Опубликовано Оставить комментарий

Opettaja päätti puhua masennuksestaan teini-ikäisille oppilailleen.


Tarinoihin
Syksy 2008 ei tuntunut loppuvan ikinä.
Kello soi joka aamu varttia vaille seitsemän oululaisessa rintamamiestalossa. Usein mies kiirehti työmatkalle ja vaimo, äidinkielen opettaja Katri Rauanjoki hoiti kolmilapsisen perheen aamurutiinit: patisti vanhimmat pojat kouluun, ajoi kuopuksen päiväkotiin kaupungin toiselle laidalle ja jatkoi sitten työpaikalleen. Ensimmäinen oppitunti Pateniemen lukiossa alkoi 8.20.
Illalla lapsiperheen rumba jatkui: Ruokaa, läksyjä, lasten kuskaamista harrastuksiin. Pari kolme tuntia oppilaiden esseiden tarkistamista illassa, sunnuntaisin opetuksen suunnittelua.
”Siis aika tavallista lapsiperheen arkea, jossa molemmat vanhemmat käyvät töissä ja joka kuuluisi jaksaa. Mutta minä en jaksanut”, Katri Rauanjoki, 43, sanoo nyt.
Takana oli vuosi Eindhovenissa Hollannissa puolison työn vuoksi. Siellä Rauanjoki kirjoitti ensimmäistä romaaniaan Muuria. Hän oli odottanut innoissaan paluuta Suomeen ja tuttuun työpaikkaan, josta hän oli jäänyt äitiyslomalle kaksi vuotta aiemmin.
Se vain ei mennyt niin.
Ensin menivät unet, seuraavaksi hermot. Aamuisin Rauanjoki säpsähti hikisenä hereille neljän viiden aikaan. Tunne oli kuin viidakossa: kuole tai selviä.
”Ajatukset olivat triviaaleja. Useimmiten päässäni takoi, että olen unohtanut kopioida koulupapereita. Ei auttanut, vaikka yritin puhua itselleni järkeä.”
Pinna paloi lopulta mistä tahansa, vaikka siitä, että kaksivuotiaan kumisaappaiden pukeminen kesti.
”Raivosin ja sanoin rumasti, vaikka tiesin, että on väärin huutaa lapselle. Anteeksipyyntöni jäivät pinnallisiksi, koska koin, että huutoni oli oikeutettua. Ajattelin, että täytyihän lasten tajuta, että he ovat hitaita ja että tämä ei toimi.”
Rauanjoki ei jaksanut neuvotella mistään.
”Jäljellä olivat vain sisu ja aggressiot, ja jouduin käyttämään niitä selvitäkseni arjesta.”
Hän ajatteli, että tuleva syysloma auttaisi. Kun saisi levätä, ulkoilla, nukkua ja olla vain.
”Mutta satoi räntää, oli harmaa lokakuun lopun sää ja tuijotin ikkunasta ulos. Tuleva talvi alkoi todella pelottaa.”
Rauanjoki päätti hakea apua työterveyspsykologilta. Omasta mielestään hänellä oli stressin oireita ja niistä johtuva unettomuus. Ehkä keskustelu ja unilääkkeet auttaisivat.
”Mutta psykologi tekikin minulle masennustestin. Sen mukaan minulla oli keskivaikea masennus. Ensimmäinen kommenttini oli, että ei voi mitenkään pitää paikkaansa.”
Katri Rauanjoki kertaa kokemuksiaan keltaisessa puutalokodissaan Oulussa. Juuri nyt ei ole kiire, sillä kevään jatkunut vuorotteluvapaa antaa vapauksia. Tällä viikolla ilmestyy Rauanjoen toinen romaani, Jonain keväänä herään, joka pohjautuu omaan masennuskokemukseen.
”Kirjoitin, jotta en sanoisi itselleni myöhemmin, että liioittelen, ei se niin pahalta tuntunut.”
Masennusta kuvataan usein surulliseksi oloksi. Se on Rauanjoen mielestä väärin.
”Oikeasti se on lamaannuttava ja jopa kuolemaan johtava sairaus. Minä olin henkisesti aivan loppu, eikä siinä tilassa auta, että käy kävelyllä ja laittaa tekokynnet piristykseksi, kuten joku minua neuvoi.”
Sairaus tekee hyvin lyhytnäköiseksi, hän lisää.
”Ei silloin jaksa uskoa, että kevät tulee, viikkokin on pitkä aika. Silti haluan kertoa, että toivoa on.”
Mutta miksi Rauanjoki sairastui? Ehkä juuri siksi, että niin ei pitänyt käydä.
Rauanjoki oli aina ollut tekevä ja ahkera, pärjääjä. Vähän yli kymmenvuotiaana hän hoiti kuusi vuotta nuorempaa veljeään ja kulki pyörällä omin päin harrastuksiin.
Lapsuudenkodissa kiiteltiin, kun oli reipas eikä valittanut, ja ulospäin suuntautunut tyttö oppi helposti, miten kiitosta kerätään. Se onnistui, kun harrasti tanssia ja teatteria, oli mielellään esillä ja toi koulusta kotiin hyviä numeroita.
Rauanjoki valitsi opettajan ammatin isän jalanjäljissä, vaikka haaveili ryhtyvänsä toimittajaksi ja kirjailijaksi. Reippaasta tytöstä kasvoi reipas nainen, jonka elämään mahtui ison perheen ja työn lisäksi kirjoitusharrastus, kirjapiiri, tanssitunteja, vanhan talon remontointia, puutarhahommia, ystäville järjestettyjä päivällisiä ja matkoja. Kaikkea sitä ”tavallista” elämää, jota jaksaa kuka vain – tai niin hän ajatteli.
Rauanjoki oli aina inhonnut enminäjaksa-tyyppejä, valittajia ja velttoilijoita. Psykologin luona ajatus sairauslomasta tuntui aivan mahdottomalta.
”Että minäkö jäisin kotiin lepäämään? Olin 35-vuotias, aina rakastanut työtäni ja elämäni kunnossa, tai ainakin minun olisi pitänyt olla. Masennus tuntui minusta heikkoudelta, vaikka se oli sairaus.”
Rauanjoki antoi periksi vasta kuukauden mittaisella sairauslomalla. Hän istui päivät keinutuolissa, jaksoi vain hakea postin. Mielessä kävi ajatus, että mitä jos ei ikinä enää tokenisikaan.
”Ja vain pari päivää aiemmin olin sanonut, että en missään nimessä voi jäädä töistä pois sairastamaan”, hän hymähtää.

