Самоубийство занимает третье место среди причин смертей подростков в возрасте 15-19 лет во всем мире. В 2019 году в России от самоубийств погибали в среднем 19 подростков на 100 000 человек. Несмотря на очевидность проблемы, тема суицида и суицидальных мыслей среди подростков все еще табуирована. Корреспондент «Черты» пообщался с людьми, у которых были суицидальные мысли и попытки в подростковом возрасте, и разобрался, что может стать триггером для суицидального поведения в переходном возрасте. А эксперты объяснили, как можно можно помочь подросткам с суицидальными мыслями, и как ускорить их психологическую реабилитацию, если попытка все таки случилась.
Проблема во мне
Катя знала, чем все это может закончиться, но все-таки решилась осуществить задуманное. План был простой — маленькая закрытая квартира, вечер и безболезненный, как казалось, способ уйти из жизни, который был обязан сработать.
Мысли о самоубийстве преследовали Катю с самого детства. Она не помнит, что появилось раньше: предсмертные записки или желание сбежать из дома — среды, в которой она не хотела находиться. Неосуществленные мечты о побеге из бетонных застенок родной квартиры плавно перетекали в более радикальное желание. «Это не было желанием умереть, это было желание сделать так, чтобы не было такого, как сейчас», — объясняет Катя, которой сейчас 22.
Многие любят использовать метафору снежного кома в историях, когда события одно за другим накладываются и подталкивают человека к самоубийству. Но у Кати были скорее несколько резких травмирующих ударов.
Раз — и у тринадцатилетней Кати зародилось расстройство пищевого поведения, хотя она никогда не стремилась к анорексии. Два — и у девушки началась гендерная дисфория. Катя не понимала, с каким гендером она хотела бы себя ассоциировать, в каком теле хотела бы себя видеть. Одно время Катю поддерживала девушка. Но про их «неправильные» отношения узнали родители подруги. Три — и Кате запретили общаться с возлюбленной.
После расставания с любимым человеком девушка поняла, что ей не к кому обратиться за помощью и советом. И причину обрушившегося на себя несчастья Катя нашла лишь в себе.
«Я чувствовала себя ошибкой, — вспоминает она о том времени, — Я не понимала, кто я в этом мире. Я отказывалась краситься, носить все феминное, отказывалась называть себя девушкой. Проблемы в школе и с родителями продолжались больше четырех лет».
В шестнадцать лет Катя поступила в колледж, и боль от «ушибов» немного ослабла. У девушки впервые появились подруги, она могла поделиться с ними переживаниями. Появились преподаватели, готовые выслушать и поддержать потерянного подростка.
Но все это время Кате не давало покоя ощущения, что между ней и окружающими есть незримый барьер, четкая граница, разделяющая мир «таких, как все» и «таких, как я». Ситуацию усугубили болезненные отношения с молодым человеком, в которых не было заботы и поддержки.
И вот решение принято. Взгляд Кати тускнеет, белая штукатурка потолка превращается в серый туман, который опрокидывается на нее теплым облаком. Через пару часов в квартиру ворвутся мама и фельдшер скорой — его вызвала подруга.
Девушку успели спасти. После этого были несколько дней под капельницей и месяц в психиатрической больнице.
Лишь спустя несколько лет психоактивистка Катерина Столетняя поймет, что тяжелые состояния, суицидальные мысли и постоянное чувство отчуждение — симптомы биполярного аффективного расстройства (БАР) и пограничного расстройства личности (ПРЛ). А суицид — крайняя мера, к которой прибегают люди с расстройствами психики, когда не находят помощь.
Болезни, которые убивают
Самоубийства — третья или даже вторая причина смерти подростков 15-19 лет по всему миру. Как писали эксперты Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) в 2014 году, почти 18% подростковых смертей в развитых странах происходят в результате самоубийств.
В промежуток между 1960 и 1990 годами уровень подростковых самоубийств в развитых странах вырос с 5 до 14 на 100 000 человек. Сотни тысяч тинейджеров по всему миру пытаются покончить с собой из-за абьюзивных родителей, издевательств со стороны сверстников, обесценивающих фраз со стороны взрослых, которые в упор не замечают их страданий.
