой профессиональный путь, что запросы с бытовыми проблемами случаются у меня не часто. Бывают, конечно, проблемы в отношениях и личностный кризис, но чаще ко мне обращаются люди, которые столкнулись с последствиями давних или свежих психологических травм. О том, что это такое, как распознать психологическую травму и как наша психика защищается от неё, мы и поговорим сегодня.Почему в своём блоге я в очередной раз рассказываю о грустном? Потому что у каждого из нас есть опыт. А опыт — это зачастую ошибки, разочарования и боль. И разглагольствования о том, что нужно жить сегодня и думать о хорошем — они не работают, если есть рана и она болит. Позитивное мышление не помогает, если вы годами были голодны. Это можно сравнить с физическим голодом. Разве от разумных уверений про возможность еды в будущем или от разговоров о том, что нужно просто не думать о еде — желудок болеть перестанет? Нет. Будет злость и обида. Потому мы говорим о боли. Потому я не пишу про чудеса позитивного мышления.
Что такое психологическая травма
Часто психологической травмой считают такое событие, которое вызвано шоковой информацией, внутренней катастрофой и является если не единичным, то по крайней мере эпизодическим опытом. Но это – только половина правда. Вторая половина – это то, что травмой является любой опыт, который принёс нам эмоциональную боль, которая каким-либо негативным образом отразилась на вашей жизни и продолжает отражаться в течение длительного времени.
Такой психологической травмой может быть единичное событие, например в случае социального, физического или эмоционального насилия, который идёт вразрез со всей вашей прошлой жизни.
Травма может быть двух видов:
1. Шоковая — как понятно из названия это стрессовое событие огромной эмоциональной интенсивности, которое случилось единоразово и имеет очень конкретные временные границы. Определить такую травму просто. Человек обычно помнит время начала травмирующего события, приблизительно или точно может описать характер события и определяет момент окончания. Пример такой травмы — терракот, изначилование, смерть близкого человека. Обычно в работе с шоковой травмой много конкретики, что делает работу с ней намного понятней следующего вида.
2. Травма кумулятивная — это намного более сложный механизм травмирования. Это длительное пребывание в условиях стресса. Первый эпизод может и иметь характер шоковой травмы, но чаще человек говорит «это всегда было». Под «этим» может подразумеваться семейное насилие, обесценивание, пребывание в ситуации буллинга или другой формы психологического насилия. Каждый отдельный элемент сам по себе не является настолько уж мощным. Но «вода камень точит», и когда травма «капает» в одно и то же место — образуется рана. Самое ужасное в этом виде травмы, что часто она является единственной нормой человека. И работа с кумулятивной травмой занимает больше времени.
По сути травма — это открытая рана, которая постоянно кровоточит и периодически затягивается. Но при малейшем «толчке» она снова открывается.
Когда ко мне приходит человек, рана которого болит настолько, что он готов сделать что угодно, чтобы вырвать боль с корнем — я понимаю, что нам предстоит долгий непростой путь. Буду честна, далеко не каждый клиент готов этот путь проходить. Каждый раз, когда я встречаюсь с готовностью клиента идти вглубь себя, доставать боль и трансформировать ее в опыт — я радуюсь тем трансформациям, которые произойдут при достаточном терпении.
Защитные механизмы
Почему эта работа зачастую бывает длительной? Дело в том, что наша психика устроена таким образом, что сталкиваясь с непереносимыми чувствами она формирует мощную защиту от них. Это помогает нам справиться на самых первых стадиях – на стадии отрицания и шока. В состоянии стресса наша психика не способна понять, осознать и справиться с такой сильной болью. Этот защитный механизм может носить характер отрицания, вытеснения, обесценивания, замещения, замирания. В этот период мы кажемся себе невероятно эффективными и вроде как хорошо справляющимися. Так происходит потому, что шок действует как обезболивающее. Можно сравнить этот эффект с отсутствием боли в первые секунды после сильной автомобильной аварии, потери конечности. Только там работают определённые вещества в головном мозге, а в психике работают защитные механизмы.
Проходит время, шок и защитный механизм становится более проницаемым. Он все ещё работает, но потихоньку начинают пропускать кризис но информации, которые мы способны выдержать без сильных энергетических затрат. Проще говоря, со временем мы становимся восприимчивыми к новой душевной боли. Когда мы чувствуем истончение этой защиты — нам больно. Так мы понимаем, что были травмированы.
