Опубликовано Оставить комментарий

Депрессия как она есть: лицом к лицу.

 Ф.Гойя, «Тонущая собака». 1819-1823

В рубрику Истории людей, переживающих и переживших депрессию.

I felt a Funeral, in my Brain,
And Mourners to and fro
Kept treading – treading – till it seemed
That Sense was breaking through…

Эмилия Дикинсон. 280.
 
Я ощущала, что мой мозг
Стал местом похорон.
Скорбящие всё шли и шли,
А разум рвался вон…
(перевод мой – A.B.)
 
– Вы себя в зеркале видели – свои глаза? Такой «собачий» взгляд – один из признаков депрессии: у вас психогенная, и у неё есть причина. Уберёте причину, со временем уйдёт и депрессия. Решайте вопрос с мужем… а уж тут я вам не советчик. Могу сказать одно: такие люди [перверзные нарциссы] не меняются. Или привыкайте (работайте над собой, не над ним!), или уходите… в противном случае вы просто сгинете.
Так 12 лет назад мне сказал А.Т. – известный учёный и психиатр, к которому я попала по протекции своих друзей. Диагноз он поставил, но рецепт выписать не смог – не имел лицензии. Отправил к своей коллеге в психиатрическую КБ №4 им. П.Б.Ганнушкина на Алтуфьевку.
Я вошла как велели – со служебного входа. Поднялась на нужный этаж, села в холле. Мимо туда-сюда бродили пришибленные лекарствами психи. Вскоре ко мне вышла тётя-врач, плюхнулась в кресло напротив, я стала рассказывать. Вдруг поймала себя на том, что она выглядит ненамного лучше своих пациентов: какая-то странная – вся дёрганная. А ещё с облегчением отметила, что уж я-то точно не псих… просто чувствую себя ужасно несчастной и не могу с этим справиться. Докторица вручила исписанный рецептурный бланк и велела, ежели чего, звонить.
«Ежели чего» наступило дня через три, но я терпела ещё неделю – надеялась, рассосётся: в итоге собрала весь список «побочек». Было всё: мучительная сухость во рту, бессонница, галлюцинации, нарушение связи с реальностью. К примеру, я шла по тротуару не прямо, а по синусоиде, ибо бордюр в моём сознании вился змеёй. А ещё решила, что я – точка в конце спирали, находящейся в ухе у Вселенной… возможно, сказалась тогдашняя увлечённость Ч.Ламброзо и его книжкой «Гениальность и помешательство». Внезапно возникла идиосинкразия к информации: я не могла взять в руки газету или журнал… казалось, что буквы – зловредные муравьи, норовящие сползти со страниц и забраться мне под кожу. Комфортнее всего чувствовала себя в дальнем углу спальни, за шторами: сидела там часами, оцепеневшая, свернувшись в позе эмбриона – так было легче примириться с собственным существованием. Наконец, позвонила тёте-доктору: она переполошилась и отменила все лекарства. Сказала: три дня на передышку, затем будем пробовать что-то другое. Я «отдыхала» дней десять, и за это время случилось чудо: каким-то образом мне удалось вынырнуть из всей этой пучины и настроиться на конструктив. Наверное, спасла работа: я делала очередную коллекцию, готовила открытие бутика в Москве. В итоге продержалась ещё год… а потом депрессия буквально обрушилась на меня.
Прежде чем двигаться дальше, расставлю кое-какие акценты:

  • депрессия – самое распространённое психическое заболевание, характерными признаками которого являются: подавленное настроение и снижение или утрата способности радоваться жизни (ангедония); постоянное чувство усталости, потери энергии (жизненных сил); душевный надлом, вялость, апатия; расстройство сна (сонливость, чаще – бессонница); потеря аппетита (и, как следствие, потеря веса) либо, напротив, булимия; снижение самооценки, ощущение собственной никчёмности; неадекватное чувство вины и пр. В тяжёлых случаях наблюдаются соматические нарушения;
  • депрессии делятся на три основных вида (на самом деле, их больше):