Россия — один из «лидеров» по числу подростковых суицидов. В начале 2010-х средний показатель самоубийств среди подростков был в три раза выше, чем в среднем по миру: от самоубийств погибали в среднем 19 подростков на 100 000 человек. Эта усредненная цифра сильно расходится по гендеру. По данным Росстата, в 2019 году от суицида гибли четыре из 100 000 девушек возраста 15-19 лет. Среди парней того же возраста смертность была уже 11 на 100 000 человек. Как пишут демографы, российские мужчины в целом совершают суицид в шесть раз чаще, чем женщины.
Эти показатели кажутся не такими большими по сравнению с количеством самоубийств среди взрослых (в среднем 15 на 100 000 человек) и пожилых людей (в среднем 17 на 100 000 человек) в том же 2019 году. Но в государственную статистику попадают лишь подростки, которые совершили «успешную» попытку суицида.
Большая часть российских подростков, переживших попытку суицида, попадает в психиатрические стационары. Но мы не нашли точные данные, у скольких из них врачи обнаружили психическое расстройство — несмотря на то, что у публики всегда есть соблазн записать самоубийц в «больные».
По статистике ВОЗ, половина всех психических расстройств возникает до 14 лет. Почти каждый пятый подросток до наступления совершеннолетия рискует столкнуться с психическими расстройствами. Порой суицидальные мысли провоцирует именно их дебют.
«Все началось где-то в 13 лет, когда у меня начал распухать мозг, а под кожей начали ползать насекомые», — вспоминает подростковые ощущения Антон*. Мама мальчика сразу же отвела сына к частному психиатру, но лечение не помогло. У парня продолжались галлюцинации, а в голове засел голос, призывающий покончить с собой.
В 18 лет Антон оказался в психиатрической больнице, где у него диагностировали шизофрению. После выписки ситуация ухудшилась: невидимый собеседник все настойчивее приказывал Антону уйти из жизни. Парень почти подчинился, но в последний момент «вырвался». Затем последовала еще одна госпитализация, после нее Антон все-таки ушел в ремиссию.
Похожую история рассказала Надя*. Она заметила у себя признаки депрессии еще будучи подростком. Учеба давалось ей легко, но в эмоциях царил беспорядок. Импульсивные поступки, чрезмерная чувствительность — все это провоцировало косые взгляды и непонимание сверстников. «Я могла заплакать от какой-нибудь оперы на уроке музыки или очень долго стоять восхищаться небом, — вспоминает Надя. — Мне это казалось естественным, но окружающих это удивляло, пугало и порой отталкивало».
В возрасте с 13 до 16 лет Надя предприняла несколько попыток суицида. Как она говорит, это были спланированные акции, к которым она долго готовилась. Сопровождались они мыслями, как окружающим с ней тяжело — «и я должна избавить их от этого груза».
В историях обоих подростков суицидальные мысли были следствием психического расстройства, с которым не смогли справиться врачи. Связь суицидальных мыслей с расстройствами очевидна. Но это не значит, что мысли о самоубийстве возникают только из-за болезней психиики, вызванных внутренними факторами (например, наследственностью). Часто генетическая предрасположенность к таким расстройствам проявляется в определенных условиях, говорит психиатр Анна Гайзетдинова, — например, при абьюзивных отношениях в семье и школе.
Среда, которая убивает
«В какой-то момент все надоело, — говорит наша следующая героиня. — Надоела вечно пьяная бабушка, которая материлась на меня и кидалась с кулаками. Надоел дядя зэк, он устраивал пьянки и бил мою мать. Мы вызывали полицию, но толку не было. Уехать мы никуда не могли, потому что денег не было. Вот и получилось, что единственным выходом я видела вариант со всем покончить».
Алиса* пережила несколько попыток суицида. Первая попытка в 14 лет ни к чему не привела. В 16 лет Алиса попробовала покончить с собой еще раз, и оказалась в психиатрическом стационаре. После выписки врач назначил ей курс лечения, но мама выкинула таблетки, решив, что Алиса здорова. Дальнейшие конфликты с матерью толкнули девушку к суицидальным мыслям.
«В такие моменты я не думаю, что можно сделать, — описывает Алиса свои переживания, — Ты вообще не думаешь о хорошем или, что ты сильный и все будет хорошо. Думаешь, что все, что дальше только хуже, и это надо заканчивать. Иначе никак, других вариантов нет».
