Опубликовано Оставить комментарий

Markus J. Rantala. Mieli terveeksi kahden viikon klinikalla.

NYT on kaksisuuntaisen mielialahäiriön vuoro. Evoluutiobiologian ja -psykologian dosentti Markus J. Rantala ajattelee uusiksi jälleen yhden mielen sairauden ja sen hoidot.
Aiemmin tänä syksynä hän esitti uuden teorian anoreksiasta ja muista syömishäiriöistä. Kaksi vuotta sitten hän julkaisi työtovereineen tieteellisen artikkelin, joka perusteli näkemystä, että masennus ei ole yksi vaan kaksitoista eri sairautta.
UUNITUOREESSA kirjassaan Masennuksen biologia (Terra Cognita) Rantala laajentaa masennuksen käsittelyä suomalaiselle lukijakunnalle 350 sivun verran.
Mukaan mahtuu luku kaksisuuntaisesta mielialahäiriöstä, jossa masennuskaudet vuorottelevat maanisten kausien kanssa. Rantalan on tarkoitus julkaista näkemyksensä myös tieteellisenä artikkelina.

Maniassa hyvän olon tunne usein yhdistyy kokemukseen, että pystyy mihin tahansa. Tässä tilassa ihminen voi tuhlata rahansa hetken mielenjohteesta ja toimia muissakin asioissa holtittomasti.
Sairaus on jo aiemmin tunnistettu uni–valverytmiä säätelevän sisäisen kellon häiriöksi. Häiriön varsinaisesti käynnistää kuitenkin Rantalan mukaan kroonisen stressin aiheuttama matala-asteinen tulehdus.
Matala-asteinen tulehdus saa alkunsa useimmiten suusta, suolistosta tai sisäelinrasvakudoksesta.
”Tutkimukset ovat osoittaneet, että tulehdusta edistävät aineet saavat sisäisen kellon epätahtiin. Epätahtisuuden takia uni jää vähäiseksi. Kun uni vähentyy, dopamiini- ja noradrenaliiniryöppy laukaisee manian”, Rantala selittää.
Dopamiini on aivojen välittäjäaine, joka säätelee sitä, miten palkitsevina koemme erilaiset asiat. Noradrenaliini vaikuttaa vireystilaan ja osallistuu taistele tai pakene -reaktioon.
Jo aikaisemmin on uskottu, että neurokemiallinen syy maniaan on dopamiini- ja noradrenaliinijärjestelmän kääntyminen ylikierroksille. Tämä kiihdytys näkyy, kun maniaa potevien ihmisten aivoja on kuvattu toiminnallisella magneettikuvauslaitteella.
MIKSI toinen sairastuu kroonisesta stressistä masennukseen ja toinen kaksisuuntaiseen mielialahäiriöön? Rantalan mukaan syy ei ole tiedossa, mutta se voi johtua erilaisesta geneettisestä alttiudesta, suolistomikrobeista tai molemmista.
Lääkkeenä kaksisuuntaiseen mielialahäiriöön on käytetty jo pitkään litiumia, joka tasaa mielialoja. Rantalan mukaan hänen teoriansa selittää myös sen, miksi lääke toimii. ”Viiteenkymmeneen vuoteen ei ole osattu selittää litiumin tehoa. Se perustuu siihen, että se vähentää matala-asteista tulehdusta ja saa sisäisen kellon paremmin tahdistumaan.”
Hänen suosituksiinsa kuuluu se, että poistetaan matala-asteisen tulehdus ja hälvennetään stressiä elämäntavan ja ruokavalion muutoksilla.
”Jos saamme matala-asteisen tulehduksen pois, sisäinen kello palautuu.”
Rantalan mukaan hänen ajatuksiaan voitaisiin hyvin testata kokeellisesti ihmistutkimuksissa. Hän ei ole saanut psykiatreja kiinnostumaan asiastaan.
”He eivät edes vastaa sähköposteihini”, Rantala kertoo.
Rantalan aikaisemman masennustutkimuksen ideoita on testattu. Kahdestatoista masennustyypistä yhden laukaisee läheisen menettämisestä johtuva suru. Kun suruun yhdistyy tulehdus, se voi voimistua masennukseksi.