Rauanjoen romaanin päähenkilö Kerttukin on opettaja, mutta muuten oikeasta elämästä on siirtynyt kirjaan enemmän tuntoja kuin yksittäisiä tapahtumia.
Kirjassa Kerttu ei saa koulun rehtorilta sympatiaa sairauslomasta ilmoittaessaan, eikä ymmärrystä tule kollegoiltakaan. Hätäpäissään hän on melkein valmis perehdyttämään sijaisensa, vaikka on jo sairauslomalla.
Katri Rauanjoen työyhteisössä kaikki meni hienosti päinvastoin. Esimies kuunteli ja totesi, että nyt sinun on levättävä.
”Muut opettajat eivät tahtoneet uskoa, että jäin depression vuoksi lepäämään. Mutta nekin, jotka näin sanoivat, tukivat minua. Siitä olen kiitollinen, sillä monissa työyhteisöissä kytätään toisten paikkoja ja puhutaan pahaa.”
Hoidoksi Rauanjoki sai mielialalääkityksen ja psykoterapiaa – ei unilääkkeitä, vaikka oli itse kuvitellut niiden ratkaisevan tilanteen.
”Onnekseni sairaus todettiin, eikä tätä hoidettu esimerkiksi unettomuutena. Unilääkkeillä olisin luultavasti vain sinnitellyt pidempään ja sitten romahtanut täysin.”
Psykoterapiassa nousi yksi tärkeä havainto ylitse muiden:
”Tajusin, että en ole ollut itselleni arvokas. Olin luullut, että kukaan ei rakasta minua vaan ainoastaan minun tekojani. Esikoisena olin itse kehittänyt itselleni suorittajatytön mallin. Ajattelin, että reipas tyttö on hyvä tyttö, koska sillä tavalla sain kiitosta.”
Joka viides suomalainen sairastuu masennukseen elämänsä aikana, ja yli puolella heistä sairaus uusii. Rauanjoki uskoo, että pärjäämiskulttuuriin kuuluva liika suorittaminen voi piillä monen sairauden taustalla. Eniten Rauanjoki yllättyi tajutessaan, että oli ollut masennukseen taipuvainen jo lapsesta asti. Sitä vain ei kukaan ollut huomannut hyvien suoritusten alta.
”Teini-ikäisenä minulla oli ahdistuksia ja itseinhoa. Niitä on varmasti jokaisella teinillä, mutta minun tunteeni olivat vahvoja, eikä niihin ollut mitään järjellistä syytä. Vaikka rakastin esiintymistä, inhosin omaa kehoani ja tunsin olevani mitätön. Normaalipainoisenakin koin olevani pullea.”
Hyvä koulumenestys helpotti ahdistusta, mutta kehnoja arvosanoja hänen oli mahdotonta sietää.
”Eräänä kevätpäivänä sain vähän huonomman arvosanan kokeista. Olin ahdistunut, enkä tiennyt, miten tuska helpottuisi. Keksin, että vaiennan sen fyysisesti. Menin kylmään rapakkoon seisomaan niin, että kengät kastuivat ja aloin palella.”
 
