Рубрика: Из личного опыта

Опубликовано от — Оставить комментарий

Георгий Зайцев. Как мужчины переживают развод?

Задумчивый мужчинаПринято считать, что женщины болезненнее переживают конец брака, чем представители сильного пола. Однако все больше исследований свидетельствуют, что это не совсем так. Как пережить развод мужчине?
Подготовил Георгий Зайцев
Как мужчине пережить развод с женой? Экономисты, психологи и социологи в один голос утверждают, что пришло время пересмотреть взгляды на последствия развода. Десятилетиями было принято считать, что он погружает женщин в уныние и отчаяние, тогда как мужчины чуть ли не на следующий день чувствуют себя счастливыми – даже с опустошенными карманами, поскольку большая часть их денег отходит бывшим женам. Что неверно в этой модели? Прежде всего – утверждение о пустых карманах. Исследование профессора Стивена Дженкинса (Stephen Jenkins) из Эссекского университета (Великобритания) показывает: мужчины после развода оказываются обеспечены лучше, чем женщины1.
Профессор Дженкинс объясняет это не дискриминацией и не тем, что мужчины скрывают от бывших жен свои доходы. А всего лишь тем, что в подавляющем большинстве случаев дети после развода остаются с матерями. И это уменьшает шансы женщин найти высокооплачиваемую работу. Тогда как у мужчин, напротив, оказываются развязаны руки, и они могут зарабатывать хоть круглые сутки.
Однако это единственная хорошая новость для мужчин. Во всем остальном дела обстоят не блестяще. Результаты исследований свидетельствуют о том, что мужчины переживают развод едва ли не сильнее, чем женщины. Так, проведенный в Британии опрос2, в котором участвовали более 3500 разведенных мужчин и женщин, установил, что 23% мужчин чувствуют себя опустошенными и подавленными. Среди женщин эти определения выбрали 20% участниц. Зато 46% женщин сказали, что испытывают «освобождение». «Освобожденных» мужчин оказалось лишь 37%.
И совсем уж скверную картину рисует исследование психологов Калифорнийского университета в Риверсайде (США)3. На основании десятилетних наблюдений было однозначно установлено: на самоубийство после развода мужчины решаются куда чаще, чем женщины.
Но как же прикажете быть с историями про мужчин, которые после развода пускаются во все тяжкие, беспрерывно меняют партнерш и покупают роскошные спортивные машины? Или это выдумки писателей и режиссеров? Вовсе нет, отвечают психологи. Напротив, это – как раз яркие свидетельства того, насколько мучительно мужчины переживают развод. Крушение семьи заставляет их ощущать себя несостоятельными в роли супругов и отцов. И если раньше эти социальные роли были для мужчин второстепенными, то сегодня они ничуть не менее важны, чем любые другие. Поэтому развод становится сокрушительным ударом по мужскому эго, пережить который очень нелегко. И путешествия, дорогие покупки или череда новых партнерш на одну ночь – всего лишь попытки мужчины доказать самому себе, что он еще очень крут. Попытки, увы, обреченные. Потеря семьи сопоставима с любой серьезной утратой. И пережить ее можно, лишь пройдя пять стадий горевания, сформулированных психологом Элизабет Кюблер-Росс (Elisabeth Kübler-Ross): отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Визит к психотерапевту и серьезная внутренняя работа помогут в этом куда лучше, чем алкоголь и беспорядочные сексуальные связи.

1 S. Jenkins «Marital splits and income changes over the longer term»; статья опубликована на сайте Эссекского университета в 2008 году, iser.essex.ac.uk
2 Результаты опубликованы в газете The Guardian 4 июля 2005 года.
3 A. Kposowa «Marital status and suicide in the National Longitudinal Mortality Study». The Journal of Epidemiology and Community Health, 2000, № 54.
psychologies.ru
Опубликовано от — Оставить комментарий

Юлия Лёзова. Когда родитель болен.

Статья для родственников психически нездоровых людей. Написана на основе терапевтической практики и реальных обращений.

Современные условия заявленной проблемы

В современном, регулярно изменяющемся мире, где трудно устанавливать хоть сколько-нибудь постоянные категории, норма и патология психики часто не определены. Психические заболевания окружены ореолом загадки и опасности, и являются ведомой зоной только для специалистов-психиатров.
Но особенно явно, что в культуре и воспитании нашего современного общества нет ясности в том, КАК ОТНОСИТЬСЯ к психически нездоровым и неуравновешенным личностям, независимо от того, госпитализированы они или нет. Шизофрения, слабоумие, психозы, МДП часто воспринимаются как пороки. Такие люди как будто «делают» ВСЮ семью сопричастной нарушению, как бы перенося заболевание на всех родственников, делая психическое заболевание темой табуированной, закрытой, создавая ощущение порочности, стыда, невозможности говорить свободно. Семья зачастую просто не может обратиться за помощью в сохранении своей целостности и функциональности, с появлением заболевания еще больше закрывается.