Похожую историю рассказала Ирина*. У нее тоже были абьюзивные отношения между близкими, жизнь с алкозависимой матерью в одной комнате. Уже в 14 она чувствовала себя лишней в этом мире. «Тогда у меня впервые появились суицидальные мысли. Я чувствовала себя очень одиноко, и мне было очень больно внутри, но я никогда не умела говорить это все вслух и делиться, — признается Ирина. — Поэтому я начала резать себя. Так я будто выпускала все это. В 10-м и 11-м классе это тоже было. Снова из-за того, что мне было больно, но не получалось сказать».
Пока некоторые СМИ и лидеры мнений называют самоповреждения и суицидальные заявления подростков «модным увлечением», сотни и тысячи тинейджеров из неблагополучных семей остаются один на один с калечащей психику обстановкой, считает психиатр Анна Гайзетдинова. Она ссылается на внутреннюю статистику, полученную на выборке Свердловской областной психиатрической больницы, — большая часть детей, предпринявших попытку суицида, — более половины, — происходили из неблагополучных семей.
Алкоголизм, абьюз, тяжелый развод родителей — на этом фоне подростки задумываются о самоубийстве. К сожалению, говорит Гайзетдинова, открытых данных по этой теме немного. Можно лишь прикинуть количество бедных и социально-незащищенных семей, находящихся в зоне риска, — каждый пятый российский ребенок живет в бедной семье, сообщал в 2020 году Росстат.
С помощью селфхарма Ира пыталась справиться с внутренней болью, сместить фокус внимания с внутренних переживаний на физические страдания. Суицид казался ей еще более радикальным обезболивающим. Но единственную попытку суицида девушка совершила уже в 21 год: семь лет ожидания закончились провалом. Если это слово вообще применимо для ситуации, когда случайность помогла спасти человеческую жизнь.
«Порой ребенок пытается привлечь внимание к себе с помощью самоповреждения. Но подросток может не рассчитать силы, и все может закончиться печально, — говорит Анна Гайзетдинова. — Опираясь на свой рабочий опыт, могу сказать, что у подростка в тяжелой ситуации мало способов заявить о своей боли и попросить поддержку. Поэтому он переходит к демонстративному суицидальному поведению».
Часто подростков к суицидальным мыслям толкает школьная травля, до сих пор невидимая для большинства российских школ проблема. Хотя существует достаточно исследований, показывающих, что травля в детском и подростковом возрасте с очень высокой вероятностью провоцирует расстройства психики. В 2021 году детский уполномоченная по правам ребенка Анна Кузнецова озвучила шокирующую цифру: школьному буллингу подвергается каждый второй российский ребенок.
Психологи и педагоги в российских школах если и пытаются предотвратить буллинг, то делают это топорно, путем морализаторства и попыток найти крайнего, говорит нам психолог Артем Миряхин. «Буллинг — не обязательное свойство людей, а следствие отношений, которые складываются в группе, — объясняет он. — Чтобы в группе возникли нездоровые отношения, нужно совпадение множества факторов. Семья, происхождение, увлечения не играют особой роли: я видел дружелюбных подростков и в домах-интернатах. При этом буллинг может процветать и среди «„приличных” детей».
Буллинг, с точки зрения психолога, происходит тогда, когда подростков не учат понимать свои эмоции, уважать чужие границы и мириться с существованием непохожих на них людей.
«Суицидальные мысли сформировались у меня на почве школьной травли. Она создала у меня ощущение, что меня травят не случайно, чувствуя, что такие, как я, не должны жить. Эволюция: кто-то должен выжить и оставить потомство, кто-то — вымереть. Я — вымереть», — описывает свой опыт Данил*.
Эти мысли загнали Данила в ловушку, из которой он видел только один выход: разобраться со своими обидчиками. По словам парня, выжить ему помогли только эгоизм, агрессия, и ненависть к миру, поделенная на страх смерти.
«Меня убили морально, сломав мою самооценку. Я чувствовал себя вправе убить своих убийц физически, — говорит Данил. — Мне плевать, что по той морали, в которой меня растили, это подло, ведь во всех своих бедах ты виноват только сам. Если бы я не разрешил себе мести, злобы и мстительности вовне — я бы не выжил». В течении нескольких лет парень жил с мыслями о мести своим обидчикам, но ни к каким активным действиям это не привело.
