Опубликовано Оставить комментарий

Рильке. Созерцание.

Возможно, это изображение (природа, небо и дерево)

В коллекцию стихов о депрессии

Созерцание

Деревья складками коры
Мне говорят об ураганах,
И я их сообщений странных
Не в силах слышать средь нежданных
Невзгод, в скитаньях постоянных,
Один, без друга и сестры.

Сквозь рощу рвется непогода,
Свозь изгороди и дома,
И вновь без возраста природа.
И дни, и вещи обихода,
И даль пространств — как стих псалма.

Как мелки с жизнью наши споры,

Как крупно то, что против нас.

Когда б мы поддались напору

Стихии, ищущей простора,

Мы выросли бы во сто раз.

 

Все, что мы побеждаем, — малость.

Нас унижает наш успех.

Необычайность, небывалость

Зовет борцов совсем не тех.

Так Ангел Ветхого Завета
Нашел соперника под стать.
Как арфу, он сжимал атлета,
Которого любая жила
Струною Ангелу служила,
Чтоб схваткой гимн на нем сыграть.

Кого тот Ангел победил,
Тот правым, не гордясь собою,
Выходит из такого боя
В сознаньи и расцвете сил.
Не станет он искать побед.

Он ждет, чтоб высшее начало
Его все чаще побеждало,
Чтобы расти ему в ответ.

Рильке

Пер. Б. Пастернака

Опубликовано Оставить комментарий

Наследственная депрессия, травмы войны, потеря сына…

Семья Туве Янссон её глазами.Когда читаешь лучшие произведения детской литературы, кажется, что такие добрые и светлые книги могли написать только люди, живущие в особенной стране счастья и добра. Увы, но жизни большинства детских писателей и поэтов — это истории страданий, трагедий и непонимания.

Александр Милн: придавленный войной и Винни-Пухом

У писателя Милна были сложные отношения с женой. Добровольцем на Первую Мировую войну он ушёл по её настоянию. И вернулся совсем другим человеком. Увиденное на войне нанесло ему серьёзные психологические травмы. В то время никто не знал о посттравматическом расстройстве, которым часто страдают ветераны войн, и с навалившейся депрессией Милн оказался один на один.

Детскую книгу о мальчике, который дружил с плюшевым медвежонком, Милн написал после череды вполне успешных произведений для взрослых, чтобы отвлечься от тяжёлых воспоминаний — что может быть меньше связано с войной, чем мир ребёнка и его игрушек?

Алан Александр Милн страдал от воспоминаний о войне. Из-за увиденного он стал убеждённым пацифистом.
Алан Александр Милн страдал от воспоминаний о войне. Из-за увиденного он стал убеждённым пацифистом.

Но, став успешным детским писателем, Милн поставил на себе крест как на писателе взрослым, даже не желая этого. Отныне никто не хотел видеть от него ничего, кроме новых историй о Винни-Пухе. Это ещё больше подавляло писателя.

Третьей бедой его жизни была размолвка с женой. Она ушла к другому мужчине, оставив сына Милну. Потом, к радости Александра, вернулась, но сам этот эпизод жестоко его ранил.

Трудно представить, как на фоне всех этих проблем и тревог Милн продолжал писать удивительно добрые, забавные истории, от которых веет покоем и безоблачным детством.

Семейство Милнов.
Семейство Милнов.

 

Астрид Линдгрен: одиночество, бедность и разлука с сыном

В книгах Астрид возле ребёнка всегда найдётся взрослый, который примет его, несмотря ни на какие ошибки, родители всегда любят детей, и из любой ситуации найдётся выход. Иногда масштабы её оптимизма кажутся наивными, словно она никогда не знала настоящей, полной проблем и тревог, жизни.

В восемнадцать лет Линдгрен, юная жительница небольшого городка, забеременела от своего женатого начальника. На дворе стояли двадцатые годы двадцатого века. Девушки примеряли брюки, галстуки и шляпы (как и Астрид), становились лётчицами, гонщицами или хотя бы журналистками (как и Астрид), заводили себе любовников (как и Астрид), но внебрачный ребёнок по-прежнему был огромным скандалом и ставил крест на репутации и карьере.

