Опубликовано Оставить комментарий

Meri Eskola ja Venla Pystynen tietävät, että vanhemman itsemurha voi jättää lapseen syvän arvottomuuden tunteen.

Toimittaja-kirjailijat Meri Eskola ja Venla Pystynen Flinkkilä & Kellomäki -ohjelman haastattelussa Mediapoliksen studiolla Tampereella.Sekä Meri Eskola että Venla Pystynen menettivät toisen vanhempansa 7-vuotiaina. Arvottomuuden kokemus ja rakkauden kaipuu ajoivat vääriin syleihin ja vaarallisiin tilanteisiin.

Kun Venla Pystynen tuli 7-vuotiaana koulusta kotiin pihassa seisoi ambulanssi. Venla ymmärsi, että isä vietäisiin sillä sairaalaan. Hän ilahtui, koska ajatteli pääsevänsä katsomaan, millaista sairaalassa on. Ekaluokkalainen oli nähnyt tv-sarjoista, miten sairaaloissa pelastetaan ihmisiä.

Isää ei kuitenkaan viety sairaalaan, vaan ruumishuoneelle. Muusikko ja sarjakuvataiteilija Harri Pystynen oli tehnyt itsemurhan.

– Minulle tuli syyllinen olo toiveestani. Ajattelin, että isä kuoli toiveeni takia, Venla muistelee lapsena kokemiaan itsesyytöksiä.

Toimittaja, kirjailija Venla Pystysen En voi lakata ajattelemasta kuolemaa -kirja ilmestyi syksyllä 2022.

Toimittaja, kirjailija Venla Pystynen pikkutyttönä äitinsä Tiina Pystysen sylissä, isä Harri Pystynen polttaa piippua vieressä.
KuvatekstiPystysen taiteilijaperhe päiväkahvilla Kuusjoen kansakoululla. Venla äitinsä Tiina Pystysen sylissä, isä Harri Pystynen polttaa piipullisen.

Kuva: Venla Pystysen kotialbumi

Meri Eskola oli myös 7-vuotias, kun hänen tulkkina ja sihteerinä työskennellyt Sirpa-äitinsä päätyi samaan lopulliseen ratkaisuun. Myös Meri muistaa lapsena kokemansa syyllisyyden.

– Tunnistan täysin sen saman ajatuksen, vaikka itsekin ymmärrän, että en 7-vuotiaana olisi voinut tehdä mitään. Silti minulla on sellasia omnipotensseja fantasioita, että tietenkin minun olisi pitänyt pystyä auttamaan.

Toimittaja ja kirjailija Meri Eskola kirjoitti äitinsä itsemurhasta alkuvuodesta 2023 julkaistun kirjan Ehdin rakastaa sinua.

Toimittaja, kirjailija Meri Eskola äitinsä kanssa Helsingissä Itäkeskuksen vanhan Citymarketin edustalla pääsiäisenä 1978. Punapipoisella Merillä pajunkissoja kädessään, äidillä turkki yllään. Äiti pitää Meriä kädestä.
KuvatekstiMeri äidin kanssa Helsingin Itäkeskuksen vanhan Citymarketin pihassa pääsiäisen aikaan vuonna 1978.

Kuva: Meri Eskolan kotialbumi

Kärsimyksen kutsu

Meri ja Venla ovat molemmat kokeneet syvää arvottomuutta vanhempiensa itsemurhien vuoksi.

– Se on syvällä itsessä, että minunhan täytyy olla jotenkin viallinen ja huono, jos äiti ei suostunut jäämään tänne edes minun takiani. Sehän on se pahin mahdollinen ajatus, että en kelpaa millään tavoin, Meri miettii.

40-vuotias Venla ja 49-vuotias Meri löytävät valtavasti yhteisiä tekijöitä elämistään vanhemman itsemurhan jälkeen. Kummastakin kasvoi väsymykseen asti uurastavia aikuisia, joita kärsimys on vetänyt puoleensa.

– Mitä vaikeammin ihminen on ollut masentunut, sitä varmemmin olen ollut kiinnostunut. Tasainen, tavallinen elämä ei ole yhtään tuntunut kiinnostavalta. Kun keskittyy toisen ongelmiin, ei tarvitse kohdata omiaan, Venla kertoo.