Rauanjoki palasi vain kuukauden levon jälkeen töihin. Vaikka toipuminen oli hädin tuskin käynnistynyt, tuntui hyvältä olla ihmisten ympäröimänä. Hän teki tärkeän päätöksen: hän puhuisi sairastumisestaan – oppilaillekin, jos nämä kysyisivät.
Isoja sanoja ja seikkaperäisiä selostuksia ei tarvittu. Oppilaille riitti, kun hän kertoi, ettei ole parhaissa voimissaan tai että talvi on ollut raskas.
”He reagoivat hienosti, ja monet yrittivät tsempata. Jotkut oppilaat alkoivat kertoa omasta pahoinvoinnistaan. Koenkin, että jakamalla olen tukenut myös oppilaita. Masennus on valitettavasti monen nuoren tai heidän läheisensä elämää. Minusta koulun tehtävä olisi olla osa apua.”
Omille lapsille riitti tieto, että äiti on vähän väsynyt ja nyt jonkin aikaa kotona lepäämässä.
”Eivät he minun sairauttani pelänneet, enemmänkin olivat huolissaan, mikä äidillä on. Mutta silloin he varmaan pelkäsivät, kun raivosin ja huusin.”
Rauanjoki sanoo olleensa aina avoin ja sosiaalinen. Silti masennuksesta kertominen on herättänyt muissa ihmetystä. Suomen mielenterveysseuran mukaan 70 prosenttia masennusta sairastavista haluaa salata tai peittää diagnoosinsa.
”Joskus ärsyttää, kun minulle sanotaan, että olet rohkea, kun puhut masennuksestasi. Mutta eihän puhumisessa ole mitään vaikeaa vaan siinä itse sairaudessa. Eniten vaati rohkeutta myöntää, että en jaksa. Osittain sen tunnustaminen jatkuu vieläkin.”
Toipumiseen kului nelisen vuotta. Terapiasta Rauanjoki sai loppuelämän läksyn: oli opeteltava nauttimaan tekemisestä kiitosta odottamatta, itsensä vuoksi. Oli aika keskittyä asioihin, jotka tuntuivat itselle tärkeiltä.
”Tiesin, että kirjoittaminen tekee minut onnelliseksi. Päätin siis keskittyä siihen.”
Lista elämän arvokkaimmista asioista on nykyisin lyhyt: kirjoittaminen, perhe, lepo. Rauanjoki erosi miehestään viisi vuotta sitten. Kaikkein tärkeintä ovat nyt pojat ja uusi avopuoliso. 9-, 14- ja 17-vuotiaiden lasten kanssa vietettyä yhteistä aikaa ei korvaa mikään.
”Parasta ovat tavalliset asiat: katsotaan elokuvia, leivotaan, pelataan lautapelejä, mennään mökille. Eivät ne unohtuneet masennuksen keskelläkään, mutta minulla ei vain ollut voimia niiden järjestämiseen.”
Mikä sitten muuttui verrattuna sairautta edeltävään aikaan? Oma suhtautuminen, ei mikään muu, Rauanjoki sanoo nyt.
”Kun jäin sairauslomalle, tuntui pahalta tajuta, että koulussa pärjättiin ilman minua. Enää ei tulisi mieleen ajatella noin.”
Herkästi innostuva joutuu silti vahtimaan itseään, jotta ei puuhastelisi liikaa. Tanssitunnit ja Tiffany-lasityöt vielä mahtuvat elämään, mutta blogin kirjoittaminen ja Netflix ei.
”En myöskään halua himokuntoilla viisi kertaa viikossa. Viikkosiivouksen ulkoistin lapsilleni. Komeroiden järjestely saa odottaa. Ei niitä kukaan tule katsomaan.”
 

