Опубликовано Оставить комментарий

Скотт Барри Кауфман. Счастье или смысл: в чём мы больше нуждаемся?

Почему мы стремимся к счастью? Приносит ли нам радость обретение смысла жизни? Что говорит современная психология о связи этих понятий и значении для каждого из нас? На страницах Scientific American вышел хороший материал известного психолога Скотта Барри Кауфмана, в котором учёный разбирается, что такое счастье и смысл жизни и может ли быть между ними компромисс. Моноклер перевёл статью Кауфмана и публикует этот краткий экскурс в психологию с зарисовками несчастной, но содержательной жизни и счастливого, но бессмысленного существования.

Люди могут напоминать других существ в их стремлении к счастью, но поиск смысла жизни является тем, что делает нас человеком.
— Рой Баумейстер.

Стремление к счастью и смыслу – два центральных мотива в жизни каждого. Множество исследований (1) в области позитивной психологии показывают, что счастье и смысл, на самом деле, являются основными составляющими хорошего самочувствия. Эти два понятия сильно коррелируют (2) и часто подпитывают друг друга. Чем больше смысла мы находим в жизни, тем счастливее мы чувствуем себя, и чем больше мы испытываем счастья, тем более мы воодушевляемся на поиск новых смыслов и целей.
Но не всегда.
Возросшее количество исследований по этой теме (3) показывает, что между стремлением к счастью и поиском смысла жизни могут быть как компромиссы, так и разногласия. Вспомнить хотя бы «парадокс родительства»: молодые люди часто сообщают, что были бы счастливы иметь детей, но родители, которые живут с детьми, как правило, дают очень низкую оценку своей удовлетворенности и ощущения счастья. Создается впечатление, что воспитание детей может негативно сказаться на счастье, но увеличить смысл. Или посмотрим на революционеров, которые на протяжении нескольких лет могут терпеть жестокость и насилие ради великой цели, что в конечном счёте приводит их к большему удовлетворению и ощущению смысла своей жизни и жизни других.
В своей восхитительной книге «Смыслы жизни» («Meanings of Life») Рой Баумейстер использует подобные примеры, чтобы доказать: люди стремятся не только к счастью, но и к обретению смысла жизни. Об этом же говорил выдающийся австрийский психиатр Виктор Франкл, когда описывал свой трагический опыт жизни в концлагере во время Холокоста, и утверждал, что людям свойственна «воля к смыслу» (по этому поводу можно также посмотреть публичную лекцию доктора философских наук Наталии Кузнецовой о теориях счастья — от Аристипа и Эпикура до Канта и Шопенгауэра. — Е. Т.).
В последние годы ряд экспериментов подтверждает эти тонкие различия между счастьем и смыслом. В рамках одного из исследований (4) Баумейстер и его коллеги обнаружили, что такие факторы, как ощущение связи с другими, ощущение продуктивности, нахождения не в одиночестве и отсутствие скуки способствовали появлению как ощущения счастья, так и смысла происходящего. Тем не менее, ученые также нашли некоторые важные различия в нашем отношении к этим сторонам человеческого бытия:

  • Определение своей жизни как лёгкой или трудной было связано с ощущением счастье, а не смысла;
  • Здоровое состояние чаще связывают со счастьем, а не со смыслом;
  • Хорошее настроение также вызывало счастливые переживания, а не ощущение смысла;
  • Нехватка денег больше влияла на ощущение счастья, чем на ощущение смысла;
  • Люди, чья жизнь была наполнена смыслом, соглашались, что «отношения дороже достижений»;
  • Помощь нуждающимся людям была связана с вопросом смысла жизни, не счастья;
  • Глубокие размышления крепко связаны с осмысленностью, а не со счастьем;
  • Счастье было больше связано с позицией получателя, а не дарителя, в то время как осмысленность больше коррелировала с позицией дающего, а не получающего;
  • Чем больше люди ощущали, что их деятельность была совместима с важными для них темами и их ценностями, тем больший смысл они вкладывали в свою активность;
  • Видение себя мудрым, творческим и даже тревожным было связано с вопросами смысла и не имело никакого отношения к счастью (в некоторых случаях даже показывало отрицательную связь).