Myös Meri on järjestänyt itsensä ihmissuhteisiin, joissa tunne-elämä kulkee kuin vuoristorata.

– Automaattiasetuksena on ollut, että olen viallinen. En ole osannut hakea oikeutta itselleni, vaan olen antanut kaikkien kävellä yli.

Pedot löytävät nopeasti haaskalle, kun jossain on haavoittuvassa asemassa oleva lapsi tai nuori vailla rakkautta.

Vanhemman hylkäämisestä seurannut syvä arvottomuuden tunne on saattanut sekä Venlan että Merin elämän varrella myös vaarallisiin tilanteisiin. Etenkin nuorina molemmat lääkitsivät rakkauden kaipuuta haitallisilla keinoilla.

– Etsin rakkautta tosi paljon vanhemmista miehistä. Huomasin, että vaikkei rakkautta ole tarjolla, niin ruumiini kyllä kelpaa. Otin rakkauden palasia sieltä mistä sain, satuttavista hyväksikäyttösuhteista, Venla kertoo.

Meri miettii, että tasainen elämä on pysytellyt hänestä kaukana, eikä se ole ollut valitettavasti välttämättä edes oma valinta.

– En ole osannut valita niin, Meri toteaa.

Molemmat tunnistavat ilmiön, jossa pedot löytävät nopeasti haaskalle, kun jossain on haavoittuvassa asemassa oleva lapsi tai nuori vailla rakkautta.

– Ovatko omat rajat lähteneet siinä, kun oma vanhempi on hylännyt 7-vuotiaana. Se äärimmäinen teko aiheuttaa tunteen siitä, etten ole olemassa eikä rajoja ole, Venla miettii.

Saako lapsi tuntea vihaa itsemurhan tehnyttä vanhempaa kohtaan? Katso videoklippi ohjelmasta. — Toista Yle Areenassa

Miksi yhteiskunta epäonnistuu näin?

Meri ja Venla miettivät, mikä suomalaisessa yhteiskunnassa on pielessä, kun noin 800 ihmistä päätyy itsemurhaan vuosittain. Itsemurhayrityksiä tehdään joka vuosi arviolta 10 000-30 000. Jos jokaisella lasketaan olevan kuusi läheistä, koskettaa itsemurha valtavaa määrää ihmisiä.

Pysäyttävä on myös se tieto, että lähes puolet itsemurhan tehneistä on käynyt terveydenhuollossa viimeisellä viikollaan, reilu viidennes jopa kuolinpäivänään.

– Jotain vikaahan tässä yhteiskunnassa täytyy olla, että ihmiset joutuvat tekemään noin äärimmäisiä ratkaisuja. Tunnen sympatiaa ja surua kaikkia omaisia kohtaan. Kunpa kenenkään ei tarvitsisi kokea tätä, minkä me Venlan kanssa olemme kokeneet, Meri miettii.

Venla Pystynen ja Meri Eskola toivoisivat, että ihmiset tulisivat pahan olonsa keskellä paremmin nähdyiksi ja kuulluiksi.

– Meidän kaikkien pitäisi tarkemmin katsoa lähellä olevia ihmisiä, jos he yrittävät millä tahansa keinoin sanoa, että heillä on huono olo. Suomessa on sellaista yksin pärjäämisen kulttuuria ja sota-ajan jälkeistä tunnetaakkaa. Ei haluta olla haavoittuvaisia ja sanoa, että tarvitsen apua, Meri sanoo.

Toimittaja, kirjailija Meri Eskola vuonna 1981 äidin luona. Istuu sohvalla jalat ristissä ja kirja kädessään.
KuvatekstiMeri äidin kotona vuonna 1981. Tämä on viimeinen äidin luona Meristä otettu valokuva.

Kuva: Meri Eskolan kotialbumi
Toimittaja, kirjailija Venla Pystynen pikkutyttönä 1990-luvun alkupuolella kotona helsingin Pihlajamäessä. Istuu raitapaita päällään pöydällä ja katsoo kameraan.
KuvatekstiVenla 1990-luvun alussa kotona Helsingin Pihlajamäessä. Isä ei enää tule kotiin.