Астрид Линдгрен нравилось жить в ревущие двадцатые. Она носила кепки и шляпы, брюки и галстуки и чувствовала ветер свободы.
Астрид Линдгрен нравилось жить в ревущие двадцатые. Она носила кепки и шляпы, брюки и галстуки и чувствовала ветер свободы.

Начальник предложил Астрид жениться — он был готов развестись с нынешней супругой. Был и другой вариант: аборт. Но Астрид, подумав, решила, что ребёнка себе хочет, а его отца — нет. Выбор с не самыми лёгкими последствиями.

Астрид родила ребёнка в Дании и там же оставила его у одной доброй женщины с условием, что сможет вернуться за сыном. После этого она уехала в Стокгольм, где её не знал никто, и пыталась как-то вертеться и устроить так, чтобы можно было нормально жить с сыном — то есть, наконец, забрать его себе. Она писала брату, что страдает от одиночества и нищеты. По своему малышу она тоже постоянно скучала.

Астрид очень скучала по маленькому сыну, оставленному в Дании.
Астрид очень скучала по маленькому сыну, оставленному в Дании.

Через два года после рождения сына Астрид, наконец, смогла найти себе хорошее место — секретарём директора Королевского автомобильного клуба. В отличие от первого начальника, новый оказался очень порядочным человеком, голову девушке рассказами о чувственности и раскрепощении не морочил и не домогался, хотя относился с явной симпатией.

После двух лет совместной работы директор решился признаться, что Астрид понравилась ему с самого начала и он очень хотел бы видеть её своей женой. В ответ Астрид призналась в том, что у неё есть незаконнорождённый ребёнок. Господин Линдгрен даже не задумался: «Я люблю тебя, а значит, я люблю и всё, что является частью твоей жизни. Ларс будет нашим сыном, вези его в Стокгольм». Астрид стала госпожой Линдгрен, и её муж усыновил малыша. Тем не менее, Астрид всегда с горечью вспоминала разлуку с сыном.

Семейство Линдгренов до рождения дочери Карин.
Семейство Линдгренов до рождения дочери Карин.

 

Туве Янссон: наследственная депрессия

Книги Янссон наполнены добротой и мечтательностью. Мирок муми-троллей — маленький и уютный, даже несмотря на стихийные бедствия и падающие кометы. Читая о домике, в котором живут муми-тролли, понимаешь, каким счастливым было детство Туве. И это правда. Туве выросла — как, кстати, и Астрид — в очень любящей и дружной семье.

Туве Янссон получила в детстве огромный заряд любви.
Туве Янссон получила в детстве огромный заряд любви.

Увы, но это никак не спасло писательницу и художницу (Туве занималась и живописью тоже) от тяжёлой депрессии, которая накрывала её время от времени. Всё дело, похоже, было в наследственности — повторяющимися депрессивными состояниями страдал её отец. Говорят, люди, пережившие клиническую депрессию, с трудом могут читать или перечитывать книги Янссон — настолько знакомое состояние сочится сквозь сказочные узоры сюжета. А сконцентрировано оно в образе персонажа по имени Морра — существо, которое становится больше зимой, подавляет все теплое и гасит огонь, садясь на него.

Депрессия отца Янссон, к слову, имела не только органический характер. Её, как и у Милна, спровоцировал опыт войны в 1918 году. Как ни странно, он испытывал настоящее облегчение в… штормовую погоду. Его сразу тянуло на приключения, и он предлагал семье сесть в лодку и отправиться в рискованное путешествие. И Янссоны плыли от острова к острову.

Семья Туве Янссон её глазами.
Семья Туве Янссон её глазами.