Näistä en luovu

Kasvihuone
”Tämä on ensimmäinen vuosi, kun minulla on oma lasinen kasvihuone, mutta jo nyt se on tuottanut suunnattomasti iloa. Ikkunalaudat pursuavat taimia, joista osa on tavallisia tomaatteja ja chilejä, osa eksoottisempia lajeja. Poikani pyynnöstä yritämme kasvattaa muun muassa vesimeloneita.”
Tanssiminen
”Olen harrastanut montaa lajia, ja tällä hetkellä innostun itämaisesta tanssista ja flamenco burleskista. Musiikki ja tunne saavat minut heti liikkeelle!”
Metsä
”Minulle tulee levoton olo, jos en pitkään aikaan pääse metsään. Parasta siellä on olla yksin, kameran ja repun kanssa. Metsä on ruokaa aisteille ja alitajunnalle.”
http://www.hs.fi

Опубликовано Оставить комментарий

Людмила Петрановская. Откуда берутся детские травмы?

На написание статьи меня вдохновило недавно полученное письмо:
«А что делать, если с довольно обширным багажом самоанализа и знаний по психологии, которые были почерпнуты, чтобы развиться в полноценную личность, я, девочка из неполной семьи с разными родительскими проблемами, в итоге когда стала создавать семью, оказалась по уши в психологических переживаниях, да настолько, что если я начну их прорабатывать и осмыслять, я просто буквально начну выть, и буду выть довольно долго, пока не расслабится какой-то комок внутри, от того, что я не имею права так выть, потому что никто в общем-то не виноват.

И со стороны все хорошо, и в реальности все, слава Богу, хорошо, и у меня все молодцы и умницы, просто я хожу, вроде тоже с виду хорошая, а внутри, кажется, если начать хотя бы думать на эту тему, я развалюсь на кусочки. Просто я простила, приняла, почитаю родителей, стараюсь быть хорошей мамой, женой, дочерью. Это все роли какие-то для меня новые и не имеющие того, что я могу соотнести с ними. То есть я теоретизирую в них. «…»

