На прием пришла молодая курносая женщина с немного странно покрашенными волосами: на темно-русом фоне вперемешку — зеленые и фиолетовые пряди. Ногти тоже покрашены зеленым и фиолетовым — один так, один эдак. Два ногтя обломаны.
— Ребенка вы решили с собой не брать?
— У меня нет детей.
«Все понятно,— уныло подумала я. — Поиски самореализации. Записала через регистратуру какого-нибудь племянника. Бывает».
— Я — частный детектив, — негромко сказала женщина.
— Ого! — я просто в кресле подскочила: никогда не видела вживую частного детектива. Только в книжках читала и в кино смотрела. И, надо признаться, все детективы из книжек и кино выглядели решительно иначе.
— Вам удостоверение показать?
— Покажите! — немедленно отозвалась я и с нескрываемым детским любопытством повертела в руках красную книжечку, похожую на комсомольский билет моей юности, с большой фотографией моей визави и печатью МВД.
— Скажите, Ирина, — я просто не могла противиться своему любопытству,— и как оно? Ну вот такая работа? У вас юридическое образование?
— Вообще-то я инженер-программист. Юридическое — это второе. Я параллельно училась.
— И как… что это за работа вообще? Это было призвание? — при нашей разнице в возрасте я не боялась казаться глупой. В конце концов, судя по статистике, второго частного детектива я, скорее всего, в своей жизни уже и не встречу.
Разноцветная Ирина, видя мою искреннюю и безусловно доброжелательную заинтересованность, откликнулась:
— Да, можно и так сказать. Я в Кургане росла. Моя мама библиотекарь, тут в Ленинграде, в Институте культуры училась. Мы вдвоем жили, я все время с ней, в библиотеке, среди книжек, поэтому… ну в общем, сначала она мне читала все время, а потом уже я сама. В перестройку книги были дорогие, библиотеке денег давали мало, но мама сама постепенно организовала такой стеллаж, чтобы люди приносили, кто что купил и уже прочитал, и меняли на другое. Там в основном детективы были — помните, такие, в мягких обложках?
— Конечно, помню! Дарья Донцова и еще всякие другие, их много было.
— Полякова, Устинова, Малышева, Маринина, — бодро перечислила Ирина. — Ну и Шерлок Холмс, конечно, тоже.
— Разумеется. Значит, вы все это читали и…
— И мне это казалось самым интересным из всего, что вообще есть. У меня еще математика хорошо шла, мне думалось: это ведь как задачки решать.
— Ну на самом деле это, в общем-то, так и есть.
— Именно. Но мама, конечно, хотела, чтобы у меня была «нормальная» профессия. Она говорила: сейчас программист — это верный кусок хлеба. Я не хотела ее огорчать, поэтому после школы поступила в Политех. Но потом все равно… — Курносое лицо Ирины сделалось вдохновенным и почти красивым.
— Я считаю, что вы были абсолютно правы, — твердо сказала я, — когда в выстраивании своей судьбы пошли за собственной мечтой, а не за мамиными проекциями. Но что же делают сейчас частные детективы?
— Я самостоятельно недолго работаю. В основном всякое такое, семейное.
— Неверные жены? — подсказала я.
— Скорее мужья, — ухмыльнулась Ирина. — Те, которые с женами, обычно детективов-мужчин нанимают. А еще я нашла трех украденных собак и хозяина одной лошади.
— Лошади?! — изумилась я. На мгновение мне пришла в голову дикая мысль, что частного детектива для поиска хозяина наняла сама лошадь.
— Там такая и грустная, и забавная история одновременно. Лошадь содержать — это ведь недешево. И вот поздней осенью в районе Хепоярви немолодую и нездоровую лошадь кто-то просто выбросил, и она там бродила. Об этом написали в соцсетях, и одна женщина, обеспеченная, у которой уже свои лошади были, поехала туда и ее забрала — из жалости просто. А потом сказала своему тоже довольно богатому ухажеру: я выйду за тебя замуж, но сначала найди эту сволочь, которая лошадь выбросила, и набей ей морду. И он нанял меня.
— Удивительная история! — искренне согласилась я. — И что же, вы эту сволочь нашли?