Ryhmä yhdysvaltalaisia tutkijoita osoitti hiljattain, että näin näyttää käyvän. He tutkivat puolisonsa menettäneitä ihmisiä ja huomasivat, että voimakkaasti surevilla leskillä tulehdusarvot olivat korkeammat kuin lievemmin surevilla.
Samoin mitä vakavampia masennusoireita leskeksi jääneillä oli, sitä enemmän heillä oli veressään tulehdusaineita.
RANTALA katsoo masennusta ja kaksisuuntaista mielialahäiriötä evoluutiopsykologin silmin.
Evoluutiopsykologian näkökulmasta psykologiset ominaisuudet ovat kehittyneet ratkaisuiksi muinaisten esivanhempiemme elinympäristössään kohtaamiin haasteisiin.
Jokin mielemme piirre on sopeutuma, jos se on auttanut esivanhempia pärjäämään selviämään elinympäristössään ja parantanut sitä kautta esivanhemman lisääntymismenestystä.
Pärjäämistä parantaneet ominaisuudet ovat siirtyneet jälkeläisille ja edelleen nykyihmisille asti.
Masennusoireet ovat yhdenlainen sopeutuma. Se voi kuulostaa kummalliselta, koska on vaikea nähdä, mitä hyötyä on synkkämielisestä vatvomisesta, sosiaalisesta vetäytymisestä ja masentuneesta mielialasta.
Oireet voivat kuitenkin olla mielekkäitä reaktioita tietynlaisiin olosuhteisiin.
”Evoluution näkökulman ansiosta tulee jokin järki siihen, miksi mielenterveysongelmat ovat ylipäätään olemassa”, Rantala sanoo.
ESIMERKIKSI voidaan ottaa yleinen masennuksen muoto, joka johtuu tappiosta hierarkiakonfliktissa.
Monilla nisäkkäillä tappio valtataistelussa saa aikaa käyttäytymistä, joka muistuttaa masennusta. Tappelussa häviölle jäänyt simpanssikoiras osoittaa alistuvalla käytöksellään luovuttavansa ja näyttää, ettei enää uhkaa voittajaa.
Myös ihmisellä hierarkiakonfliktin jälkeinen masennus toimii luovuttamisen merkkinä, Rantala selittää. Itsetunnon lasku auttaa yksilöä säästämään voimiaan tilanteessa, jossa voittaminen on epätodennäköistä.
Nykymaailmassa hierarkiakonflikti liittyy usein oman sosiaalisen aseman horjumiseen, vaikkei voimien mittelöä olisikaan. Työttömyys, eläkkeelle jääminen tai sulkeminen kaveripiirin ulkopuolelle voi laukaista hierarkiakonfliktiin perustuvan masennuksen.
Masennus on Rantalan mukaan yleistä myös niillä, jotka tavoittelevat jotain, mitä eivät voi saavuttaa. Masennus voi tällöin saada ihmisen arvioimaan tavoitteitaan uudelleen ja asettamaan ne ehkä realistisemmiksi tai siirtämään ponnistelun onnistumiselle otollisempaan ajankohtaan.
VAIKKA masennus olisi pohjimmiltaan järkeenkäypä tapa luovuttaa ja arvioida uudelleen omia voimiaan, kehon matala-asteinen tulehdus kääntää hyödyllisen sopeutuman haitalliseksi.
”Elämme erilaisessa elinympäristössä kuin aiemmin. Nyt kun on kroonista stressiä ja matala-asteista tulehdusta, psykologiset sopeutumat eivät enää toimi kunnolla. Oireilla on ollut tarkoitus, mutta ne eivät enää auta siihen ongelmaan, jota ne auttoivat ratkomaan”, Rantala selittää.
Nykyaikainen länsimainen elämäntapa lietsoo Rantalan mukaan masennusta ja kaksisuuntaista mielialahäiriötä. Näitä ongelmia ei juuri tavata metsästäjä-kerääjien yhteisöissä eikä esiteollista elämäntapaa noudattavilla amisseilla. Heitä suojelee yhteisöllinen ja liikkuva elämäntapa.
Moderni elämä synnyttää kroonista stressiä ja matala-asteista tulehdusta monin tavoin. Mielen sairastumiselle altistavat yksinäisyys, kilpailu, vähäinen liikunta, kehno ruokavalio, huono nukkuminen, köyhtynyt suoliston mikrobisto ja yhteyden katkeaminen luontoon.