Похоже, что счастье больше связано с удовлетворением потребностей, получением того, что вы хотите, и общим хорошим самочувствием, в то время как наделение чего-либо смыслом связано с уникальной внутренней работой человека – поиском и освоением собственной идентичности, самовыражением и осмыслением своего прошлого, настоящего и будущего опыта.
Подтверждение этой идеи можно найти в недавно вышедшем лонгитюдном исследовании (5) Джо Энн Айб о влиянии счастья и создании смысла. Её работа преодолевает некоторые ограничения предыдущих исследований из этой сферы, например, опору на опросники участников и оценку счастья и смысла в определённый момент времени.
Эйб анализирует меру счастья и ощущение присутствия смысла в жизни людей, основываясь на еженедельных журналах, которые писались в течение одного семестра. Участникам была предоставлена свобода писать, о чём им хочется, с детальным анализом их мыслей и чувств. Таким образом, данное исследование позволило людям анализировать свои эмоции и осмысливать свой опыт на протяжении времени.
После этого журналы были проверены с помощью компьютерной программы (6), анализирующей текст, которую разработал Джеймс Пеннебейкер с коллегами. Счастье оценивалось по частоте слов, описывающих положительные эмоции (смеяться, рад и т.д.).
Со смыслом немного сложнее. Существует точка зрения (7), что «смысл» состоит по меньшей мере из двух компонентов: когнитивной обработки, включающей осмысление и интеграцию опыта, и компонента цели, который является более мотивационным и включает активное преследование долгосрочных целей, таких как поиск собственной идентичности и преодоление узких эгоистических интересов. Эйб оценивала когнитивный компонент смысла, анализируя частоту причинных слов («например», «потому что», «причина») и слов, связанных с пониманием («например», «понять», «осознать»). Целевой компонент смысла оценивался с помощью анализа частоты использования местоимений третьего лица, которые могли бы указывать на отдаленные перспективы и планы на будущее этого третьего лица.
Что нашла Эйб? Во-первых, результаты показали, что частота положительных эмоций была очень мало связана с оценкой адаптивного поведения испытуемых на стадии реализации их планов (время которого варьировалось от полугода до 7 лет). По факту, положительная эмоциональность была чаще связана с подавлением эмоций впоследствии. Этот вывод согласуется с другими исследованиями, показывающими, что даже если создание смысла связано с отрицательными эмоциями на раннем этапе, это может способствовать большей гибкости и благополучию в долгосрочной перспективе.
Это открытие также демонстрирует потенциальную темную сторону безмятежного счастья. В то время как счастье способно заставить нас чувствовать себя хорошо в данный момент, со временем избегание негативных мыслей и чувств может остановить рост личного развития. В конце концов, для развития личности необходим весь спектр эмоций (8, 9). Существуют также исследования, которые показывают, что долго длящееся счастье порождает в конце концов повышенное чувство одиночества (10) и снижение ощущения благополучия (11).
В противоположность этому, измерения смысла (когнитивных процессов и целей), так или иначе присутствующего в текстах, показали положительную связь с большей адаптированностью экспериментируемых. В частности, склонность к когнитивной обработке коррелировала с твёрдостью характера (страстью и упорством в достижении долгосрочных целей), а самодистанцирование было прочно связанно с благодарностью и хорошим самочувствием и отрицательно — с подавлением эмоций. Более того, взаимодействие между когнитивной обработкой и самодистанцированием дополнительно связаны со степенью адаптации. Есть основания полагать, что создание смысла наиболее влияет на адаптацию, если о будущих перспективах мыслить в категориях третьего лица (он сделает, у него получится и т.д.).
Это исследование уточняет некоторые положения активно формирующейся науки смысла (3). При изучении смысла и его сходства и различия со счастьем важно использовать различные методы. В дополнение к письменному самоанализу и написанию журналов другие исследователи используют аналоги оценок (12) и геномные методы (13). Чтобы получить более полную картину, мы должны смотреть на общие данные, которые мы получаем с помощью всех этих методов.
Хотя это исследование было сфокусировано на различиях между счастьем и смыслом, следует отметить, что оптимальное состояние человека часто зависит от обоих факторов. Как отметил Тодд Кашдан с коллегами, «годы исследований психологии благополучия показали, что люди чаще счастливы, когда они вовлечены в значимые занятия и деятельность, приносящую благо». Действительно, когда мы вовлечены в работу, которая соответствует нашим лучшим сторонам (нашему лучшему «Я»), мы часто отмечаем самые высокие уровни удовлетворенностью жизнью.
На мой взгляд, дальнейшее исследование сходства и различия между счастьем и смыслом может внести существенный вклад в наше понимание заветной точки эмоционального благополучия: этой кажущейся магической комбинации счастья и смысла, основанной на значимости и благе, которая в конечном счёте может привести нас к лучшей жизни. Это было бы действительно значимо.
 