а) соматогенные (от лат. soma, somatos – тело): их провоцируют другие заболевания (патологии головного мозга, диабет, ИБС, бронхиальная астма и пр.). В этом случае лечение направлено прежде всего на купирование основного заболевания.
б) экзогенные (психогенные), или реактивные (от греч. exo – внешне, снаружи и genes– порождаемый). Чаще всего такая депрессия – результат психической реакции человека на травмирующие факторы или события: смерть близких, развод, внезапную потерю работы, резкое ухудшение материального положения – в общем, любые тяжёлые и стрессовые жизненные обстоятельства. Однако бывает и так: всё хорошо (семья, друзья, работа), а человек всё равно несчастен, причём так, что хоть в окно выходи. В этих ситуациях помогают курс психотерапии и, при необходимости, щадящая медикаментозная поддержка.
в) эндогенные (от греч. endo – внутри): причины таких расстройств до конца не изучены. В любом случае спусковым механизмом является сбой обменных процессов в головном мозге, то есть нарушение синтеза биогенных аминов (серотонина, норадреналина и дофамина): организм утрачивает способность продуцировать гормоны радости, и здесь без приёма препаратов точно не обойтись. Зачастую в непролеченных случаях экзогенная депрессия трансформируется в эндогенную: так случилось впоследствии со мной;

  • по оценкам ВОЗ, на сегодняшний день в мире от депрессии страдают более 350 млн. человек разных возрастных групп: к примеру, около 4% молодых людей в возрасте 25-29 лет и не менее 7% в возрасте 65-68 (данные за 2019 год). В России страдальцев не менее 5%, то есть 8000000 человек (это в среднем по регионам, показатели не стандартизированы по возрасту). Женщины болеют чаще, хотя, возможно, в этой статистике кроется погрешность измерения: мужчины просто стыдятся обращаться за соответствующей помощью. В любом случае, ВОЗ приводит следующие цифры: у мужчин риск заболеть составляет 7-12%, у женщин – 20-25%; однако мужчины в три раза чаще прибегают к радикальному решению проблемы – суициду.
  • на сегодня существует достаточно много эффективных протоколов лечения депрессии. И тем не менее статистика не утешительна: в странах с высоким уровнем дохода от 40% до 50% нуждающихся не получают помощи (или не обращаются за ней). В странах с низкой и средней обеспеченностью около 76-85% людей, страдающих подобными нарушениями здоровья, также не получают никакого лечения. Причины: отсутствие разного рода ресурсов (в том числе – нехватка специалистов в оказании такого вида медицинской помощи) и социальная стигматизация больных. В итоге люди стесняются признаться в симптомах и годами носят страдание в себе, зачастую – пожизненно.
  • между тем глобальные потери от снижения трудоспособности людей, страдающих депрессией, ежегодно составляют около триллиона долларов. Почему это происходит: находясь в депрессии, человек неэффективен – он не может (просто не в состоянии!) выдавать оптимальный КПД. К примеру, в США экономические издержки из-за психоэмоциональных расстройств превышают 200 млрд. дол. в год (данные старые – за 2010-й); половина этой суммы – затраты работодателей и самих пациентов на медицинскую помощь и антидепрессанты. Для сравнения: за тот же период лечение человека без депрессии обходилось в 4782$ в год, с депрессией – в 9790$. Лечение терапевтически резистентной, то есть устойчивой депрессии, и того дороже: 17260$ ежегодно.
  • И возвращаясь к стигматизации (т.е. дискриминации) лиц, страдающих депрессией. Признаться в том, что у тебя, к примеру, хроническая сердечная недостаточность (или другая «приличная» болезнь) – это нормально. Но «депрессняк»… Звучит несерьёзно, звучит стыдно: здоровое общество считает этот недуг блажью и даже профанацией. Здоровому обществу невдомёк, что все эти советы типа «возьми себя в руки», «выбрось из головы», «не кисни, будь сильным!», «не накручивай себя – соберись», «инвалиды вообще без ног – и то живут», «да ладно, всё не так уж плохо!» ничего, кроме отчаяния, не вызывают: человек остаётся один на один с чувством тотальной безысходности. С таким отношением столкнулась и я – даже от близких.