Kuva: Venla Pystysen kotialbumi

Taide voi auttaa

Venla tietää kokemuksesta, että taide voi olla suureksi avuksi pahan olon aikana. Hän itse on löytänyt tapoja käsitellä tunteitaan esimerkiksi musiikista.

– Taide voi yhtäkkiä sanoittaa sen kokemuksen, jota ei ole koskaan osannut pukea sanoiksi. Se voi olla tosi eheyttävää.

Meri sai lapsena apua Venlan äidin Tiina Pystysen sarjakuvakirjasta Leskikuningattaren muistelmat.

– Meidän perheessämme äidin kuolemasta ei puhuttu, mutta sarjakuvat avasivat minulle sitä, että puhua voi. Se, että Venlan äiti oli sarjakuvissa avoimesti vihainen ja katkerakin auttoi minua ymmärtämään, ettei hiljaisuus ole ainoa vaihtoehto, Meri kertoo.

Kirjailija, graafikko Tiina Pystysen sarjakuva, jossa nainen parahtaa: Mä oon kuolleen miehen  vaimo. Lapset: Älä taas ala pillittämään, saa niin hävetä. Ehkä se isi nukkuu sata vuotta ja herää sitten.
KuvatekstiKirjailija, graafikko ja sarjakuvataiteilija Tiina Pystynen on käsittellyt miehensä kuolemaa mm. teoksessa Leskikuningattaren muistelmat.

Kuva: Tiina Pystynen / WSOY

Myös Venlalle oli tärkeää nähdä äitinsä taiteessa kaikki sävyt.

– Minä en pitkään aikaan tuntenut vihaa isää kohtaan. Viha kääntyi sisäänpäin itseni syyttämiseksi. Olin yrittänyt pitkään ymmärtää isää, koska hänellä oli vaikeaa. Äidin kuvista tuli tunne, että kaikenlaiset tunteet ovat sallittuja, Venla pohtii.

Flinkkilä & Kellomäki TV1 lauantaina 15.4. kello 17.10 ja sunnuntaina 16.4. kello 9.10 sekä Yle Areena.

Tukea ja apua

https://yle.fi/

Опубликовано Оставить комментарий

Запрет на чувства.