— Да, это оказалась совсем юная девушка, приезжая, как и я, она с детства на лошадях помешана, и эту лошадь как-то неофициально задешево купила, чтоб ее не убили, и лечила ее, а потом ее уволили с работы, она больше не могла платить за постой. Хозяева конюшни предложили сдать лошадь на мясо, но девушка не смогла.
— И что же, этот богатый рыцарь набил морду девушке?
— Нет. Я не взяла с него денег и пошла к той женщине, у которой теперь лошадь. Она взяла ту девушку на работу в свою конюшню.
— А замуж-то она за него вышла?
— Нет, они вскоре разбежались.
— Ага. Ну и бог с ними… А ко мне-то вы с чем?
Ирина склонила голову и запустила пальцы в свою разноцветную шевелюру.
— Я посоветоваться пришла. Не знаю, что делать. Это, кажется, по вашей части.
— Рассказывайте.
Она лишь слегка изменила позу и выражение глаз. Но вместе с тем вдруг разом изменилось все — и уже не было странноватой девушки, травящей забавные байки. Передо мной сидел профессионал.
— Меня нанял отец для расследования смерти своей дочери Анжелики, 17 лет. Разумеется, было официальное расследование. Вердикт — самоубийство. Девушка спрыгнула с крыши 12-этажного дома. Умерла еще до приезда скорой. Не оставила записки. Отец не поверил в результаты расследования. Он считает, что его дочь убили. Либо прямо столкнули с крыши, либо доведение до самоубийства как результат каких-то иных преступных действий — шантаж, угрозы семье или что-то такое. Желает во что бы то ни стало найти и покарать убийцу или убийц дочери.
— У него есть причины думать об убийстве?
— Основная причина — он не видел абсолютно никакого мотива, на основании которого его прекрасная дочь должна была бы покончить с собой.
Очень обеспеченная семья. Лика — любимица отца (в семье есть еще младший мальчик), его гордость. Высокая, красивая, стильная, уверенная в себе девушка. Хорошо и дорого одевалась, успешно училась в престижной частной гимназии, имела много друзей, с которыми любила проводить время, ее ждало дальнейшее прекрасное образование в нашей или любой другой стране, жизнь только начиналась и сулила всякие прекрасности.
— Как она вообще попала на эту крышу? — спросила я, невольно включаясь в детектив.
— Руфинг — одно из Ликиных увлечений. Она была опытным руфером, знала, куда и как попасть.
— Может быть, просто находилась под действием каких-то психоактивных веществ?
— Экспертиза показала — банка пива, больше ничего.
— И что же?.. — у меня по спине побежали мурашки. Я представила, что курганский литературный детектив Ирина нашла-таки убийц прекрасной Лики, но возникли непредвиденные сложности, она решила посоветоваться именно со мной, потому что в той же библиотеке когда-то читала какую-нибудь мою книгу про подростков, и вот он — наш «твинпикс», сидит передо мной, и прямо сейчас я приму участие. Вот честное слово, не вру — вся эта литературщина действительно пронеслась у меня в голове буквально за мгновение перед тем, как Ирина сказала:
— Это действительно было самоубийство. Но я теперь знаю его причину. И не знаю, как сообщить о ней родителям.
— Рассказывайте. Только сначала ответьте на вопрос: почему этот респектабельный, обеспеченный отец Лики нанял именно вас?
— Если отбросить в сторону его слабые вежливые экивоки, то он сказал следующее: такому убогому фрику, каким вы выглядите и, вероятно, являетесь, будет легче проникнуть в околоподростковые круги и все там разузнать. Вас никто ни в чем не заподозрит. На самом деле он был прав.
— И что же вы узнали?
— У Лики была не особенно счастливая жизнь и довольно много, для ее 17 лет, тайн. Например, тайный аборт. Причем отцом несостоявшегося ребенка был друг их семьи.
— Это послужило непосредственной причиной?
— Нет, совсем нет, это случилось давно, до смерти Лики потом прошло еще больше года.
— Тогда что же?
— Знаете, в медицине есть термин: сочетанный вариант, то есть сочетание того, того и еще вот этого. Главное — она прекрасно понимала, чего от нее ждут, и научилась соответствовать, но совершенно не чувствовала, что такое она сама. И это ее постепенно убивало.
— Поясните.