Как это было: депрессия может вызревать долго, а наступить почти одномоментно. На ночной рейс Лондон-Москва я садилась контролирующим себя человеком, а с трапа меня свели буквально под руки: было чувство, что я распадаюсь на куски. Дома перестала спать от слова «совсем» – уж простите за выражение. Помогал только и*н, но он был по рецепту – и я добывала их всеми возможными способами. До сих пор помню вожделенное чувство расслабления, наступавшее после приёма таблетки!.. Действие препарата длилось ровно 6 часов, как и было написано в инструкции. А затем просыпалась как от толчка: в голове будто включалось радио – причём на полную громкость. Разговаривали люди – и я как сомнамбула шла закрывать закрытое(!) окно, за которым никого не было… Или соседи посреди ночи включали перфоратор: я тянулась к телефону, чтобы звонить в диспетчерскую – жаловаться… но никто не сверлил. А то вдруг какофония звуков сменялась тотальной тишиной, и эта тишина оглушала сильнее, чем духовой оркестр: я вскакивала от ужаса, что потеряла слух. Когда таблетки заканчивались, в ход шёл алкоголь: 200 гр. текилы – и удавалось забыться… но только часа на четыре. Просыпалась ещё больше измученная, с тяжёлой головой и полным отсутствием сил и желания встать с постели.
Пропал интерес к еде. Нет, чувство голода было, но сосущее чувство под ложечкой досаждало: резкое снижение вкуса лишило всякого аппетита. Мой язык перестал различать нюансы – только дико-солёное, мерзко-кислое, жгуче-острое, приторно-сладкое… к тому же было лень жевать. Я закидывалась едой (всё равно какой), лишь бы заполнить пустоту в желудке. Затем начались другие проблемы: пища перестала перевариваться и через 2-3 часа выходила чуть ли не в первозданном виде. Дальше – хуже: возникла дисфагия – нарушение глотательного рефлекса. Я не могла протолкнуть в себя что-либо твёрдое, пришлось перейти на фреши, смузи и питательные коктейли. Про обоняние: перестала ощущать запах парфюма – ну вообще. Лью, лью на себя – и ничего! Взяла за правило ориентироваться на «пшики»: два нажатия на дозатор – и достаточно, а то будет нести, как из «Сефоры». Про запах собственного тела: я не чувствовала ничего, и это было страшно. Однажды специально не мылась дней пять, чтобы идентифицировать связь с самой собой, осознать, что жива. Что ещё: разучилась видеть голубой и оранжевый цвет и попросту различать оттенки – и это я, дизайнер!.. Утратила способность отслеживать причинно-следственные связи: однажды шесть часов варила детям борщ – забыла, что за чем класть и вообще. В результате получилась такая бурда, что пришлось вылить в унитаз. И, конечно же, сами собой возникали мысли о суициде. Два раза выходила на балкон 15-го этажа, смотрела в пустоту и тупо спрашивала себя: на что ушла моя жизнь? Зачем вообще всё? И только мысли о детях останавливали: младшей дочке было семь.
В итоге за месяц я похудела на 12 килограмм – просто таяла на глазах, зато мучила чудовищная отёчность. Утро начиналось с холодного душа и контрастных компрессов, чтоб хоть как-то привести в порядок лицо, худо-бедно накраситься и ехать на работу. А там ждали такие проблемы –  умереть и не встать: на дворе был декабрь 2008-го, кризис… бизнес лёг, денег не было совсем, а у меня на руках – коллектив, людей нужно кормить, про аренду и обязательные платежи я и вовсе молчу.
…На самом деле, к своей болезни я пришла подготовленной: с юного возраста увлекалась книжками по психологии. Родной дядя владел отменной библиотекой, я читала всех – от А. Адлера до К. Г. Юнга. Мой конёк (в любительском формате, конечно) – гуманистическая психология и индивидуальная психология личности, то есть психология здорового человека, но и в патологиях я кое-что смыслю: слава Богу, понимала, что больна, что мной рулит болезнь и… И что мне нужна профессиональная помощь.