О защитных механизмах пишут много. Я скажу о тех, которые чаще всего встречаю в работе.
Вытеснение — это реакция на непереносимые чувства. Когда нет возможности осознать и выдержать, принять и жить дальше — психика выбирает не помнить. Это как стена между вашей разумной жизнью и болью, которая лишаев разума. Иногда это хорошо. И я даже не убираю такую защиту, если этот опыт не мешает вам сегодня. Если же это мешает вашему спокойствию — мы медленно, но верно будем укреплять ваши ресурсы и снимать со стены по кирпичику, пока вы не будете способны встретиться с травмой и попрощаться с болью.
Идентификация (бывает в форме симбиоза или потери ощущения себя). Это механизм, где свои wasчувства настолько тяжелы, что легче и безопаснее чувствовать как другой, эмоционально присоединяться. По сути психолог делает то же самое, но есть огромная разница — те ваши чувства, которые эмпатирую я — я их анализирую. Есть наблюдающая за ними часть. То, что происходит в защитном механизме идентификации — неосознанный процесс отказа от своей личности и это плохо.
Расщепление — это один из самых интересных и самых глубоких механизмов защиты. Он заключается в том, что от личности как будто отделяется раненая часть и уходит глубоко внутрь. В отличие от вытеснения, эта часть не отдеЛяется стеной. Она очень чувствуется и регулярно даёт о себе знать. Болью, тревогой, одиночеством. Так формируется шизоидный процесс. О нем можно больше узнать тут. Отщеплённая часть — это всегда та часть, которая способна на глубокие чувства и близость. И пока она ранена — будет одиночество и будет боль. Терапия тогда будет заключаться в мягкой работе именно с отщеплённой частью, чтобы она выздоровела и смогла вернуться в целостность.
Рационализация — это чрезмерный уход от чувств в мышление и анализ. Почему мы используем ее? Потому что чувства в травме — это больно. Часть этой боли — результат непонимания причин. И чтобы немного снять тревогу и успокоить отчаявшуюся душу мы с вами объясняем все себе сами. И выбираем верить этому объяснению. Но как же редко оно совпадает с реальностью. Чаще всего это способ уйти от боли. А поскольку это невозможно, выключить одну только боль — уходит способность испытывать радость, злиться или даже чувствовать удовлетворение. Чтобы получить возможность стать счастливым нужно обрести способность параллельно думать и чувствовать.
Обычно мы привыкаем жить в этой защите. Оно и понятно, ведь именно они помогли нам справиться. Но чаще всего мы живём с фоновым чувством недовольства. Оттеснённые на периферию чувства отражаются в нашей жизни как весьма неприятные «симптомы»:
— Панические атаки — телесное воспоминание о травме. Шоковый страх — когда нет слов чтобы попросить о помощи и тело реагирует остро.
— Неспособность построить отношения — хождение по кругу в личных неудачах, неподходящие партнеры. Сюда же относится одиночество или наоборот, стихийные отношения.
— Постоянная тревога и беспокойство — зудящее такое чувство, от которого вы не можете внутри остановиться. А это утомляет даже в бездействии.
— Уход в себя — это способ избежать реальности, уходя внутрь своего душевного «бункера». Способ верный, но не оставляющий шансов на отношения и чувство безопасности в них.
Можно перечислить ещё с десяток последствий. Смысл один — страдние или онемение чувств.
Давайте подведём короткий итог. Травма — это рана вследствие столкновения с сильным раздражителем. Не обязательно катастрофичным, но достаточно сильным, чтобы оставить отпечаток на вашей личности и жизни. Иногда чтобы изменить свою жизнь нужно в эту травму пойти и поработать с ней. Но в отдельных случаях стоит научиться жить с ней осознанно. Что нужно именно вам — станет известно через несколько сессий терапии исследования.
Напоследок скажу про длительность терапии травмы. Она обычно занимает от полугода до нескольких лет. Почему? Потому что травмированными делает нас осторожными и выстраивает множество защит. Если ломиться в этот опыт с ноги — станет одной раной больше. Потому двигаться приходится со скоростью клиента. Иногда быстрее, иногда дольше. Самое главное — травма исцеляется и вы можете жить иначе. По-своему. Смотреть на мир не через окно боли, а чисто и осознанно.Источник: https://psy-practice.com/publications/travmy/psikholoicheskaya-travma-sut-yavleniya-i-mekhanizmy-zashchity/ При копировании материалов, ссылка на источник обязательна © psy-practice.com