NÄIHIN altistaviin tekijöihin pitäisi myös hoidoissa puuttua.
”Tavanomainen länsimainen terapia hoitaa oireita, kun pitäisi vaikuttaa juurisyihin eli masennuksen laukaiseviin tekijöihin ja matala-asteiseen tulehdukseen, joka altistaa masennukselle. Valtaosa masennuksista uusiutuu. Kun altistavista tekijöistä päästään eroon, masennuskierre saadaan katkaistua”, Rantala sanoo.
Hän pitäisi parhaana hoitona kahden viikon vetäytymistä ”vähän kuin etelän lomakohteeseen”. Klinikalla ihminen saisi terapiaa samalla kun hänen tulehdustaan hoidettaisiin ja pantaisiin kuntoon hänen ravitsemuksensa, liikuntatottumuksensa ja nukkumisensa.
”Ihmiset voivat itse jatkaa ohjelmaa, kun mieliala on kohentunut ja he ovat vakuuttuneet hoitojen tehosta. Se olisi todennäköisesti kustannustehokkain tapa hoitaa masennusta”, Rantala sanoo.
”Voi olla, että tämä on vähän utopistista. Mielenterveyden kustannukset eivät kuitenkaan tule hoitamisesta vaan hoitamatta jättämisestä.”
OECD:n laskelman mukaan mielenterveysongelmista aiheutuu Suomessa 11 miljardin suorat ja epäsuorat kustannukset. Suoriin kustannuksiin kuuluvat ongelmista aiheutuvat hoito- ja sosiaalikulut, epäsuoriin menetetyt työpanokset.

 

Опубликовано Оставить комментарий

10 фраз, которые смогут погасить любой конфликт.

На изображении может находиться: один или несколько человекКогда атмосфера накаляется, самое время проявить чувство такта и избежать ссоры. Мы знаем 10 фраз, которые помогут вам укрепить отношения.
ДАВАЙ СДЕЛАЕМ ПЕРЕРЫВ, ОБДУМАЕМ ВСЕ И ПРИМЕМ РЕШЕНИЕ
Чтобы остановить лавину негатива и претензий, лучше просто остановить поток сознательного и бессознательного словесного поноса, расслабиться и подумать, зачем вообще затевалась эта ссора? Может быть, вы просто срываете друг на друге свое плохое настроение? Если да, то после перерыва вы немного расслабитесь, успокоитесь и причина конфликта «рассосется» сама собой.
ДАВАЙ ПОДУМАЕМ ВМЕСТЕ, КАК РЕШИТЬ ПРОБЛЕМУ, СОХРАНИВ НАШИ ОТНОШЕНИЯ?
Этой фразой вы убиваете двух зайцев одновременно: во‑первых, показываете, что отношения для вас всегда на первом месте и вы не хотите позволять никакому недоразумению испортить их, а во-вторых, соглашаетесь выслушать все разумные доводы, чтобы найти компромисс. Браво, вы великолепны!
В ГНЕВЕ ТЫ ЕЩЕ КРАСИВЕЕ, ЧЕМ ОБЫЧНО!
Сокрушительный нокаут всему — сделать приятный комплимент и вызвать добрую улыбку. Дело в том, что у любого человека, который услышит в свой адрес искреннее восхищение, вырабатывается гормон серотин — гормон счастья, — который обладает также успокаивающим эффектом. Не забывайте, что вы стремитесь сохранить отношения, а не разрушить их.
ХОРОШО, Я ПОНИМАЮ ТЕБЯ
Когда два человека находятся на стадии агрессивных переговоров, каждый стремится в первую очередь донести до собеседника свою позицию: что не понравилось, какие чувства вызывает эта ситуация. Но на самом деле очень-очень важно по‑настоящему услышать вторую сторону, попытаться понять ее и отнестись к ней со всем возможным уважением. Фраза «Я понимаю тебя» означает, что вы уже перешли на тот уровень, когда дело остается за малым — решить, как использовать полученную в ходе конфликта информацию во благо отношений.