Клиенты, обратившиеся за помощью при наличии психического нездоровья их родителей и/или других родственников, полны сомнений и неловкости. Непонятные состояния, разное настроение, эмоциональные срывы, происходящие сезонно, инвалидность и пассивность родственника, приводящие к необходимому контролю и заботе о нем, еще не вполне престарелом; истерики и тревожные атаки – это еще не полный круг описанного клиентами поведения родителей.

Люди обращаются с запросом на проработку, улучшение и изменение взаимоотношений, в то время, как их собственные усилия и мера ответственности в течение многих лет оказываются хронически «недостаточными».

Общение-противостояние с родителем, имеющим диагноз («слабоумие», «шизофрения», «МДП»), уносит силы клиента и его желание жить, а поиск ответа на вопрос «что я сделал, чтобы это произошло», загоняет в тупик бесконечной вины и, увы, не имеет завершения. В данной статье мне бы хотелось описать, с какими переживаниями сталкиваются клиенты, в чьих семьях есть психически нездоровые люди, а также рассказать, какие трудности встречаются на пути терапии.

Запросы, звучащие от клиентов:
«Как мне сделать, чтобы она меня услышала? Даже после того, как я извинилась и сказала, давай начнем все сначала, моя мать меня упрекнула, что я – непутевая дочь, и у нее из-за меня все болит»

«Почему мне уже 31, а личная жизнь не складывается…отец настолько подавляет меня, что я хочу убежать из дома!»

«Я всю жизнь чувствую себя плохой и в чем-то виноватой…мною вечно недовольны…чувствую воронку, в которую уходят все мои силы»

«Это как плита, которая вечно над головой…я просто ухожу в свою комнату и включаю наушники, чтобы не слышать брата»

Эмоциональное состояние часто переживается ка бессилие, «надвигающаяся глыба», «сгущения туч над головой», «воронка», злоба и тоска, и является хроническим. Среди телесных проявлений наблюдаются напряжение в плечах, сдавленность в груди («ощущение кола»), «панцирь на спине». Телесные проявления связаны с постоянным контролем за ситуацией, предвосхищения «странностей» поведения родственника.

Семейные ситуации, в которой живут и взаимодействуют обратившиеся, имеют продолжительность от 3 лет до 10 лет.

Речь идет не о шоковых травмах: «сошел с ума в результате смерти близкого человека, бедствия, потери». Ситуации усугублялись по мере накопления напряжения в семейной системе, в процессе охлаждения между родственниками, развитием и углублением зависимых форм поведения и пр.

Динамика работы и личностные особенности клиентов

Главным затруднением, с которым встречалась в работе – невозможность однозначного ответа на вопрос клиента «что мне с этим делать». Клиенту трудно признаться, что его родитель «ненормален». На тему зачастую выходила интуитивно, слушая историю клиента, ощущая хроническое бессилие в «фоне», на котором клиент пытался решить свои, центральные задачи, но почему-то никак не мог. Клиент часто сам много «делает» (старается понять, изменить, сделать), но эта бурная деятельность каждый раз встречается с невозможность изменить другого, того, кто рядом, общение с которым волнует, тревожит, лишает сил…

Именно потому рекомендовать «что делать» в данном случае означает поддержать привычную картину мира клиента, отвлекающую его от самого страшного для него переживания беспомощности перед состоянием другого и выбором другого человека, близкого человека.

Важно понять, что «делать» с самим родителем ничего не нужно. «Делать» в понятийном аппарате клиента означает «менять», «улучшать», «создавать условия». Это активная позиция, в которой много от позиции родителя, пестующего своего ребенка. Осознать это и перестать «делать» – самая сложная задача для детей психически нездоровых родителей. В таких семьях часто существует так называемая «инверсия ролей», когда сам ребенок оказывается на месте старшего, родителя, несет ответственность за него. Таким людям особенно сложно признать тот факт, что делать/менять можно только себя.