Все трое подростков, предпринявших попытку самоубийства, обращались за помощью к психиатру. У Ирины уже во взрослом возрасте диагностировали депрессию. Алиса долгое время ходила к психиатру. Данилу ставили шизофрению, но, как говорит он сам, к суицидальным мыслям и агрессии его подталкивает органическая болезнь мозга.
Суициды и насилие
Во всех предыдущих историях подростки оказались в травмирующем окружении. Как говорит Анна Гайзетдинова, практики насилия связаны друг с другом. Насилие в семье создает потенциальных агрессоров, которые провоцируют буллинг. А буллинг может спровоцировать суицидальные мысли или ответную ненависть. В этой ситуации некоторые подростки выбирают не суицид, а месть обидчикам, в крайней форме — школьные расстрелы (скулшутинг).
«Тема суицида и тема скулшутинга идут в связке друг с другом, — объясняет Артем Митряхин. — И школьные стрелки, и подростки, совершившие суицид, в первую очередь нуждаются в помощи. Разница лишь в том, что вторые погибают от чувства вины и стыда, в то время как стрелки пытаются мстить миру за причиненную боль».
Роль насилия в развитии психических расстройств подтверждают эмпирические данные. В кросс-национальном исследовании 2008 года авторы из Испании, Мексики и США назвали девушек 14-25 лет из семей с небольшим достатком наиболее уязвимыми для суицидальных мыслей. Ученые из США, исследовавшие психическое здоровье студентов, установили связь между психическим нездоровьем и суицидальными мыслями с одной стороны и социальной незащищенностью и отсутствием денег — с другой.
Точно так же агрессия и насилие провоцируют развитие суицидальных мыслей и порождает ответное насилие. Ученый Хинг По Лам из Университета Нью-Йорка провел метаанализ 68 научных публикаций, доказывающий, что психическим расстройствам у подростка и склонности к насилию предшествуют насилие в его семье, школе и в окружении.
Эту связь можно проследить и в историях героев статьи. Например, Антон, у которого диагностировали шизофрению, вспоминает много неприятных вещей из своего детства.
«Я довольно долго боялся спать один, каждый вечер превращался в кошмар, — говорит он. — Когда я пошел в четвертый класс, мои родители развелись. Я очень сильно переживал по этому поводу. Успеваемость упала, на спортивной секции, куда меня отвела мать, меня травили другие дети».
Порой травля или насилие, пережитые в детстве, конвертируются в суицидальные мысли уже во взрослом возрасте, как это было у Анны*. «Будучи подростком, я столкнулась с сексуализированным насилием со стороны отца, — рассказывает она. — Это продолжалось до тех пор, пока я не уехала от родителей в другой город. Лишившись гиперконтроля, я начала осознавать, что происходило со мной все это время. В двадцать три года меня накрыло. Попытки обсудить с ними пережитое насилие закончились ничем. До меня дошло, что мои родители были не теми, кем я их считала. Мне начало казаться, что моя жизнь полностью лишилась смысла».
Чтобы справиться с травмирующими воспоминаниями, Анне потребовалось три года терапии и работы над собой. Насилие и попустительство со стороны взрослых обернулись для девушки глубокой депрессией и мыслями о смерти.
Суициды «без причины»
Может ли быть так, что мысли о суициде подростку может принести извне мода, кумир или инфлюенсер? Рассказ нашей следующей героини Дианы* идеально ложится в канву сторонников конспирологии.
«Суицидальные мысли начались [у меня] примерно в 15 лет. Началось все с романтизации ментальных расстройств. Триггером были подростковые кумиры, которые, как мне казалось, транслировали мысль: суициды приемлемы. Возможно, мне не хватало объяснений от взрослых, что это не круто и не модно», — рассказывает Диана.
В 2016 году в «Новой газете» вышла статья про так называемые «группы смерти». Автор расследования Галина Мурсалиева писала, что российских подростков подталкивают к суициду некие «кураторы» закрытых сообществ ВКонтакте (тех самых «групп смерти»).