Но иногда бывает все равно такое чувство, что я вытеснила проблему, такую от которой хочется рычать и швырять предметы, но сил на это нет и скорее всего, я осознав ее и втеснив обратно — тресну и развалюсь».
В случаях, подобных описанному выше, речь идет о старой травме или не о конкретной травме, а о длительном страдании в прошлом, с которым человек (обычно ребенок) ничего не мог поделать, кроме как отложить в дальний угол души и постараться сделать вид, что его не было и или оно совсем не мешает.
Давайте разберемся, почему такое происходит. Ведь те или иные травматические события были в жизни каждого ребенка, от чего зависит, останется ли «комок внутри»?
Сравним две ситуации.
Обе они начинаются с того, что ребенок переживает сильный стресс, например, к нему пристал в лифте незнакомый человек, очень напугал и обидел, ребенок еле вырвался и убежал.
В первом случае он прибежал домой, там была, например, мама. Увидев, в каком состоянии ребенок, она немедленно спросила, что случилось, крепко обняла, позвонила в милицию и папе. Нападавшего вскоре задержали.
Родители были весь вечер с ребенком, обнимали, дали выплакаться, поили чаем, налили теплую ванну, укачали на руках. При этом, что важно, сами, хоть и переживали, но не разваливались, не падали с сердечным приступом, не теряли голову и самообладание.
После этого некоторое время ребенка провожали в школу и из школы, пока он не успокоился, обсудили подробно, что делать в подобных случаях, потребовали установить камеру в подъезде или еще как-то позаботились о его безопасности.
В другом случае ребенок прибежал, а дома никого нет. Он позвонил родителям, они сказали, что заняты. Или не позвонил, потому что они запрещают звонить. Или они вообще неизвестно где ходят.
Он сидел один, его трясло, он пытался взять себя в руки. Когда они пришли домой, то были явно раздражены, сказали «опять из-за тебя проблемы» или вообще сказали, что сам виноват — нечего шляться где ни попадя, лучше б уроки делал.
Или у него не родители, а одна мама, такая слабая, всегда больная и несчастная, что он не стал ничего рассказывать, и постарался не плакать, чтобы ее не пугать.
Травма одна и та же, последствия скорее всего будут разные.
В первом случае ребенок получил в ситуации стресса всю возможную защиту и заботу. Выражаясь умным психологическим словом, его «контейнировали», то есть создали для него безопасный кокон, своеобразную психологическую «пещеру», где он смог отдаться чувствам.
На время переживания стресса у ребенка была возможность целиком переложить на родителей заботу о своей безопасности, о своем поведении, он не должен был сканировать внешний мир и контролировать себя, смог отдаться переживанию полностью. Он не должен был «брать себя в руки» — они его взяли в руки.
Помните, классический сюжет голливудских боевиков: юную деву похищают злодеи, ее папа или молодой человек ее спасает. Все время, пока длится фильм, дева в плену у злодеев демонстрирует чудеса стойкости, она не теряет присутствия духа, обдумывает планы бегства, или как минимум троллит негодяев. Опасность не позволяет ей «нюни распускать», в ее крови — гормоны стресса, она борется за свою жизнь, отложив чувства на потом.
Наконец, папа или бой-френд, покрошив злодеев на винегрет, сквозь огонь, взрывы и падающие металлоконструкции пробивается к деве и заключает ее в объятия. И что же она делает, наша храбрая и стойкая героиня? Конечно, рыдает, уткнувшись в его могучую грудь и всхлипывая. Она вмиг становится беспомощным ребенком, и это очень правильно, это лучшая профилактика посттравматического синдрома.
Как только появилось кому контейнировать — сразу перестать «держать себя в руках», интенсивно выплакать стресс и размякнуть в надежных объятиях. Мощная теплая волна окситоцина смоет стресс, сосуды и мышцы расслабятся (ах, какой поцелуй в финале). Завтра дева будет как новенькая, царапины заживут, а психотерапевты ей не понадобятся.
Другое дело наш ребенок из второго случая. Он не дождался контейнирования. Ему отказали в защите и заботе. Испытывая сильный стресс, он должен был по-прежнему рассчитывать на себя, сам следить за своей безопасностью, а то и заботиться о ком-то другом (вариант с беспомощной мамой).
Он не мог позволить себе расслабиться, демобилизоваться. Он должен был «держать себя в руках «но — увы — для него разрешения ситуации не наступило, никто его не обнял, поэтому пришлось так и продолжать «держать себя» самому.
Ребенок был вынужден отодвинуть в сторону свои чувства, а вернуть их себе не смог, как если бы он так и остался в руках злодея, хотя в реальности спасся.
Произошло «запечатывание « травматического опыта, он остался в психике, как невытащенная заноза. И теперь будет болеть — иногда тихонько ныть, а иногда что-то за нее заденет (чем-то похожая ситуация, человек, роль), и станет больно так, что взвоешь.
Понятно, что травма может быть не разовой, а многократно длительно повторяющейся, например, постоянно ссорящиеся родители, или отвергающие, или вечно отсутствующие.
Так вот, если очень коротко, то суть психотерапии состоит в том, чтобы хотя бы теперь дать человеку опыт этого самого контейнирования. Чтобы он мог к своей старой занозе вернуться и вынуть ее.
Понятно, что в ситуации двух взрослых незнакомых людей — клиента и терапевта — да еще когда один из них с многолетним опытом «сам, все сам, никто не поможет», это не происходит так легко и быстро, как у спасенной девушки с папой. Контейнер приходится выстраивать, нужно время, чтобы человек в него поверил.
