В России, согласно всем опросам, низкий уровень субъективного благополучия и удовлетворенности жизнью. Почему? Этот вопрос стал темой встречи в Фонде Гайдара, в которой приняли участие социологи Кристиан Вельцель и Алексей Левинсон и психолог Людмила Петрановская. Вот некоторые идеи, которые могут приблизить нас к ответу.
Кристиан Вельцель (Christian Welzel), социолог и политолог, профессор Лаборатории сравнительных социальных исследований НИУ ВШЭ (Санкт-Петербург), вице-президент ассоциации World Values Survey
Россия в наших опросах занимает исключительное положение. Мы работаем в более чем 100 странах. То, что мы видим здесь, мы не видели ни в одной другой стране мира. В 1982 году средний уровень удовлетворенности жизнью составлял 7,5. Это было на уровне Западной Германии. К 1995 году он упал до 4,0, что уже на уровне Зимбабве и Ирака. С тех пор он слегка поднялся, но еще не вернулся на прежний уровень. В 1995 году счастливых (вполне или очень) было 30%. Эта кривая повторяет кривую изменений ВВП. Зная уровень ВВП страны, можно предсказать с 80-процентной вероятностью, насколько счастливы ее жители.
Но в мире есть две группы стран, в которых это соотношение, эта зависимость систематически нарушается. Первая группа – латиноамериканские страны. В этих обществах граждане оказываются более счастливыми, чем можно было бы подумать, глядя на уровень их благосостояния. Вторая группа – это все постсоветские общества, включая Россию. Они менее счастливы, чем можно предположить, исходя из их уровня ВВП.
Для этих отклонений существуют два объяснения: национальная гордость и религиозность. Население всех латиноамериканских стран очень религиозно. И во всех этих обществах присутствует ясно выраженная национальная гордость. Эти факторы выступают как буферы, которые смягчают влияние низкого уровня доходов на уровень счастья. С другой стороны, постсоветские страны как раз отличались низким уровнем национальной гордости и религиозности: они потеряли советскую империю, оказались на стороне проигравших или, по крайней мере, так себя воспринимали. И религиозность, конечно, тоже после 70 лет советской власти была на очень низком уровне. Так что именно в тот момент, когда рухнул ВВП, два буфера – религиозность и национальная гордость – в России отсутствовали.
Людмила Петрановская, психолог, блогер, специалист по семейному устройству, автор нескольких книг, в том числе «Что делать, если…» («Мир энциклопедий Аванта+», 2014)
В России разное отношение к двум смыслам счастья. Бывает острое счастье, связанное с личными событиями. Кроме этого, есть такое счастье, как «со мной все хорошо, я успешен, все удачно, у меня все лучше, чем в среднем» и «я доволен, я не возражаю, я не возмущаюсь». На Западе табуировано признание, что у тебя несчастье, тебе плохо, у тебя горе. В России скорее наоборот, табуировано признание успеха, того, что у тебя все хорошо, все в порядке. Мы будем косо смотреть на человека, который рассказывает, какой он прекрасный и как у него все замечательно получилось. В каждой культуре есть свойственные ей представления о том, что может человеку угрожать, и о том, откуда эти угрозы исходят. Это важные различия. Если культура конкурентная, то угроза ощущается от таких же, как ты: страшно показать слабость, потому что слабого скушают. Поэтому, плохо тебе или хорошо, ты стиснул зубы и должен изображать «I’m fine». А в России угроза исходит не от конкурентов, а от ножниц, подстригающих сверху. И поэтому надо изображать слабого: будешь изображать из себя очень успешного – тут-то тебя и «подстригут». Поэтому ответы о счастье очень сильно зависят от того, что вообще принято демонстрировать.