Возможно, это изображение в стиле поп-арт (1 человек и текст «Alexa, turn my feelings off!»)ЗАПРЕТ НА ЧУВСТВА (всё что не прожито, не присвоено, становится симптомом)
Мы пошли подавать заявление в загс. Заявление заполнили, идём в сберкассу оплатить пошлину. Это от ЗАГСа метров 200. На середине пути я понимаю,что замуж я за этого человека не хочу. Более того, даже общаться с ним не хочу. Он мне не интересен. Совсем и никак. Я думаю: «Что же мне делать? Так нельзя поступать. Его мама к моей приходила, о свадьбе уже договаривались. Но с другой стороны, почему я должна себя заставлять?» Я останавливаюсь и говорю: «Слушай, я не хочу». Он спрашивает: «Что не хочешь? В сберкассу идти?» Я говорю: «Нет, замуж». И как жизнь показала, это было правильное решение. Да и сейчас, если меня несколько раз что-то не устраивает, я прекращаю всякие отношения, неважно какие: деловые, дружеские или любовные. Я вспомнила отличный текст Лиз Гилберт:
«За последние годы я собрала обширную коллекцию неподходящих чувств. Одна моя подруга поймала себя на ощущении горя в день собственной свадьбы. Это определенно было что-то. Вообразите себе триста гостей, дорогое платье от Веры Вонг – и горе? Стыд, которым она прикрывала это чувство горя, испортил ей последующие годы брака. Разумеется, лучше не чувствовать ничего, чем чувствовать что-то не то!
Другая подруга, писатель Энн Патчетт, недавно опубликовала смелое эссе о другом неподходящем чувстве. Когда после мучительной болезни умер её отец, Энн переполняло счастье. Но люди, прочитавшие её эссе в Интернете, испепелили её комментариями. Ведь так нельзя себя чувствовать . Однако Энн чувствовала себя именно так, несмотря на то (или из-за того), что она обожала отца и ухаживала за ним. Она была счастлива за него и за себя, потому что мучение подошло к концу. Но вместо того, чтобы умолчать об этом неправильном чувстве, она рассказала о нём открыто. Я горжусь её смелостью.
Другой друг после долгих лет признался: «Я ненавижу Рождество. Я всегда его ненавидел. Не буду больше его праздновать!» Так нельзя!
Подруга не чувствует грусти или сожаления по поводу аборта, который она сделала тридцать лет назад. Да как она посмела!
Друг перестал читать новости и обсуждать политику, потому что набрался смелости и сказал: «Если честно, мне больше нет до этого дела». Так нельзя!
Один друг сказал мне: «Знаешь, говорят, никто еще не жаловался при смерти, что провел слишком мало времени на работе? Потому что семья и друзья гораздо важнее? Так вот, я, пожалуй, стану первым. Я обожаю мою работу, она мне приносит больше радости, чем семья и друзья. Да и работать куда легче, чем справляться с семейными проблемами. Я на работе отдыхаю». Что? Так нельзя!
Подруга думала, что сходит с ума, когда почувствовала громадное облегчение – её муж ушел после двадцати лет «хорошего брака». Она отдавала всю себя семье, она верила ему и была верна, но он оставил её. Она должна страдать! Она должна чувствовать, что её предали, обидели, унизили! Есть сценарий, по которому следует себя вести хорошей жене, когда муж решает развестись, но она уклонилась от жизни по этому сценарию. Всё, что она чувствовала, – радость от неожиданной свободы. Её семья беспокоилась. Ведь моя подруга чувствовала что-то не то. Они хотели купить ей таблеток и сводить к врачу.
Моя мама призналась однажды, что самое счастливое время в её жизни началось, когда мы с сестрой уехали из дома. В каком смысле? У неё должен был быть синдром пустого гнезда и масса страданий! Матери должны скорбеть, когда дети покидают дом. Но моя мама хотела станцевать джигу, когда её дом опустел. Все матери страдали, а она хотела петь, как птица. Разумеется, она никому в этом не призналась. Её бы сразу обличили как плохую мать. Хорошая мать не радуется свободе от детей. Так нельзя! Что скажут соседи?
И ещё одно на десерт: однажды мой друг узнал о своём смертельном диагнозе. Он любил жизнь больше, чем кто бы то ни было. И его первая мысль была: «Слава Богу». Это ощущение не уходило. Он был счастлив. Он чувствовал, что сделал всё правильно и скоро всё закончится. Он умирал! Он должен был чувствовать страх, ярость, боль, уныние. Но всё, о чем он мог думать, было: больше не нужно ни о чем волноваться. Ни о сбережениях, ни о пенсии, ни о сложных отношениях. Ни о терроризме, ни о глобальном потеплении, ни о починке крыши гаража. Ему даже не нужно было волноваться о смерти! Он знал, как закончится его история. Он был счастлив. И он оставался счастлив до самого конца.
Он сказал мне: «Жизнь – непростая штука. Даже хорошая жизнь. У меня была хорошая, но я устал. Время уходить домой с вечеринки. Я готов идти». Да как он может? Врачи твердили, что он в состоянии шока, и зачитывали ему пассажи из брошюры о горе. Но он не был в состоянии шока. Шок – это когда чувств нет. У него было: чувство счастья. Врачам просто оно не нравилось, потому что это неправильное чувство. Однако у моего друга было право чувствовать то, что он чувствовал. Разве шестидесяти лет осознанной и честной жизни недостаточно для того, чтобы завоевать такое право?
Друзья, я хочу, чтобы вы разрешили себе чувствовать то, что вы на самом деле чувствуете, а не то, что вам кто-то навязывает как правильное чувство.
Я хочу, чтобы вы опирались на своё собственное ощущение.
Я хочу, чтобы слова «чувствует что-то не то» вызывали у вас смех, а не стыд.
Мой друг Роб Белл рассказывал о том, как спрашивал своего терапевта: «Нормально ли то, что я чувствую себя так?» – а тот терпеливо отвечал: «Эх, Роб… нормального уже давно ничего нет».
У меня тоже нормального уже давно ничего нет. Я не собираюсь страдать и стыдиться из-за того, что мне взбредет почувствовать.
Если я счастлива, моё счастье правдиво и реально для меня.
Если я скорблю, моя скорбь правдива и реальна для меня.
Если я люблю, моя любовь правдива и реальна для меня.
Никому не лучше, когда я заставляю себя думать, что чувствую что-то другое.
Живите цельно. Чувствуйте то, что вы уже чувствуете.
Всё остальное – ЧТО-ТО НЕ ТО.
по мотивам жизни и сети
Опубликовано Оставить комментарий

Правило красной чашки.