Этому служит собственно технология работ: и сеттинг (определенные время и место работы), и контракт, который задает границы и безопасность, подчеркивает уважение к клиенту, и определенная манера общения с клиентом, безопасная и поддерживающая, и сама личность терапевта, как человека, во-первых, взрослого, во-вторых, умеющего находиться в контакте со своими чувствами, не выпадать в диссоциацию, быть проводником по опасным территориям внутреннего мира.
В групповой терапии контейнером служит и группа, чувство поддержки и близости других людей (часто такая работа оказывается более интенсивной и эффективной, потому что хорошо работающая группа — ну очень мощный контейнер, удержит даже самые сильные чувства).
При этом могут применяться или не применяться техники, интенсифицирующие поиск «занозы». Именно этим прежде всего отличаются краткосрочная терапия, когда поиск ведется активно и с «приемчиками», от длительной, когда строится контейнер, идет неспешное течение мыслей и чувств, и рано или поздно клиент на занозу все равно наткнется.Но главное все равно контейнер, без него хоть обсыпь клиента техниками, толку не будет. Должно возникнуть вот это самое чувство безопасности, принятия, доверия, при котором я могу быть таким, какой я есть, не бояться, не «держать себя в руках», позволить другому человеку побыть со мной, позаботиться о моей безопасности, когда мне плохо.
Тогда в какой-то момент может произойти отреагирование — с болью и слезами, иногда действительно с трудом, воем и стоном, а иногда тихо и как-то вдруг, заноза вытаскивается, запертые чувства освобождаются, узел внутри развязывается, разом или постепенно.
После этого травма переходит в опыт, о нем уже можно думать и вспоминать без острой боли, анализировать, осваивать новые, недоступные прежде способы поведения, разбирать запутанные отношения, узнавать себя нового, более целого и живого.
Люди часто рассказывают, как потом, уже не в кабинете психолога, а через дни или недели, они вдруг плачут от радости, от острого чувства жизни, силы, свободы, любви к себе и к миру. Хотя после особо больших заноз иногда остаются шрамы.
Это все, конечно, легче написать, чем прожить в реальности, потому что за годы заноза обычно обрастает всяческими еще слоями: и гневом, и виной, и обесцениванием, и всякими идеями и концепциями про «я просто такой», и бравадой «ну и что, нас бьют, а мы крепчаем», все это необходимо понемногу разгрести.Сколько уйдет времени на создание контейнера, разгребание наростов и поиск занозы — зависит от много чего. И от того, насколько давно и умело человек занозы в себе носит, и от того, насколько его уже приперло и он больше не согласен так жить.
И от умений терапевта и продуманности способов создания контейнера. И от личности терпевта, от его способности сочувствовать и от его самообладания при встрече со страданием. Иногда все получается с первых минут. Иногда нужны недели и месяцы.
Конечно, довериться, стать уязвимым перед чужим человеком, довольно страшно и рискованно, именно поэтому существует довольно строгая этика психотерапии, правила, обеспечивающие безопасность клиента. Но без риска и уязвимости быть живым невозможно, так уж устроено.
Вот это, если коротко, самая суть, мой ответ на вопрос, почему все же не получается самому по книжкам. Потому что нужен контейнер, хоть ты как. Без него можно создать еще одну защитную корочку на занозе, иногда такую искусную, что прям почти и незаметно ничего. А вытащить — только с контейнером.
Если заноза не очень болит, можно, конечно, и с ней жить. Совсем все до единой все равно не убрать, я не верю в «полную проработанность «и никогда не работаю с невнятным запросом типа «меня ничего особо не беспокоит, но вдруг я чего не замечаю».
Не болит — и ладно, иногда занозы сами рассасываются как-то постепенно. Если в целом все нормально с вашей способностью жить, любить, работать, управлять своей жизнью, то и нечего огород городить. Мешает ли заноза жить лично вам — это только вам судить, нужно ли с ней что-то делать — ваше решение, ваша ответственность.
Может ли дать контейнирование не психолог? Конечно, может, жили ж как-то раньше без психологов.Священник может, супруг иногда, друг. Но не всякий, а только тот, с кем правда безопасно, кто не будет оценивать и воспитывать, давить и обесценивать (мол, пустяки, не бери в голову), чьи чувства вы сможете не щадить в процессе, кто сам не испугается ваших сильных чувств и не скажет «возьми себя в руки», кто совершенно точно никогда, даже в шутку или с лучшими намерениями не наступит потом на вашу больную мозоль.
Сами понимаете, это нечасто встречается. И вообще, с близкими все же не стоит злоупотреблять, ведь потом вы захотите дальше с ними жить и общаться. Не лучше ли оставить свою травму за дверями у чужого дяденьки (тетеньки)?
Еще на самом деле есть вариант работы с психологом не про прошлое, а про будущее, работа по поводу возрастных и экзистенциальных кризисов, а еще работа с актуальным конфликтом, а еще — с отношениями в семье и семейной системой, это все тоже ужасно интересно, но не сейчас.
Конечно, все это не более чем мое, довольно вольное и субъективное, описание, у коллег могут быть совсем другие мнения и метафоры на этот счет.
Опубликовано Оставить комментарий