 

Агния Барто: потеря сына и навязчивые сны о смерти

Многие замечали, что после войны стихотворения Барто утратили беззаботность. Агния Львовна тоже сильно изменилась. Одной из причин стала потеря сына в расцвете его юности. Он отпросился покататься на велосипеде перед ужином. На улице его сбил грузовик. Юноша от столкновения как такового особо не пострадал, но приземлился виском на бордюр и умер. Ему было восемнадцать лет. На дворе шёл последний год войны, фронт отошёл далеко на запад, и люди, наконец, почувствовали, что мир снова будет.

Кроме того, Агния Львовна страдала от повторяющихся снов, в которых её переезжал на скорости поезд. В реальности она чуть не умерла, прыгая с поезда на фронте. Её едва не затянуло под колёса. Потрясение было таким великим, что воспоминание о близости смерти преследовало её всю жизнь.

У Барто были сын и дочь, и сын умер совсем юным.
У Барто были сын и дочь, и сын умер совсем юным.

 

Николай Носов: три войны и голод

Николай Носов родился в Киеве в самом начале двадцатого века. В результате на его детство и юность пришлись Первая мировая и Гражданская войны. Семья страдала от недоедания. Дрова тоже были проблемой, и зимой дома было очень холодно. Кроме того, как-то раз все дети заболели тифом. Коля болел дольше всех, и родители уже готовились к похоронам. Когда стало ясно, что мальчик выжил, мать не смогла сдержать слёз облегчения. Она уже не надеялась.

Возможно, именно из-за опыта голода у автора коротышки из Цветочного города так любят радоваться простой еде, вроде манной каши.

Советские дети обожали недотёпу Незнайку.
Советские дети обожали недотёпу Незнайку.


Один из циклов рассказов Носова, о приключениях двух мальчиков-фантазёров, кажется образцом беззаботного детства в советской версии. Даже странно представить, что написаны эти рассказы во время Великой Отечественной войны, для детей и про детей, этой войной во многом обездоленных. Перечитайте рассказы свежим взглядом, и вы почти не найдёте там мужчин. Несовершеннолетние вожатые, пожилые сторожа или директора… Всё верно. Дети, для которых писал Носов, взрослых мужчин вокруг себя и не видели. И так со многими деталями его рассказов.

Сам Носов не смог пойти на фронт и снимал учебно-технические фильма для нашей армии, чтобы хоть как-то вложиться в победу.

Даже в войну детям нужны весёлые детские истории.
Даже в войну детям нужны весёлые детские истории.


kulturologia.ru

 

 

Опубликовано Оставить комментарий

Masentunut on joskus opetettu uskomaan, että hänessä on jotain vääränlaista.

Olen nimittänyt masennusta monenlaiseksi sairaudeksi: puhun masennuksesta näkymättömyys- ja tunnelukkosairautena, itsestä etääntymisen sairautena ja rajattomuussairautena. Lisäksi masennus on kärsimys-, voimattomuus- ja läsnäolottomuussairaus sekä syyllisyys- ja itsevihasairaus.

Masennus on hyvin kokonaisvaltainen juttu: fyysinen, psyykkinen, sosiaalinen ja henkis-hengellinenkin. Ja kaikki ne puolet tulisi ottaa huomioon, kun masennusta hoidetaan. Usein ei kuitenkaan oteta vaan hyvin usein määrätään mielialalääkkeet ja lähetetään masennuksesta kärsivä kotiin selviytymään yksin. Näin ei tietenkään saisi olla. Masennuksen todellinen juurisyy pitäisi selvittää ja sitä juurta pitäisi päästä kunnolla hoitamaan, jotta juuri ei pääsisi kasvattamaan uutta ”masennuskukkaa”.

Kirjoitin esikoiskirjassani näin:

”Masennus on seurausta joko yhtäkkisestä voimakkaasta stressaavasta kokemuksesta tai pitkään jatkuneesta stressitilasta ja sen aikaansaamasta epätasapainotilasta. Ihminen reagoi stressiin lamaantumalla tai ylivirittymällä. Eläimet reagoivat ihan samalla tavalla stressitilanteissa; taistelevat tai pakenevat. Jotkut eläimet teeskentelevät hengenvaarallisessa tilanteessa kuollutta.