Об авторе:
Скотт Барри Кауфман — психолог, автор книг, руководитель научного направления Института воображения при университете Пенсильвании.
monocler.ru

Опубликовано Оставить комментарий

Карин Юханнисон. История меланхолии. О страхе, скуке и печали в прежние времена и теперь.

Феномен меланхолии был обозначен еще Гиппократом и переводился как «черная желчь». С тех пор восприятие этого термина сильно изменилось. Каким оно стало сегодня? Является ли меланхолия и ее частное проявление — усталость психическим расстройством или физиологическим заболеванием? Как связана меланхолия и «психическое выгорание»? Анализу этого феномена в контексте западной культуры посветила свою работу шведская исследовательница Карин Юханнисон. В сотрудничестве с издательством НЛО мы публикуем главу из её книги «История меланхолии».
Складывается впечатление, будто усталость решила выждать до наступления подходящего момента. Она не напоминала о себе ни в кризисные 1930-е годы, ни в долгий послевоенный период всеобщего благоденствия и появилась опять лишь в последние десятилетия XX века.
Сходство между началом XX и началом XXI века огромно, особенно в том, что касается восприятия стресса. Оба периода отмечены стремительными изменениями: ускорением темпа жизни, увеличением потока информации, интенсивным развитием техники и повышением требований, предъявляемых к индивиду — все это на фоне жесткой рыночной экономики. Люди живут с постоянным ощущением отставания — ментального, психического и эмоционального. Ритмы, заложенные в организм природой, оказываются под угрозой. От человека требуются максимальная гибкость и умение приспосабливаться. В оба рассматриваемых периода возникают новые типы усталости, диагнозы фиксируют новые симптомы стресса и истощения. Это сигнал того, что человеку не комфортно в окружающем его мире.
Перелом произошел в начале 1980-х годов. В средствах массовой информации появились статьи о возникновении нового странного состояния крайней усталости, получившего в народе название «грипп яппи», но вскоре переименованного в «синдром хронической усталости». После эпидемии в штате Невада (США) (где было зафиксировано более 200 случаев заболевания) это нарушение стало ассоциироваться с молодыми карьеристами (отсюда название Яппи — от англ. Yuppie — Young Urban Professional (досл. «молодой городской профессионал»)). Явление вызвало огромный общественный резонанс и распространилось по Европе так же быстро, как когда-то неврастения. За короткое время была собрана значительная документация по данному вопросу.
Отличается ли эта усталость от той, что причиняла людям страдания в конце XIX века? Методическое сопоставление симптомов демонстрирует много сходных черт. В обоих случаях усталость сопровождается чувством столь сильного истощения, что человек не способен к работе, напряжению, деятельности или даже развлечению (беседе, музыке, чтению). Совпадают также и другие признаки: проблемы со сном, неясные боли, головокружение, чувствительность к звукам и свету, нарушения памяти и концентрации.
Сначала это состояние пытались объяснить с помощью двух научных моделей, популярных и по сей день: вирусологической и иммунологической в сочетании с анализом жизненных факторов, спровоцировавших нарушения. Согласно первой модели, болезнь вызвана так называемым вирусом Эпштейна-Барра или другими возбудителями, например герпесом или боррелиями. Вторая теория возникла как реакция на проклятье 1980-х годов — СПИД — и отравление окружающей среды. Обе модели отражали любовь того времени к биологическим трактовкам, а также страхи, связанные с различными опасными инфекциями и экологическими проблемами.