Мне дали телефон А.В. – маститой психологини, клинического психолога. А.В. принять меня не смогла: ближайшая запись – на конец февраля, то есть через два месяца. «За это время я сдохну», – спокойно сообщила я ей. «У вас есть потери в весе?». Я ответила. А.В.: «Ясно, дело плохо. Через пять минут позвоните Т.Г., вот номер, я её предупрежу».
Т. Г. нашла для меня время только через неделю, и все эти дни я медленно умирала. Антипод депрессии не ощущение счастья, как многие ошибочно полагают, а присутствие жизненной энергии, и этой энергии у меня почти не осталось: я… В общем, я просто заканчивалась, вот и всё.
Врач Т.Г. мне не понравилась: уж больно пристально разглядывала мои бриллиантовые часы, а ценник залепила – мама не горюй. Но предложенная ей схема лечения сработала: в первую неделю – нейролептик «с» (чтобы тело вспомнило свои функции, и  все органы перезапустились), затем – он же плюс антидепрессант «ц» (купировать депрессию; названия препаратов специально не даю, т.к. они всё равно по рецепту, и в каждом случае необходим индивидуальный подбор). Ну что сказать: через две недели я будто заново родилась – увидела белый день, а ещё через месяц стала другим человеком, точнее, снова самой собой. Действие лекарств удивляло!.. Пару раз так вышло, что я осталась без препаратов – они попросту кончились (я зависла за границей). Так вот, спустя полдня после неприёма а/д надо мной начинала собираться чёрная туча – и с каждым часом становилось всё хуже. Стоило только принять таблетку, сразу хотелось жить: это работало!.. Подсесть на препараты не боялась – я в принципе не люблю лекарства. По истечении восьми месяцев (это рано, обычно лечение длится не менее года) начала потихоньку снижать дозу. Через два месяца слезла вовсе. Вы спросите, что в сухом остатке?.. Есть старый фильм ужасов по рассказу С.Кинга: «Иногда они возвращаются» (типа про зомби). В 70% случаев, коль скоро она вас зацепила, депрессия рецидивирует – пусть не в такой степени, как в самом сильном эпизоде. Раз в два-три года меня накрывает привычный недуг: всплываю с помощью поддерживающей медикаментозной терапии. Как только чувствую, что в состоянии справится сама, приём прекращаю: лекарственная зависимость не грозит.
К чему весь этот спич: информации на тему депрессии – пруд пруди. Я хотела рассказать из первых уст – и рассказать честно… эдакий каминг-аут. Во время пандемии коронавируса несколько моих друзей и знакомых почувствовали симптомы депрессии. Причины разные: кого-то придавил режим СИЗО (или просто боязнь заболеть), кто-то потерял работу, а кто-то – бизнес, который выстраивал много лет. Одни утратили возможность вести привычный образ жизни (резко снизились доходы), другие потеряли уверенность и смысл в завтрашнем дне: что-то будет?.. И самое страшное: двое схоронили близких. Если вам хоть немного плохо в формате описанных симптомов – не пускайте на самотёк, не тяните, обращайтесь за помощью, идите к врачу. Я не ангажирована: не пытаюсь подсадить вас на антидепрессанты или всучить курс психотерапии. Честно сказать, я и сама весьма скептически отношусь ко всякого рода мозгоправам: до сих пор ищу «своего» врача. И тем не менее: жизнь продолжается, и жить нужно максимально счастливо, с полной самоотдачей – иначе всё теряет свой смысл. Будьте здоровы, берегите себя и своих близких.
snob.ru
 