Второе, с чем приходится сталкиваться в работе – мнимое отсутствие чувств у клиента. Рассказ о семейной обстановке логичен, полон подробностей, в процессе истории обратившийся даже смеется, описывая конфликты, ссоры (чем часто маскирует собственную злость). Складывается впечатление, что он давно привык и принимает сложившуюся ситуацию, что мама с утра до вечера ноет, а папа видит летающих чертиков. Находясь долгое время рядом с родителем, ребенок даже научается понимать его «логику».

Клиенту опасно показать также собственную печаль, поскольку печаль приходит, если происходит принятие ситуации, и отпускание надежды что-либо изменить. Печаль может регулироваться интроектом (убеждением-ограничителем) «нельзя показывать, что ты не справляешься, нельзя беспокоить родителя своими проблемами».

Желание жить, которое естественно должно сопровождаться энергией, живостью, а иногда даже яростью (в острых моментах), у клиента часто притуплено, принесено во имя жизни родителя.

Такие клиенты чрезвычайно ответственны, тревожны, точны, пунктуальны, им присуще чувство контроля. Несколько раз переспрашивают, уточняют время и место встречи, извиняются за опоздание, хотя могут придти на 10 минут раньше времени.

Иногда клиент живет, взаимодействует с болеющим родственником, сколько себя помнит («так было всегда»). Кажется, что работа внутри него по принятию и приспособлению должна уже была произойти. Однако, это не так. К поведению родителя, которое пугает, раздражает, лишает самостоятельности, примешиваются детские, непережитые травмы и обиды. И тогда «отдать», «выразить», «отыграть» эмоции становится практически невозможным в привычных жизненных условиях. Для этого необходим отдельный, психологический, терапевтический формат.

Психологическая помощь

Работа психотерапевта заключается в поддержке клиента в неприятных, тяжелых для него состояниях, обеспечении безопасности общения и контакта между ним и клиентом, помощь в выходе на новый уровень, при котором бы клиент понимал, чего он хочет САМ, в какой заботе нуждается, а также как отделить свое состояние, настроение, здоровье от того состояния, в котором находится родитель.

Нередко клиенту неловко рассказывать об имеющемся в его семье психическом заболевании, сам клиент регулирует себя страхом «а вдруг я тоже сойду с ума». В дополнение к страху – стыд, что «другие люди будут показывать пальцем на болеющего родственника, потому его надо скрыть, молчать о нем». В терапии отдельное внимание будет уделено сопротивлению клиента называть, показывать, рассказывать об этой теме.

Работа психотерапевта направлена то, чтобы научить клиента принимать поддержку, которая ему самому давно и остро нужна. Признать необратимость ситуации, невозможность «помочь» больному родителю, в некотором роде означает признать «смерть прежнего, здорового и социально приспособленного, родителя», принятие его в новом качестве, виде, положении. Эмоциональное состояние при этом сильно напоминает горе, (хотя оплакиваемый является живым человеком). В ходе работы горя клиент может начать злиться на родителя, он чувствует в себе желание «вернуть ему ответственность за его поведение». Это нормальная реакция. Она свидетельствует о начале разделения в сознание клиента ответственности за поступки, за образ жизнь, в конце концов, за выбор – быть болеющим — между ним и родителем.

Вслед за утратой и болью ушедшего прежнего родителя, приходит ощущение пустоты, которая требует своего заполнения. Только после проживания горя, что по-своему сложный и длительный процесс, наступает тот самый период «делания», активных действий для клиента. Только действия эти должны быть направлены не на родителя, а тратиться на жизнь самого клиента, ее преобразование. Работа горя считается завершенной, если у клиента появляется горячее желание жить. Это желание по силе сравнимо с переживанием ярости. Освободившаяся энергия может быть направлена на изменение образа жизни – начало автономной жизни – отдельно от родителя. Эмоциональное состояние больного родственника уже не задевает так сильно, клиент признает, что этот человек болен, и к нему испытывает сострадание, но не желание вылечить, изменить, доказать ему что-либо.

В данном случае клиент говорит: «Я понимаю, что мой родитель болен, я нахожу собственную дистанцию в отношениях с ним. Я понимаю, что сейчас для меня наиболее подходит: ухаживать за ним и содержать его/ нанять людей, которые бы ухаживали за ним, /оформляю ему инвалидность или оформляю в учреждение, где за ним присматривают (клиент выбирает сам), и я понимаю, что мой выбор – только мой выбор, и я не называю его ни плохим, ни хорошим. Он ни кощунственный, ни безжалостный, я так выбираю, потому что именно для такого решения у меня есть силы, я так чувствую, это мой путь, мои чувства, мое, оптимальное на сегодняшний день для меня решение».

Терапевтическая работа приносит свои плоды только в том случае, если она длительная, клиент решается на нее самостоятельно и осознанно.