Возможно, это изображение текст «правило красной чашки. .виновна ли я в том, что красная чашка разбилась? да, если в моём мире чашки не бьются. .виновен ли он в том, что разбил красную чашку? да, если в моём мире чашки не бьются. виновен ли он в том, что я разбила красную чашку? да, если в моём мире чашки не бьются. .виновна ли я в том, что он разбил красную чашку? да, если в моём мире чашки не бьются. автор ольга демчук <<игры разума>>»
Поиск виновных напрямую связан с иллюзорным представлением о мире. Даже если сам человек назначает себя виновным. Потому что при этом он сохраняет идеалистическое представление о себе, воспринимая случившееся всё таки подвластным ему. Если я виновата в том, что случилось, значит, я как минимум должна была это предвидеть и как максимум — предотвратить. Аналогичное требование предъявляется и к другому человеку.
Если выйти на высокую степень обобщения то можно понять, что там виновность продуцируется одной и той же структурой. То есть не рассматривается совокупность причин, обстоятельства, конфигурация психики, текущее эмоциональное состояния, а вменяется «должен был». Или я должен себе, или я должен тебе, или ты должен мне. От туда проистекает обида и месть.
При этом если человек обвиняет себя – он повергает себя в ничтожность, если другого, то получает значимость, за счёт праведного гнева. Качели «высокомерие и ничтожность» дарят незабываемое впечатление и сойти с них не просто, где ещё можно так развлечься, когда смысл жизни так и не найден.
Интересно изучать виновность с точки зрения искупления совершенного и потенциальных возможностей, которые приписывает человек себе или другому в выдуманном идеализированном мире. Нетерпимость к «несовершенству», как своему, так и других родом также из «будь правильным» и «ты должен».
При этом драматизация даже незначительной ошибки, позволяет человеку, как это странно не звучит, почувствовать себя живым. Когда чувства заблокированы, а они будут заблокированы в первую очередь при создании Ложного Я, то будешь рад и такой возможности через страдание ощутить утерянный контакт с телом и с собой. Особенно если радость, удовольствие запрещены, как «не правильные» чувства. В аскетичном, контролируемом бытие страдание становиться одним из главных и доступных «удовольствии», для лишающего себя счастья человека.
Когда событийность непредсказуемая, то человек сталкивается с тем, что его идеальный мир, который он создал, разбивается на мелкие осколки. А человек смотрит на них «в чём мать» родила, потому что «король оказался голым». И в этот момент, чтобы не напасть на себя, осознав свой обман длинною в жизнь, он ищет виновного в себе или во вне, и обязательной найдёт его. Так появляется злость, которая компенсирует страх от осознания собственных заблуждений. Злость даёт возможность не быть парализованным и проявить, пусть деструктивную, но активность. Нападение на себя для личности менее пугающее, чем погружение в пустоту небытия.
Если есть чувство вины или же желание обвинять кого-то, то человек не справился с разочарованием в себе, с чувством собственной беспомощности, с осознанием своей невозможности контролировать мир и управлять им. Фантазирующим богом быть легко, а вот оставаться человеком, слабым человеком в собственном страхе невыносимо трудно. Потому что выдержать себя таким смогут только те, кто допускал эту возможность, быть уязвимым.
Виновен ли я в том, что красная чашка разбилась? Да, если в моём мире чашки не бьются.
Виновен ли он в том, что разбил красную чашку? Да, если в моём мире чашки не бьются.
Виновен ли он в том, что я разбил красную чашку? Да, если в моём мире чашки не бьются.
Виновен ли я в том, что он разбил красную чашку? Да, если в моём мире чашки не бьются.
Вместо красной чашки можно подставить любую другую причину.
Пришло время переписать своё представление о реальности.
Автор Ольга Демчук