Опубликовано Оставить комментарий

«У красивой девушки не может быть депрессии».

https://img01.rl0.ru/afisha/e1460x900i/daily.afisha.ru/uploads/images/8/f0/8f01f31c5812f1583cd375ce3281dffe.jpgПсихические расстройства есть у каждого четвертого человека. Усугубляет все стигматизация, нехватка квалифицированных специалистов и отсутствие четких представлений о врачебной этике. Мы поговорили с людьми, которые столкнулись с неэтичным поведением психиатров, и узнали у эксперта, какие проблемы есть в российской психиатрии и как выбрать врача.

«У такой красивой девушки не может быть депрессии»

Мария Альтерман

Израиль, PR-менеджер, 29 лет

Впервые я попала к психиатру в армии (в Израиле женщины проходят обязательную службу. — Прим. ред.). Он говорил на иврите с тяжелым русским акцентом. Выписал мне стандартные антидепрессанты. От них были страшные побочные эффекты, но на все жалобы психиатр отвечал, что проблема во мне, а не в лекарстве. Когда я сказала, что не хочу больше его принимать, заявил, что в таком случае пишет в моем файле, что я вылечилась.

После армии я попыталась попасть к другому психиатру через больничную кассу (то есть по страховке), но там мне отказали со словами «у такой красивой девушки не может быть депрессии». Я пошла к частному врачу. Он с порога сделал вывод, что если я улыбаюсь, то «депрессией здесь и не пахнет». Поставил мне диагноз СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности) и выписал конские дозы психостимулятора. От этого препарата у меня выросла тревожность и появилась анорексия.
Спустя два года тот же психиатр вдруг спросил, почему я не на антидепрессантах. Я ответила, что он сам исключил у меня депрессию, потому что я слишком много улыбаюсь. Он посмеялся и выписал атипичные антидепрессанты (это более современные препараты, они отличаются от классических антидепрессантов по структуре и составу и, как правило, переносятся легче), которые в сочетании с психостимулятором дали тахикардию и панические атаки. Вскоре врач отменил эти лекарства, а у меня случился нервный срыв. Я попала в дневной стационар. Там израильские врачи наконец определили, что депрессия у меня с восьми лет, но в таких затяжных формах она не мешает вежливо улыбаться при знакомстве с врачом. После этого мне подобрали подходящие антидепрессанты, которые я принимаю до сих пор.
Я считаю отношение первых двух психиатров обесценивающим и безответственным: они совершенно не заботились ни о моих чувствах, ни о моем здоровье. Мне раз за разом объясняли, что у меня нет никакой депрессии. Первый врач давал всем пациентам одинаковый рецепт, а второй ставил на своих клиентах эксперименты. Сейчас мое состояние гораздо лучше, но, по мнению врачей, понадобится еще два года психотерапии и медикаментозного лечения.

«Врач заявил, что без таблеток я деградирую и становлюсь овощем»

Дарья (имя изменено по просьбе героини)

Москва, фотограф и художник, 38 лет

Моя история с психиатрией началась четыре года назад в Москве. До этого я два года ходила к психотерапевту. Однажды у меня случился ужасный любовный опыт. Мне было так плохо, что я просто плакала целыми днями. Терапевтка отправила меня к психиатру. Общаться с ним было приятно, и я подробно рассказала о своей биографии. Там и детство в сектах в 90-е, и пьяные приключения. Многим деталям он не поверил и решил, что я что‑то выдумываю. Врач спросил, кто мои любимые писатели. Я назвала Виана, Кафку, Хлебникова и Хедаята. Он пронзительно на меня посмотрел и сказал: «Своих узнаете». Когда я сказала, что в путешествиях чувствую себя лучше, чем в Москве, он заявил, что так раскрывается моя «другая личность». На этом мне диагностировали шизофрению и выписали очень много таблеток.
Диагноз стал для меня огромным ударом, но ни мне, ни окружающим не пришло в голову в нем сомневаться. Я пила прописанные нейролептики, толстела и превращалось в какое‑то абсолютно пассивное существо.
А однажды случилась трагедия. Моего папу сбила машина на переходе, и он погиб. Мой самый близкий человек в мире. У меня не было сил обновить рецепт на нейролептики, я перестала их принимать. Тогда будто облако вокруг меня рассеялось, и я снова начала все ясно чувствовать. Боль стала невыносимой. Я не могла говорить, а только лежала на диване в обнимку с папиным свитером. Мои друзья отвезли меня к психиатру (уже другому). Тот не сомневался в корректности диагноза и не допускал мысли, что можно так горевать об отце. Мне снова выписали нейролептики и антидепрессанты. Врач прямо заявил, что без таблеток я деградирую и становлюсь овощем.

Примерно в то же время я обратилась к психологу, который впервые сказал мне, что такая реакция на потерю самого близкого человека на самом деле нормальная. Я перестала принимать лекарства, начала восстанавливаться, но внезапно умерла бабушка. Я снова поддалась на уговоры друзей, для которых постоянный прием антидепрессантов был нормой. Мне посоветовали другого врача. Он убедил меня, что мы с психологом ошибаемся, а уважаемый в профессиональных кругах психиатр — нет. Выписал мне устаревший нейролептик и антидепрессанты. Но он что‑то напутал и превысил дозу антидепрессанта в четыре раза. У меня сильно упало давление, я не могла ходить. Как только снова смогла — села на поезд и уехала из Москвы.
От переезда мне стало лучше, но уверенность в диагнозе и собственной «ненормальности» осталась. Пока мне не посоветовали двух специалистов — в Петербурге и Иерусалиме. Они оба подтвердили, что медикаментозного лечения не требуется. Так два года спустя диагноз шизофрения отменили.
Жизнь свела меня с психиатром, который умеет работать с художниками. Он сказал, что если ты сломан где‑то глубоко внутри, это еще не значит, что ты болен. Просто приходится признать, что не все можно вылечить таблетками. Нам не всегда нравится, кто мы такие, но с этим можно жить.