— Отец ее действительно любил. У нее всегда все было («У этой Лики действительно было все то, чего не было у девочки из Кургана, включая любящего и заботливого отца, — сообразила я. — И вот одна мертва, а другая расследует обстоятельства ее смерти»). И она была умна. Но ей казалось, что все пути закрыты. Я разговаривала с ее подругой. Она сказала: Лика в последнее время была как загнанный в угол зверек. Они все врали полиции, когда вели расследование. Вы понимаете почему?
— Нет, не понимаю.
— Это определенный круг. Родители и в гимназии, и, может быть, даже семейные адвокаты сказали им: Лика уже мертва, ей не поможешь, а у вас выпускной класс, никакие сложности никому не нужны. Не дай бог где-то как-то скандально засветиться. Говорите: мы ничего не знали, для нас это просто как гром с ясного неба. Они так и сделали, но некоторые из них испытывают смутное чувство вины.
— Так, это ясно. Но проясните про «закрытые пути».
— Лика жаловалась, что иногда ей кажется, что она сама — невидимка, и кто-то чужой ходит, говорит, действует вместо нее.
— Ей нужен был психотерапевт.
— Она обращалась куда-то анонимно. Ей сказали (в пересказе подружки) приблизительно следующее: у тебя есть все, что нужно, научись принимать себя такой, какая ты есть.
— Но про «закрытые пути» я все равно не понимаю.
— Лика еще в девятом классе говорила про педагогическое училище — стать воспитательницей в детском саду. Отец сказал: «Ты ведь это не серьезно? Имея возможность учиться в университете в Англии или в Америке». Еще она любила готовить, но это тоже оказывалось каким-то ненужным, все ее сверстники собирались и ели в кафе или клубах, а дома готовила домработница.
— Быть и казаться… — задумчиво протянула я.
— Именно! — подхватила Ирина. — Мать Лику не любила. Их брак с ее отцом уже довольно давно чистая формальность, можно даже сказать, что Ликина мать ревновала мужа к дочери. Отцу же нужна была блестящая игрушка — он возил дочь по миру, водил на какие-то приемы. В какой-то момент Лике показалось, что есть один взрослый умный человек, который видит именно ее саму, по-настоящему ее понимает и сумеет ей помочь.
— Это был тот самый, от которого она после забеременела и сделала аборт?
— Да. Он пригрозил, что расскажет отцу, что она сама его соблазнила. Потом Лика пробовала и секс со сверстниками, и алкоголь, и наркотики, и однажды в пылу даже призналась во всем этом матери, надеясь, вероятно, что это будет воспринято правильно — как вопль отчаяния. Мать сказала: «Ну что ж, кажется, у вас теперь так принято проводить время. Достойная дочь своего отца. Тебе нужно, чтобы я попросила у него еще денег на твои развлечения?»
В один из последних разговоров «по душам» с подружкой Лика сказала: ты знаешь, мне кажется, что у меня не хватит сил прожить так всю жизнь. Наверное, что-то должно произойти.
Крыши всегда казались ей символом свободы, она говорила: выше — только небо.
Некоторое время мы с Ириной молчали. Потом она спросила:
— Мне им рассказать? Я же взяла деньги. Для меня — очень большие, мне хватило за год вперед за квартиру заплатить.
— Безусловно да, рассказать, — ответила я. — У них же есть еще один ребенок. Надо подумать о нем.
— А как?
— Я думаю, в письменном виде. У вас хорошая речь. Детство в библиотеке не прошло даром.
Мы обсудили детали, и она ушла. Напоследок обменялись телефонами. «Всегда полезно иметь знакомого частного детектива», — подумала я.
Она позвонила через неделю:
— Я ему так и написала: у вас еще один ребенок, и поэтому… Он два дня молчал, а потом прислал СМС с одним словом: «Получил». И еще денег мне перевел, много. Я хотела вернуть, а потом подумала: пусть, ведь он, наверное, иначе и не умеет. И еще я хотела вас спросить: как вы думаете, из меня в конце концов получится хороший частный детектив?
— Уже получился, — уверенно сказала я. — Хороший детектив и хороший человек.
snob.ru
С детства я чувствовала себя немного не такой, как все: была умнее, перспективнее, «хорошей девочкой», потом «хорошим, порядочным человеком», верным другом. Подруг было мало — я всегда думала, что должна быть одна подруга, с которой можно делиться всем, получать и давать поддержку и всю жизнь быть вместе. А приятельские отношения поддерживать не умела и не умею.