Прошедшие этот путь клиенты говорят:

«Я поняла, что жизнь моей мамы – это жизнь моей мамы. Я выбираю заниматься своей»

«Я стараюсь не спорить со своим отцом, ведь он болен, и я ему сочувствую, но так сильно, как раньше, меня это не задевает»

« Когда я перестала выполнять все капризы моей мамы, она перестала мне звонить. Мне хватает 1 визита к ней в неделю, чтобы убедится, что у нее все в порядке, она сама себя обслуживает. Она получает пенсию, и как-то себя занимает. Все нормально»

«Отец оказался мне вполне дееспособным, когда я перестала его нянчить. Он живет разовыми подработками, но на жизнь ему хватает, это сильно отличается от того, когда я бегала к нему каждый день, и он клянчил у меня деньги на всякие мелочи»

В основе статьи лежат реальные ситуации и слова реальных людей. Чтобы изменить жизнь, им потребовались усилия. Кто-то справился сам, кому-то потребовались совместные усилия с терапевтом. Но без искреннего участия, мужества, ресурса, смелости этого бы не случилось.Источник: https://psy-practice.com/publications/psikhicheskoe-zdorove/kogda_roditel_bolen/
Опубликовано от — Оставить комментарий

Микела Марцано. Анорексия, о которой я теперь могу говорить.

altЧто мы знаем об анорексии? Это сигнал, который указывает на то, что причиняет боль внутри, считает философ Микела Марцано.
 
Я думала, что никогда об этом не расскажу. Это был мой секрет. И у меня совершенно не было намерения позволить кому-либо получить доступ к моим уязвимым сторонам и слабым местам. Затем, постепенно, мне захотелось рассказать свою историю*. Потому что анорексия – это не то, чего надо стыдиться. Это не бесчестье. Не такая болезнь, как другие.
Анорексия – это симптом, который выносит на поверхность то, что причиняет боль внутри. Страх, пренебрежение, насилие, гнев… Это способ защититься от всего, что не поддается вашему контролю. Даже если, защищаясь, мы рискуем от этого умереть. Чтобы научиться жить, надо иметь храбрость придать смысл всему этому страданию. Конечно, чтобы выйти из этой ситуации, нет волшебных рецептов, как некоторые утверждают, а другие надеются. Но есть нечто более драгоценное, чем простые рецепты, – сила слов. Тех слов, которые позволяют говорить тысячи и тысячи раз об одних вещах, одних моментах, одной и той же неуверенности, одних и тех же сожалениях… Слов, которые мы можем искать годами и которые в один прекрасный день появляются снова, чтобы назвать неназываемое.
Я всегда была послушным ребенком. Но какой ценой? Чем мне пришлось навсегда пожертвовать, чтобы быть послушной? Настолько послушной, что на этом пути я забыла, чего я хотела… И еще хуже: кем я была. Слова нужны, чтобы вновь найти потерянную нить. Эти моменты страха или насилия, которые меня сформировали. Это не-признание и заброшенность. Эти «нет» всему, что не было предусмотрено заранее, решено моим отцом, рассчитано для моего «блага». Эти годы, в течение которых что-то сломалось навсегда. Радость жизни. Свобода. Желание… Да, просто желание делать что бы то ни было.
Долгое время я думала, что могу все забыть, как будто ничего не было. Как будто достаточно было спрятаться за рациональными аргументами, чтобы придать смысл моему существованию. Как будто самое важное – это последовательность и точность аргументов. Долгое время я верила, что философия значит именно это – объяснять мир, чтобы лучше его контролировать. Только потом я обнаружила, что абстрактные теории часто бывают смехотворными. Или бесполезными и бесплодными предрассудками. Или наукообразной болтовней. И что единственное, чему стоит сохранять верность, – это поиск смысла нашей жизни, который непрерывно от нас ускользает, что неразрывно связано с уязвимостью самого положения человека.
Если бы я не пережила всего этого, я, вероятно, не стала бы той, кто я сейчас. Возможно, я не поняла бы, что философия – это прежде всего способ рассказать о конечности и радости. О сочетании несочетаемого и о расхождениях. Огромная храбрость, которая необходима, чтобы прекратить страдать, и хрупкость любви, которая придает смысл существованию.

Микела Марцано (Michela Marzano) – итальянский политик и философ, профессор университета Париж V, постоянный автор газеты La Repubblica. В числе ее интересов – представление о теле в современной культуре.

* «Légère comme un papillon» (Grasset, 2012).
www.psychologies.ru