«Вечером я обнаружила пост в ЖЖ, описывающий нашу встречу»

Вера (имя изменено по просьбе героини)

Москва, психолог, 37 лет

Впервые депрессии у меня начались в 17 лет. В 20 я обратилась к психологу. Еще через 10 лет попала к психиатру — потому что психологи не справлялись: депрессивные эпизоды случались все чаще и становились тяжелее. Поэтому я решилась пойти к врачу. Я была с ним немного знакома, у нас был один круг общения.
Прием в московской частной клинике он начал с вопроса: «Ты знакома с таким-то? Нет? А он был у меня сегодня. Просто хотел проверить, насколько мир тесен». Меня шокировало, с какой легкостью он открывает имена своих пациентов, но в ступоре я никак не отреагировала.
Затем он завел со мной психотерапевтическую беседу. Я втянулась, так как была в тяжелом состоянии и не могла сопротивляться, а он, как я теперь понимаю, вел себя очень манипулятивно. Он не задавал вопросы, а сразу что‑то про меня утверждал, будто заранее все уже решил. А когда я пыталась возразить, перебивал меня и говорил, что я веду себя пассивно-агрессивно. В какой‑то момент разговор пошел совсем не туда, мне становилось очень плохо и больно от его слов. Я его вежливо остановила, сказав, что у меня уже есть психолог. Вроде бы он нормально воспринял мои слова, и я ушла с рецептом и надеждой.
А вечером я обнаружила пост в его ЖЖ, описывающий нашу встречу. Открытый. Да, имя и возраст были изменены. Но для моих знакомых (многие из них его читали) я была вполне узнаваема. При этом он описал нашу беседу совершенно не так, как она происходила. Он выдумал продолжение диалога, которое меня якобы исцелило. Полный хеппи-энд. Я была в ярости. Не только от частичного раскрытия анонимности, а еще и от того, что он использовал мою историю для рекламы. Он написал, что помог мне, хотя на самом деле только надежда на выписанные им лекарства позволяла как‑то пережить душевный ущерб от того разговора.
Целую неделю мне пришлось с ним переписываться, добиваясь удаления поста. Я победила, он все удалил, но мне было очень плохо. После этого мы еще несколько раз переписывались, и он, кажется, искренне пытался мне помочь. Он не равнодушный человек. Просто этика отсутствует совсем.

Камилла Шамансурова
Психолог, ассистент кафедры педагогики и медицинской психологии Первого МГМУ им. И.М.Сеченова, онкопсихолог медицинского центра «Медскан»
Особенности психиатрической помощи в России влияют как на восприятие пациентом и его семьей психического заболевания, так и на саму возможность обращения к психиатру.
Во-первых, к психиатрам просто боятся идти. Бытует убеждение, что посещение и тем более лечение у этого врача повредит социальному и экономическому статусу. Например, узнают на работе и уволят. Люди боятся услышать негативные оценки от окружающих — шутки, комментарии о возможном сумасшествии. Есть и страх стать «овощем», на фоне принимаемых препаратов оказаться нефункциональным в обычной жизни: постоянно спать, не соображать, ничего не чувствовать. Предубеждения, сформированные в советский период, живы до сих пор.
Вторая проблема — доступность и подготовленность психиатрического сопровождения. Многие психические изменения связаны с соматическими (телесными) заболеваниями или предшествуют им. Однако специалистов с психиатрической подготовкой или врачей, знающих симптоматику психических изменений, не так много. Закрываются психотерапевтические отделения, что снижает возможность найти своего специалиста.
Третья проблема — медикализация и ее особенности. Пациентов с психиатрической симптоматикой часто стремятся стабилизировать медикаментозно по стандартным схемам, которые иногда могут усугублять психическое состояние. Не каждый специалист готов откорректировать схемы лечения. Привычно ссылаться на то, что отрицательное влияние препарата — это нормально, нужно просто потерпеть. Качество жизни и эмоциональные переживания пациента в этот момент игнорируются, что может привести к ухудшению психического здоровья и отказу от лечения.
Есть и другие особенности. Это низкая информированность населения о признаках психических отклонений; отделенность психиатрической помощи от психологической в системах здравоохранения и образования; сложность поиска специалистов узкого профиля, знакомых с нюансами лечения конкретного соматического заболевания и сопутствующего ему психического состояния. Психическое нездоровье часто ставится под сомнение в целях отсева потенциального обмана и из‑за того, что значимость субъективных переживаний пациента для врача низкая.