ПОМОГИ МНЕ ПОНЯТЬ ТЕБЯ
Бывает, что два человека говорят совершенно о разных вещах, отказываясь слышать друг друга. Если вы понимаете, что ваши мнения расходятся, попросите собеседника спокойно и рассудительно объяснить, почему он думает так, а не иначе и чем вызвана такая реакция. Это поможет разрешить конфликт и сделать отношения еще крепче.
КАЖЕТСЯ, МЫ СМОЖЕМ РЕШИТЬ ЭТУ ПРОБЛЕМУ, ВЕДЬ БЫЛО И ХУЖЕ!
Если в вашей жизни было серьезное переживание, которое вы уже преодолели вместе, то остальное — мелочи жизни. Напомните себе и своему собеседнику, что в первую очередь вы — команда. А команда всегда действует в интересах сохранения союза.
КАК ТЫ СЧИТАЕШЬ, ЧТО Я МОГУ СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ УЛУЧШИТЬ СИТУАЦИЮ?
Наверняка у вашего собеседника уже есть в голове результат, которого он хочет добиться. Важно понять, что же он хочет на самом деле: ваше согласие, какие-то действия, поступок. Узнав это, вы сможете понять, зачем вообще нужен был этот конфликт, что от вас требуется и можете ли вы пойти на уступки.
ДАВАЙ ПОСМОТРИМ НА ЭТУ ПРОБЛЕМУ ИНАЧЕ
Безусловно, одним из главных секретов любых взаимоотношений — умение посмотреть на любой конфликт с разных сторон. Вы злитесь, что ваш партнер решил поехать с друзьями на выходные на рыбалку? Естественно, вы огорчены, что не сможете побыть с ним наедине, но, с другой стороны, у вас появилось время для самой себя! И его надо использовать по максимуму: посидеть с подругами в кафе, выпить пару горячительных напитков или сходить в любимый салон на массаж. Довольная женщина — добрая женщина. Он приедет, увидит вас красивую и счастливую и больше никогда не захочет покидать вас.
ДАВАЙ ОБСУДИМ ЭТО СПОКОЙНО, КОГДА ОБА БУДЕМ К ЭТОМУ ГОТОВЫ
Мало кто может прийти к миру, когда в голове бушуют нешуточные страсти, вырываются обидные слова и хочется доказать свою правоту. Если конфликт становится полем боя, лучше сдать оружие и продолжить переговоры с белым флагом на следующий день.
ДАВАЙ ПРЕКРАТИМ РУГАТЬСЯ ПРЯМО СЕЙЧАС
Взаимные обвинения, крики и слезы могут только усугубить ситуацию, оттягивая решение проблемы. Если вы предлагаете собеседнику остановиться, вы принимаете позицию рассудительного человека. Есть случаи, когда бессмысленно пытаться понять, кто прав, а кто виноват.

Маг Кай
Опубликовано Оставить комментарий

Татьяна Грехова. С тобой поступили нечестно.

Тане 23 года. Шесть лет назад ее отец покончил с собой. Долгое время девушка не могла ни с кем заговорить об этом. Но сейчас Таня готова рассказать свою историю. Она написала об этом в редакцию «Таких дел». Мы переговорили с девушкой и публикуем ее монолог о том, что происходит с ребенком, чей родитель покончил с собой, как пережить утрату, как избавиться от преследующего чувства вины и наконец-то простить.
Я родилась и выросла в небольшом поселке на севере России. Жила в полной и весьма благополучной по российским меркам семье. Мне было 16, когда мой отец застрелился.
Мы с сестрой были дома, когда позвонила матушка. «Папа в больнице», — сказала она. Это звучало совсем не страшно, и я не придала этому значение. Даже позвонила ему на следующий день, но телефон был выключен.
Еще неделю он лежал в реанимации. В это время домой приходили родственники, о чем-то говорили на кухне с матерью. Выходили с выражением растерянности на лицах.
Мне кажется, я знала, что произошло, но не помню откуда. Будто бы подслушала чужой разговор — напрямую мне никто ничего не говорил. Я слышала, что они с матерью в тот день сильно поссорились. Он достал пистолет, мать кричала, чтобы стрелял в нее. Отец выстрелил в себя, его увезли в больницу без сознания, он еще был жив.