Инга Адмиральская. Сделай себя сам. Бросьте свой автопилот, если он ведет в болото.

Сделай себя сам. Бросьте свой автопилот, если он ведет в болото!У каждого из нас есть довольно странные убеждения, которые когда-то попали в нашу голову и прочно там засели — и не просто сидят, а еще и влияют на наше мышление, поведение и настроение! Например: «я никогда не пойму высшую математику», «мой нос слишком крупный», «красивые женщины для меня опасны»…

У кого-то может быть убеждение «я ни на что не гожусь», с которым он живет и уже третий год никак не продвинется по карьерной лестнице. Хотя, если вы спросите этого человека в лоб, почему босс его не повышает, у него найдется миллион других объяснений! А вот та мысль, которая так подтачивает его уверенность в себе, вообще не будет названа. Потому что для него убеждение в том, что он ни на что не годится, — это истина, которая и так очевидна всем окружающим и не требует проговаривания.

Или вот другой пример: девушка убеждена в том, что она некрасивая. Причем она давным-давно нашла тот тип макияжа, который подчеркивает достоинства и скрывает все оставшееся, подобрала идеальный гардероб и выглядит очень сексапильно, но почему-то рядом с ней ошиваются какие-то недотепы. А она смотрит им в рот и кормит с серебряной ложечки. Потому что при знакомстве с интересными мужчинами ведет себя как некрасивая — тушуется, нервничает, а главное — нисколечко не верит ни одному комплименту! Мужчины воспринимают это как надменность и холодность и быстренько утекают к более доверчивым девицам (независимо от их внешнего вида).
Автоматические мысли — это поток мышления, который существует параллельно более явному мыслительному потоку (тому, который мы можем осознать и подвергнуть критике). Они есть у всех и практически не осознаются, то есть не выходят на первый план мыслительной сцены — таковы уж особенности человеческой психики. Подобно компьютерным вирусам эти убеждения «встраиваются» в мыслительный процесс в качестве аргументов и меняют конечный результат наших суждений. По большому счету автоматические мысли искажают наше восприятие реальности и портят нам настроение. Собственно, появление негативных эмоций — это первый и самый ключевой признак присутствия автоматических мыслей. Второй признак — это появление препятствий на пути к поставленным целям. Каждый раз, когда вы говорите себе: «Вот бы сделать это, но у меня ведь не получится!» — задумайтесь, а почему, собственно, не получится? Что мешает? Обычно наше мышление не идет дальше «не получится», так как скрытые аргументы (те самые автоматические мысли) считаются окончательной и не подлежащей обсуждению правдой.
НЕ БОЙТЕСЬ ТЕНЕЙ НА СТЕНЕ

Вспомните последний случай, когда вы расстроились, и задайте себе несколько вопросов:

О чем вы думали в тот момент? • Что происходило вокруг вас?

Представьте ситуацию так, как будто она происходит прямо сейчас, чтобы в точности воссоздать мысли, которые проносились у вас в голове. Постарайтесь ухватить ту самую мысль, после которой появилось напряжение, нервозность, уныние или другие неприятные переживания. Сформулируйте ее максимально конкретно и просто.

Теперь, когда у вас есть эта ключевая мысль, после которой настроение испортилось, подвергните ее детальному рассмотрению. Как часто вас посещает эта мысль? В каких ситуациях? Насколько она вас беспокоит, расстраивает? Какие действия вы обычно предпринимаете, после того как она приходит вам в голову?