Однако я бы сказала, что невозможно делать обобщения о работе всей системы психиатрической помощи. Ситуация в регионах и городах сильно различается. Важно найти специалиста, который услышит вашу проблему и подберет подходящее вашей индивидуальной ситуации сопровождение — медикаментозное и/или психотерапевтическое.
Конечно, не все психиатры плохие. О позитивном опыте говорят меньше, чем о негативном, тем более в такой личной области. Но хороших историй, в которых врачи действительно помогают и жизнь пациента становится лучше, достаточно. Поэтому отказываться вообще от врачебной помощи и никому не доверять — точно не решение проблемы.

Советы тем, кто задумался об обращении к психиатру:

Определите желаемый результат и оцените, насколько он реалистичен. Психиатр может помочь снять физиологические симптомы, вывести из критического состояния, подкрепить медикаментами психотерапию, оценить, есть ли вообще необходимость в лекарствах или лечении в стационаре. Но ни психотерапевт, ни психиатр не могут кардинально изменить личность человека. С большинством психических расстройств можно жить и работать, если знать об их наличии у себя и предупреждать обострения. Поэтому эффективно будет ориентироваться именно на такую цель, а не пытаться полностью избавиться от своего «недуга».
Записаться к нескольким специалистам: психиатру, психоневрологу и даже обычному терапевту. Так будет больше шансов получить целостную картину.
Собрать максимум информации и быть готовым к вопросам о семейной истории болезни, наличии других заболеваний и принимаемых лекарствах. Например, нарушения в работе щитовидной железы могут спровоцировать повышенную тревожность или, наоборот, депрессию.
Ищите рекомендации от людей, которые обращались к психиатру с аналогичной ситуацией.
daily.afisha.ru
 
Опубликовано Оставить комментарий

Suo­ma­lai­nen mie­len­ter­veys­po­li­tiik­ka on unoh­ta­nut va­ka­vas­ti sai­raat ih­mi­set.

Karoliina Ahosen mielestä Suomessa ei ole syntynyt ikinä sellaista yhteiskuntapolitiikkaa, joka olisi aidosti ollut kiinnostunut tukemaan entisiä mielisairaalapotilaita osaksi yhteiskuntaa sairaaloiden alasajon jälkeen.Hyvin voimisen ja ennaltaehkäisemisen eetos on ohjannut huomiota pois vakavasti sairaiden aseman kohentamisesta suomalaisessa mielenterveyspolitiikassa, väitöstutkija Karoliina Ahonen Helsingin yliopiston teologisesta tiedekunnasta arvioi. Mielenterveyden häiriöön sairastuneiden ihmisoikeuksia ei voi edistää, mikäli yhteiskunnan syrjäyttäviin tekijöihin ei puututa.
Karoliina Ahonen on tutkinut väitöskirjassaan suomalaisen mielenterveyspolitiikan muodostumista mielisairaaloiden lakkauttamisen jälkeen. Hän on selvittänyt, miten julkinen valta on pyrkinyt turvaamaan kansalaisten perus- ja ihmisoikeudet mielenterveystyötä ohjatessaan.
Mielisairaaloita ryhdyttiin purkamaan Suomessa 1980-luvulla kansainvälisen esimerkin mukaan. Muutos liittyi laajempaan laitoshoidon alasajoon, missä julkisia palveluita haluttiin keventää ja tehostaa. Mielisairaalat tulivat yhteiskunnalle kalliiksi. Toisaalta psykiatrinen hoito myös kehittyi sekä ihmisoikeusajattelun vahvistumisen myötä että lääketieteellisestä näkökulmasta.
– Lisäksi syntyi uudenlaisia lääkkeitä, jotka mahdollistivat avohoitoon siirtymisen, Ahonen kertoo.
Muutoksilla oli vaikutuksensa. Mielenterveyspolitiikan painopiste siirtyi vakavasti sairaiden ihmis- ja perusoikeuksien turvaamisesta koko väestön mielenterveyden ja hyvinvoinnin hallintaan.
– Suomalainen mielenterveyspolitiikka on ollut terveyden edistämiseen, ennaltaehkäisemiseen ja hoidon kehittämiseen keskittyvää hyvinvointivaltion politiikkaa. Hyvinvointivaltio tarvitsi terveitä ja työkykyisiä kansalaisia. Vakavasti sairaiden ihmis- ja perusoikeuksia ei ole onnistuttu turvaamaan palvelujärjestelmään keskittyneen kehittämistyön avulla, sillä palvelujärjestelmää on kehitetty kyvykkäille ja aktiivisille kansalaisille. Vakavasti sairaat eivät ole pystyneet hyödyntämään tällaista järjestelmää, Ahonen toteaa.