Где-то на периферии сознания я уже знала, что он умрет, а если выживет, то ему будет плохо. Я любила своего отца и не желала ему этого.
В день его смерти я была в школе. Одноклассники соболезновали мне, на телефон приходили СМС от бывших одноклассников со словами поддержки. Сперва я подумала, что они только сейчас узнали, что папа в больнице. Оказалось, он умер ранним утром, а к полудню весь небольшой поселок уже был в курсе.
После школы и репетитора я вернулась домой. Матушка сказала сесть на кровать, она хотела поговорить со мной. Я пыталась не заплакать. Сейчас я понимаю, что, вероятно, уже какое-то время все шло к самоубийству. Матушка изменяла отцу. Все об этом догадывались, но не говорили. Я до сих пор не знаю, сколько это продолжалось — несколько лет или месяцев.
Незадолго до случившегося мы с папой ужинали и он сказал: «Я знаю, что твоя мама мне изменяет» — и спросил, что ему делать.
Я не ответила ничего вразумительного. Я испугалась. Ложь моей матери легла грузом и на мои плечи. Мои подростковые проблемы — травля в школе, ощущение брошенности и отсутствие друзей — усугубила моя семья.
Матушка пыталась рассказать, что случилось. Но мы никогда не были так близки, чтобы я плакала на ее плече. К тому же я не могла сказать ей: «Он это сделал, потому что ты ему изменяла и хотела уйти». А она не считала нужным отчитываться перед шестнадцатилетней девчонкой. Боль захлестывала меня против моей воли, поэтому я ушла в другую комнату и закрыла дверь. Села за фортепиано и стала играть недавно разученный саундтрек из фильма «Реквием по мечте».
В последующие дни сообщения с соболезнованиями продолжали приходить. После одного из них я кинула телефон об стену, задняя панель и аккумулятор разлетелись в разные стороны. Я не ходила в школу и дни напролет общалась в сети с анонимами, потому что лишь им я могла рассказать страшную правду о своей семье. Родственники готовились к похоронам. Я наотрез отказалась на них ехать.
Страшно было, когда звонила бабушка и плакала в трубку. Просила приехать. Но я уже приняла решение: хочу помнить его живым. Эта мысль была единственной ясной, я цеплялась за нее, как за спасательный круг.
Мне начали сниться сны. Один из них я помню до сих пор. Папа спускается с лестничного пролета к нашей двери. Под мышкой он держит газеты и говорит: «Папа настоящий. Его не навсегда нет. Я просто пока не разговариваю». И выходит из подъезда. Я падаю на колени и рыдаю.
Через несколько дней затворничества я вернулась в школу. Мне хотелось сходить к школьному психологу, но она была в командировке. Я отложила скорбь на потом. А она закрадывалась все глубже, проедала мои сны насквозь, отрезала меня от реального мира по кускам.
Отношения с матушкой стали все более натянутыми, мы ругались каждый день по надуманным поводам. Как раз тогда слово «мама» пропало из моей речи насовсем. Сначала я звала ее по имени и отчеству, потом, наверное, мне стало ее жаль — мать или матушка показались мне вполне уместными вариантами, в них не было той нежности и любви, которое предполагало слово «мама» для меня.
На девятый день после похорон меня заставили поехать на могилу. Я уговаривала себя не плакать. Но, оказавшись на кладбище, взглянув на наскоро сколоченный крест, к которой пригвоздили портрет отца со свадебной фотографии, я не смогла сдержать слез. Я стала смотреть на чужие надгробия, высчитывала, сколько лет прожили незнакомцы.
Злилась на них за их долгие жизни.
Злилась на крест, поскольку мой отец не верил в бога.
Злилась на бабушку, потому что она упала на могилу и стала причитать. Она могла так сделать, а я — нет.
Когда мы уже уходили с кладбища, я побежала со всех ног к этому чертовому кресту и, прикоснувшись к нему, дала обещание прожить хорошую жизнь и позаботиться о сестре. Было ощущение, что это правильно. Я совершенно точно знала, что он любил нас, и теперь я должна позаботиться о нас обеих. Потому что я старшая. Потому что он бы этого хотел.