Но диагноз не складывался. Несмотря на то что изначально усталость проявилась в кругах элиты, она быстро распространилась в массы и «заразила» женщин, число которых среди пациентов резко возросло. Однозначного медицинского объяснения данному состоянию не находилось. Многочисленные случаи заболевания обсуждались средствами массовой информации, но плохо сочетались с образом рационального, активного человека.
И никто тогда еще не знал, что очень скоро эта усталость получит альтернативное и звучное название, лучше отражающее социальный аспект проблемы, — «выгорание».
Само по себе слово «выгорание» не ново. Оно употребляется еще в древних описаниях меланхоликов, которые «изнутри и снаружи были будто высушены или выжжены». Во второй половине XIX века в студенческих кругах так называли депрессивные состояния, в частности выгоранием объясняли одно очень скандальное самоубийство. В 1880–1890-х годах данное понятие использовали в основном писатели и художники. «Он выжжен, хотя воспламенялся всегда лишь от мыслей о себе самом», — написал литератор П.А. Ёдекке в 1883 году. Стриндберг любил рассуждать о выжженных сердцах и выжженной крови (а также о «нервах, которые лопаются с коротким сухим щелчком»).
В начале XXI века это состояние снова напомнило о себе, превратилось в диагноз, который быстро прижился и завоевал прочные позиции. Со времен нервозности не было состояния души, которому бы столь явно приписывали зависимость от состояния общества.
Постепенно из этого нового типа меланхолии родился новый тип личности. В Швеции о «выгорании» заговорили в 1985 году. Состояние характеризовалось эмоциональным истощением, отчуждением и утратой сопереживания. В первую очередь оно проявилось в отраслях, где «нужно использовать личностные качества в профессиональных целях для утоления социального или психического страдания ближних». Люди, заболевшие выгоранием, определяли свое состояние как «пустоту, опустошение, изношенность, выжатость».
Обнаружились и закономерности: психическое выгорание поражает прежде всего людей увлеченных, но со слабым внутренним «Я» и склонностью к возникновению чувства вины. В общем и целом судьба каждой болезни в обществе определяется тем, кто является ее носителем. Чаще всего это элита либо люмпены. Пострадавшие в 1980-е годы не относились ни к тем, ни к другим. Это были специалисты, работающие в социальной сфере. В основном женщины. Перед нами еще один пример того, что для закрепления в обществе некоего образа, его структура чувств должна отвечать культурным кодам соответствующего времени. Выгорание не вписывалось в культуру маниакального предпринимательства 1980-х годов, предъявлявшую высокие требования к гибкости и компетентности сотрудников. О нем заговорили всерьез, только когда участились заболевания представителей элиты. Но и то потребовалось время, чтобы понять — причина заболевания является внешней и кроется в системе организации труда в обществе, а не в «дефектности» конкретного человека. Тогда, наконец, сложился диагноз, который начали ставить работающим людям.
На очень короткий период в последние годы XX века (хронология здесь очень сжатая) диагноз даже получил героический оттенок. Психическим выгоранием заболевал не всякий, а лишь тот, кто работал особенно интенсивно. «Это почти как контузия», — писал Финн Скордерюд. Страдали те, кто не боялся брать на себя работу «в горячих точках». Особенно уязвимы были работники сферы информационных технологий, массмедиа и рекламы. Это заболевание не вредило репутации мужчины, и даже сложился новый тип маскулинности, который, если его правильно преподнести, добавлял мужчине веса в глазах окружающих.