Есть такой внешний пласт, в котором все вроде бы хорошо. Люди говорят: «Что вам не нравится, что не так? Жизнь налаживается, фонтан бьет…» Но при этом есть интуитивное ощущение, что мы все – проигравшие. Мы все профукали. Мы ничего не сделали. Мы уникальные возможности, которые нам дала дорогая нефть, не использовали никак. Реформ нет, экономики нет, социальной ткани толком нет, от людей мало что зависит. Мне кажется, сейчас многие живут в этом раздвоении сознания, с мучительным ощущением внутреннего когнитивного диссонанса. Сейчас самая главная ассоциация с Россией – это поезд, несущийся в пропасть. И, сидя в этом поезде, мы можем говорить: «Какие же мягкие кресла! Научились делать! Кондиционер как хорошо работает! И обед был вкусный!» Можно вытеснять или не вытеснять ощущение, что поезд идет в никуда, но этот диссонанс счастью точно не способствует.
Алексей Левинсон, социолог, руководитель отдела социокультурных исследований «Левада-центра»
Очень важно указать на две вещи. Рост благосостояния, который, несомненно, есть, россиян не устраивает. Люди не удовлетворены своим экономическим положением. Почему это так? Потому что при всем росте не выполнены две вещи. Во-первых, строго говоря, благосостояние не вышло на уровень конца советской эпохи. Покупательная способность пенсии до сих пор меньше, чем в последние советские годы. И еще одна крайне важная вещь, о которой многие забывают: нет стабильности. Под стабильностью российские граждане понимают не стабильность политического строя, в которой они вполне уверены, а стабильность цен. Я хочу напомнить, что на ложке, например, была выбита цена 7 копеек: она была таким же атрибутом ложки, как и ее производитель. Цены не менялись, это была константа жизни. Для многих изменение этого положения означает, что ни на что нельзя надеяться, полагаться, потому что цены будут расти. Это два фактора, из-за которых ощущение счастья не наступает.
И еще одна вещь, которая касается настроения: не того, о котором люди рапортуют, а того, которое они реально имеют. Меня лично очень сильно удручает то состояние, которое считается нормальным для большинства моих соотечественников, особенно женщин. Это состояние некоторой раздраженности, недовольства тем, как идет жизнь, какие люди кругом, как ведут себя родные, как ведут себя дети и так далее. Не может так быть, чтобы все были недовольны другими! Значит, дело не в том, как реально люди относятся друг к другу. Мне кажется, что в нашем обществе защитной реакцией человека является плохое настроение. Человек, у которого плохое настроение, имеет больше прав (ну, как больной), чем человек с хорошим – «Чего ты лыбишься?». Нормальному человеку неприлично сказать, что у него все хорошо. А если сделать так, что вам надо бы меня жалеть (у меня и со здоровьем не очень, и на работе…), вот тогда я человек, и вы меня уважаете. Это отвратительно, господа!
Основные идеи:
- Удовлетворенность россиян меньше, чем можно было бы ожидать, исходя из показателей ВВП. Это связано с тем, что в России на низком уровне религиозность и национальная гордость: два фактора, которые смягчают влияние малого дохода на ощущение счастья. (Кристиан Вельцель, социолог)
- В России не принято демонстрировать успех и счастье, потому что того, кто выглядит очень успешным, могут «подстричь» сверху. (Людмила Петрановская, психолог)
- Люди не удовлетворены своим экономическим положением, потому что не чувствуют стабильности. Кроме того, плохое настроение в нашем обществе является защитной реакцией: человек с плохим настроением имеет больше прав, его больше уважают. (Алексей Левинсон, социолог)
В школе вы с трудом сдерживали слезы, получив четверку. «Серебро» на спортивных соревнованиях было равносильно поражению. Вы всегда ставите перед собой высокие цели, постоянно напряжены и до сих пор приходите в ярость в случае неудачи. Скорее всего, вы перфекционист, и люди восхищаются вашей целеустремленностью. Но не слишком ли высока плата за страсть к идеалу?
Многие нейробиологические теории возникновения депрессии делают «ставку» на недостаток различных медиаторов — химических веществ, с помощью которых возбуждение передается от одной нервной клетки головного мозга к другой.