Потом я покрасилась в ярко-синий — одна из первых в городе. Уехала в Петербург на каникулы. Стала часто пропадать у знакомых, пить и курить. Однажды я робко попыталась сказать приятелю о том, что случилось. Он пропустил это мимо ушей. Это была моя последняя попытка рассказать о случившемся за долгие годы.
После школы я поступила в вуз и уехала в Петербург.
Во мне назревали вопросы о самой себе, моих чувствах и чувствах окружающих, я искала ответы в книгах. Проглатывала все книги, которые оказывались у меня в руках. Я читала Лермонтова и Бродского, Маяковского и Есенина, учила их наизусть. В интернете читала Полозкову и других «модных» поэтов тех годов.
А потом я наткнулась на пьесы Сартра. «Мухи» и «За закрытыми дверьми». Меня раскололо надвое. Всепоглощающее отчаяние, которое уже стало моей жизнью, вдруг стало очевидным. В словах и образах я узнавала свою боль, свою беспомощность.
Я продиралась через художественную литературу и выискивала что-то, что случилось со мной. Сэлинджер, Кафка, Камю, Жан Жене, Артюр Рембо и Джек Лондон — они оказывались моей единственной связью с той частью меня, что откололась после смерти отца. Они знали, что я чувствую, они оберегали меня от большей боли.
На втором курсе у меня были пары по философии, на них мы говорили о Сартре. После одного из занятий я подошла к преподавательнице и робко, чувствуя, что вот-вот расплачусь, спросила, что мне почитать на тему самоубийства. Она посоветовала Юкио Мисиму и Жоржа Батая.
Смерть в их книгах была всеобъемлющей и всесильной. Прочитав несколько произведений Мисимы, я разозлилась на отца.
Меня осенило! Он украл мою смерть. Время перед его самоубийством было тяжелым, я вынашивала мысль о суициде молча и безраздельно. Это была моя смерть, а он ее забрал. Переложил свою боль на мои плечи, и я уже не выносила этой тяжести.
Тогда же у меня начались проблемы с пищевым поведением. В тот период я съедала в день половину огурца, но все равно видела в отражении исключительно уродство. Мне хотелось, чтобы меня вообще не было.
И при этом напоказ я убеждала всех, что это здоровое питание. Я просто забочусь о себе. На самом деле я убивала себя.
В какой-то момент стало очевидно: это конец. Любые мои отношения рушились, при этом я изображала собственную веселость и даже верила себе. Это сменялось периодами полной изоляции и увечий. Я резала себя почти каждую неделю: сначала руки — сейчас я знаю, я хотела, чтобы моя боль стала заметной. Потом — ноги. Била себя до синяков. Объедалась и снова сбрасывала вес.
На третьем курсе я пошла к бесплатному психологу, которого предлагала ЛГБТ-группа, не планировала рассказывать о случившемся с отцом, хотела обсудить отношения со своей девушкой. Сидя в кресле перед психологом, я сказала: «Не думаю, что вы мне поможете». И неожиданно рассказала все.
Впервые с шестнадцати лет я плакала о папе. О его смерти. Впервые злилась на мать и не проглатывала эту гниль. Впервые за несколько лет я почувствовала хоть что-то отличное от боли.
А потом начала говорить психолог. После слов «Ты не виновата» я начала рыдать. Мысль о том, что я была ребенком и ничего не могла сделать, не приходила мне в голову.
— С тобой поступили нечестно, возложив на тебя ответственность.
И я снова плачу. О своем утраченном детстве, о себе.
Я ходила к психологу еще полгода регулярно, несколько лет — периодически. Переехав из Петербурга, я сменила психолога на психотерапевта.
Сейчас мне 23 года.
Я могу говорить о смерти папы. Могу по нему скорбеть и продолжаю это делать. Недавно я поговорила о его смерти с сестрой и поняла: я никогда не была одна.
Часть его всегда будет во мне. Все, что было когда-то моим папой, где-то вокруг меня. Энергия его тела не исчезла бесследно, это физика. Я придумала: он стал всем. Иногда я ищу цвет его глаз у прохожих, из города в город таскаю его свитер и подвеску, которую купила, когда он еще был жив.
Я скучаю по нему. И наконец я могу в этом признаться.
Моего папу звали Олег. Он потрясающе рассказывал несмешные анекдоты, любил историю и болел за «Локомотив». И я помню его живым.
takiedela.ru