Одно из ключевых слов наших дней — «идентичность» — было очень тесно связано с понятием «выгорание»: по своей профессиональной идентичности все пострадавшие принадлежали к отраслям, предъявляющим к сотрудникам высокие требования и дающим им большие возможности для самореализации. Их рабочее место — коллектив единомышленников, трудящихся с полной отдачей для достижения некой общей цели; самопожертвование здесь является нормой, и нет жестких границ между работой и свободным временем. Работа на износ приобрела романтический ореол благодаря языку, который использует риторику из мира приключений, спорта и наркокультуры: риск, команда, поднапрячься, добить (например, отчет), попасть в «яблочко», кайф, последний рывок, награда. Потом полное бессилие. Катарсис.
А иногда и не катарсис, а усталость, которая уже не проходит и приносит с собой целый ряд незнакомых симптомов и ощущений. Иногда полный срыв со страхами, растерянностью, потерей контроля, чаще — гнетущая подавленность и чувство пустоты.
Может ли состояние одновременно быть новым и повторять уже известный синдром?
Особенности усталости образцов начала 1900-х и 2000-х годов могут изучаться параллельно. Нервозность и стресс, срыв и тупиковая ситуация, перенапряжение и выгорание похожи, как близнецы. Они даже одинаково описываются критиками культуры. «Люди, которые живут в центрах современной цивилизации — крупных городах — выглядят бледными, недовольными, возбужденными, беспокойными», — пишет врач в 1885 году, и мы можем подписаться под каждым его словом. В обоих случаях усталость объясняется не физическим напряжением, а психичес кими нагрузками. Список современных симптомов во многом повторяет те, что были известны в начале XX века. Главный из них — истощение энергии из-за необходимости постоянно соответствовать высоким требованиям, предъявляемым к человеку интенсивно развивающейся экономикой (и им самим!). Человек бóльшую часть суток находится в состоянии внутренней концентрации: мыслительная деятельность, потребление информации, занятия спортом, общение, покупки и наслаждения. Ключевыми понятиями профессиональной культуры являются компетентность, харизма, талантливость и успешность. Не только служебная деятельность, но и личная, семейная и даже сексуальная жизнь строятся по модели проекта. Этот проект предполагает, в частности, сотрудничество с многочисленными экспертами — психотерапевтами, тренерами, поборниками здорового образа жизни, производителями лекарств, которые, как и сам человек, исходят в своей деятельности из тезиса об уязвимости человеческой личности.
Психическое выгорание, таким образом, создало новую идентичность, как за сто лет до этого новая идентичность родилась из состояния перенапряжения. Эти два типа убедительно иллюстрируют тот факт, что психологические классификации являются продуктом эпохи, возникают и развиваются во взаимодействии с социальной средой. В обоих случаях речь идет о современных формах меланхолии, вызванных к жизни стремительным изменением общественной жизни и (если использовать понятие из арсенала психоаналитиков) потерей связи с реальностью.
Социальный психолог Юхан Асплунд отмечает, что спецификой феномена выгорания является его связь с социальным взаимодействием, следовательно, это процесс не законченный, а протекающий во времени. По мнению Асплунда, состояние выгорания не является результатом переутомления, не зависит от конкретной работы и не лечится отдыхом или расслаблением. Оно локализовано в конкретном социальном пространстве и может быть охарактеризовано как утрата чувств. Причина — в недостатке социального взаимодействия — «ощущение такое, будто тебя нет», и в конце концов человек действительно перестает подавать признаки жизни. Это происходит не сразу, не обязательно сопровождается кризисом или нервным срывом, и не всегда этому состоянию предшествует особенно интенсивная работа. Просто нарастает пустота. Выгорание — не усталость, а болезнь, отчуждение.
Перед нами опять главная тема меланхолии — утрата.
postnauka.ru