Mie­len­ter­vey­den häi­ri­öön sai­ras­tu­nei­den ih­mi­soi­keuk­sia ei voi edis­tää, mi­kä­li yh­teis­kun­nan syr­jäyt­tä­viin te­ki­jöi­hin ei puu­tu­ta

Mielenterveystyön kehittämiseen liittyvät ihmisoikeuskysymykset keskittyvät Ahosen mielestä tällä hetkellä ennakkoluuloja vastaan kamppailemiseen ja asennevaikuttamiseen. Sen sijaan huomiota tulisi kiinnittää hänen mukaansa pikemminkin syrjinnän ja ihmisoikeusrikkomusten selvittämiseen ja estämiseen.
– Nyt yhdessäkään julkisen vallan poliittisessa ohjausasiakirjassa ei analysoida systemaattisesti, millaisia tuloksia mielenterveyspolitiikalla on saavutettu ja mitkä ovat konkreettiset toimenpiteet tai mitattavat tavoitteet ihmisoikeuksien turvaamiseksi.
– Esimerkiksi avohoitoa mielenterveyspolitiikan keinona ei ole kyseenalaistettu missään vaiheessa. Myöskään avohoidon alkuperäisen tavoitteen, ihmisoikeuksien vahvistamisen, toteutumista ei ole arvioitu, väittelijä sanoo.
Ahosen mukaan julkinen valta olisi voinut ohjata mielenterveyspolitiikkaa toisin. Yhteiskunnallisten tieteenalojen tutkijoiden olisi myös hänen mielestään kiinnostuttava lääketieteellisen lähestymistavan hallitsemassa mielenterveystyössä nykyistä vahvemmin siitä, miten mielenterveyden häiriöön sairastuneiden ihmis- ja perusoikeudet toteutuvat.
– Mielenterveyspolitiikan tulisi taata ihmisille resurssit yhteiskunnallisen toimijuuden toteuttamiseen sekä itsestään ja läheisistään huolen pitämiseen. Muutosta tarvitaan esimerkiksi palkkatyöstä ja yhteisöistä syrjäytymiseen sekä puutteellisiin asumisoloihin, väittelijä toteaa.
**
TM Karoliina Ahonen väittelee 10.1.2020 kello 12 Helsingin yliopiston teologisessa tiedekunnassa aiheesta «Suomalainen mielenterveyspolitiikka – Julkisen vallan ohjaus mielenterveyden häiriöön sairastuneiden ihmisoikeuksien turvaamiseksi». Väitöstilaisuus järjestetään osoitteessa Helsingin yliopiston Metsätalo-rakennuksen sali 1, Unioninkatu 40, Helsinki.
Vastaväittäjänä on professori Simo Vehmas, Tukholman yliopisto, ja kustoksena on professori Jaana Hallamaa Helsingin yliopiston teologisesta tiedekunnasta.
Väitöskirja on myös elektroninen julkaisu ja luettavissa E-thesis -palvelussa.
Väittelijän yhteystiedot: s-posti: karoliina.ahonen@helsinki.fi, @KaroliinaAhonen
www.helsinki.fi