А теперь задайте себе вопрос: «Почему вы считаете, что ваше убеждение верно? Какие существуют конкретные доказательства этого? Существуют ли другие объяснения? Каковы последствия вашей веры в это убеждение? Как складывалась бы ваша жизнь, если бы такой мысли у вас не было?»

Не правда ли, вы боялись теней на стене и расстраивались из-за пустяков? А ведь есть люди, которые уверены, что у них никогда ничего не получится…

ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ СЕКРЕТЫ

Автоматические мысли — одно из базовых понятий когнитивной терапии. В этом направлении психотерапевтической практики рассматривается следующая схема: мысли ? чувства. Это означает, что то, о чем мы думаем, влияет на наше настроение. Изменяя свое мышление, мы можем менять то, как мы себя чувствуем. Для этого нужно опознать автоматическую мысль, вызывающую негативные эмоции. Есть еще ряд довольно простых способов работы с ними. Например, представить себе самый ужасный, самый прекрасный и самый реалистичный исход пугающей вас картины в работе с мыслью «я не справлюсь».

В каждой автоматической мысли всегда есть рациональное зерно, и его не стоит сбрасывать со счетов. Но размеры этого зерна совершенно не дотягивают до масштаба сделанных из него выводов и последующих расстройств. Исследуя свои автоматические мысли, вы проверяете принципом реализма свои убеждения и обнаруживаете, что в некоторых областях привыкли делать из мухи слона.

Лучше уединиться, впрочем, это упражнение можно выполнять и в трамвае по дороге на работу. Сама работа может показаться несколько скучной, зато ее результаты вас порадуют!

МЫСЛИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ

Вопросы для исследования автоматических мыслей, предложенные Джудит Бек.
1. Каковы доказательства, поддерживающие эту идею? Каковы доказательства, противоречащие этой идее?
2. Существует ли альтернативное объяснение?
3. Каковы последствия моей веры в автоматическую мысль?
4. Каковы могут быть последствия изменения моего мышления?
5. Что я должен делать в связи с этим?
6. Что я мог бы посоветовать другу, который находится в такой же ситуации?
Елена: В жизни каждый человек наталкивается на одну и ту же проблему, пока ее не решит. Эта проблема действительно будет преследовать, пока от нее не избавиться. То есть получается, если источником проблемы является автоматическая мысль, то суть проблемы будет все той же. Вывод: нужно убивать автоматические мысли. Это я сегодня очень хорошо поняла.
Екатерина: Когда что-то происходит, что очень расстраивает, мысли расползаются в голове как тараканы и очень сложно их выловить. Такие мысли и настроения возникают порой из-за недостатка информации. Но в такой ситуации невозможно ответить на вопросы и подвергнуть свои мысли глубокому анализу.
Александр: Меня редко что-то в жизни расстраивает. Последний такой случай был летом, когда я собирался на Эльбрус и мне знакомый одолжил свой спальный пуховой мешок. Я его разложил на крыше сохнуть. Сам уехал из дома, и, когда внезапно полил сильнейший ливень, я позвонил жене и попросил ее снять спальник, чтобы не испортился. Я приехал домой, но выяснилось, что жена так и не сняла его. Я испытал массу негативных эмоций: досаду, обиду, растерянность. Но мне удалось побороть нехорошую мысль как раз путем работы над собой. Я успокоился, выяснил у жены, почему она не помогла мне. Убедился, что у нее была на то веская причина, и в результате избежал ссоры с любимым человеком. Считаю, что обязательно нужно действовать подобным образом, чтобы нехорошие мысли не перерождались в автоматические и впоследствии не портили жизнь.
Зинаида: Ситуация, которая меня расстроила, касалась другого человека. Мы очень часто принимаем решения за других людей и обижаемся на них. Хотя, как выясняется, люди чаще всего не собирались обидеть. Мы же всегда готовы оскорбиться. Сегодня я поняла, что лучше не воспринимать что-то на свой счет, не создавать автоматических мыслей, а просто задать нужные вопросы предполагаемому обидчику. Осталось научиться задавать вопросы.
Источник: http://www.psyh.ru/rubric/14/articles/598/?utm_source=facebook&utm_medium=statja&utm_term=misli&utm_content=sdelaj+sebya+sam&utm_campaign=11_2010
© Наша Психология