Ihminen voi mennä äärimmäisen uhkaavassa tilanteessa piiloon, pyrkiä muuntautumaan näkymättömäksi ja liikkumattomaksi. Ihminen tekee tämän tiedostamattomasti hengissä pysyäkseen. Masennuksessa keho ja mieli menevät usein lamaannustilaan. Se on luonnollinen ja viisas suojakeino silloin, kun stressiä on liikaa tai tilanne jossa eletään, tulkitaan uhkaavaksi. Lamaantuneen keho on usein jumissa, asentokin on kumara ja itseään suojaava.

Masennus on kuin musta peitto tai näkymättömyysviitta, jonka alle ihminen piiloutuu pakoon pahaa maailmaa. Peitto on näennäinen suoja ja turva, se on äiti ja isä, aikuinen, jonka syliin olisi pitänyt päästä silloin, kun oli paha olla. Masennus on puuttuva syli, lämmin katse ja pehmeys. Masennuksesta kärsivällä ei ole oikeastaan muuta vaihtoehtoa kuin vetäytyminen johonkin sellaiseen olotilaan, missä kokee olevansa edes vähän turvassa.

Näkymättömänä tulee piileskeltyä masennuspeiton alla piilossa. Tekisi mieli tulla peiton alta pois, mutta kun ei uskalla. Joskus tarvitaan joku, joka houkuttelee peiton alta pois tai ainakin välillä kurkistaa peiton alle. Se joku voi olla myös omaan pimeyteen kyllästyminen tai ihminen, joka näkee ja ottaa todesta.

Totuus on se, ettei peiton alla ole turvallinen olo vaan peiton alla on turvatonta, pimeää ja yksinäistä ja todella, todella paha olla. Peiton alla piileskelevän hartain toive olisi, että tulisi joku, joka kurkistaisi peiton alle, toisi valon pimeyteen, ottaisi syliin ja sanoisi: ”Anna minun kulkea rinnallasi, autan sinua rakastamaan itseäsi, kannan, kun et itse jaksa. Olet hyvä, rakastettava ja ainutlaatuinen.”

Masennuksen eri puolilla on usein jotain tekemistä häpeän kanssa, mutta häpeää voi olla vaikea tunnistaa, koska se voi olla niin syvällä ihmisessä, ettei siihen ole helppoa päästä käsiksi.

Häpeän voi tunnistaa esimerkiksi ankarasta sisäisestä puheesta ja mahdottomista vaatimuksista itseä kohtaan, tarpeesta peittää itseä, esiintymisjännityksestä, tarpeesta muokata itseä tai vaikkapa omaa kehoa toisenlaiseksi. Häpeä saa ihmisen tuntemaan itsensä vääränlaiseksi, arvottomaksi, kelpaamattomaksi ja riittämättömäksi.

Kysymys on uskomuksesta – joku on joskus tavalla tai toisella istuttanut itseen sellaisen käsityksen, että itsessä on jotain vikaa. Ja masentaahan se, saa alistumaan ja laantumaan.

Häpeän vastalääke on rakkaus, empatia, myötätunto ja hyväksyntä itseä kohtaan. Joskus se voi olla niinkin yksinkertainen juttu, että alkaa kääntää omaa sisäistä puhetta vähän ystävällisemmäksi, opettelee tuntemaan ja hyväksymään kaikki omat tunteet ja kuuntelee omia tarpeita ja oppii pitämään niitä tärkeinä. Rajojakin on hyvä vahvistaa ja pyrkiä ympäröimään itsensä niillä ihmisillä, joille kokee olevansa rakas ja tärkeä.

Oikeasti totuus on se, että jokainen on oikeanlainen, kelpaava, riittävä ja arvokas. Häpeästä kärsivän on vain opittava tiedostamaan, että tuo koskee myös häntä itseään.

Uusin kirjani käsittelee häpeää. Tutustu kirjaan täällä:

 

Etusivu