Эта и последующие публикации на ту же тему вызвали волну опасения среди родителей и общественности. Власти призвали провести проверку и найти виновных в смерти детей, заодно добавив в Уголовный кодекс статью 110.1 «о доведении до самоубийства». С тех пор сюжет «групп смерти» периодически всплывает в российских СМИ. Если в 2016-2017 сердобольные родители и чиновники писали про закрытые сообщества ВКонтакте, то в 2020-2021 зашла речь про «секретные каналы в мессенджерах».
Специалисты, с которыми нам удалось пообщаться, скептически оценивают идею о внешнем «доведении» до самоубийства. «У здорового подростка не возникает интереса к суицидальным пабликам. Если у ребенка все хорошо, он туда вряд ли полезет», — категорична Анна Гайзетдинова.
Психиатр вспоминает, что ей приходилось работать с детьми, которые состояли в «группах смерти». Во всех этих случаях пациенты либо находились в абьюзивной среде, либо страдали от депрессивных мыслей, незаметных для окружающих. «„Группы смерти” и подобные им сообщества — это лишь звоночек о психиатрических проблемах подростков, а не их причина», — говорит специалист.
«„У меня был такой прекрасный ребенок, у нас такая замечательная семья. И вдруг такое [суицид]!”. Так не работает. Если покопаться, проблемы можно найти во всех подобных случаях», — соглашается практикующий психолог Евгения Рахматова.
Подростки, романтизируя смерть и суицид, пытаются взять страх смерти под контроль, считает Анна Гайзетдинова. В то же время именно этот сильный страх перед неизведанным, отмечает психолог, толкает подростков искать ответы на вопрос: «А что будет, если я загляну туда?»
Когда эти размышления о смерти перерастают в планирование селфхарма или смерти, нет никаких гарантий, что подросток получит качественную помощь. По словам Данила, его не понимали ни психолог, ни психиатр, к которым он обращался за помощью еще в 16 лет.
«Психологи советовали игнорировать обидчиков либо смеяться над ними в ответ, — вспоминает Данил. — Психиатр выписал успокоительные и антидепрессанты. Антидепрессант снова научил меня смеяться, но проблему это не решило».
Таблетки зачастую не дадут нужного эффекта без связки с психотерапией, считает Рахматова. И чем раньше в рамках терапии удастся выявить саморазрушительные тенденции, тем с большей вероятностью тинейджер сможет справиться с тяжелыми состояниями.
Вылечить или предупредить?
Если попытка суицида все-таки была замечена взрослыми, то подростка госпитализируют в психиатрический стационар. Здесь опыт героев статьи расходится: кому-то повезло попасть в «хорошее» отделение с понимающими врачами, кому-то нет. Алиса, страдавшая от абьюзивных отношений в семье, с теплотой вспоминает время, проведенное в психиатрической больнице.
«Я любила больницы, — говорит она. — Там было хорошо, лучше, чем дома. Здесь я могла быть собой: не прятать шрамы, курить, рассказывать какие-то вещи, которые в другом месте не поняли бы. Я точно знала, что в больнице я ничего с собой не сделаю, ведь мне помогут в любое время суток».
У Кати, совершившей попытку суицида в 17 лет, противоположный опыт. По ее воспоминаниям, психиатрическая больница была похожа на изолятор, в нем «было много правил, но про ни них никто не рассказывал». Пациентов вне зависимости от тяжести состояния заставляли мыть палаты, водили в душ два раза в неделю и почти не давали видеться с родителями. Медперсонал грубил пациентам, привязывал больных к кроватям за нарушения режима или проявления эмоций. По словам Кати, за месяц, проведенный в психбольнице, она отвыкла жить без изоляции и строгих правил. Вместо помощи она получила дезадаптацию.
Амбулаторное лечение (посещение врача без госпитализации, — прим. «Черты») тоже может давать разный эффект в зависимости от того, как врач относится к своему пациенту. У героя статьи Антона опыт позитивный. Он обратился к врачам уже в 18 лет, и следующий год ушел на подборку рабочей схемы лечения. Со слов Антона первые лекарства, выписанные психиатром из ПНД, вызвали у него острые галлюцинации и лишь усилили суицидальные мысли. Парень пережил две госпитализации и одну попытку суицида, прежде, чем ему подобрали подходящие лекарства. Сегодня Антону уже не приходиться в буквальном смысле биться головой о стену, чтобы выкинуть из головы навязчивые мысли. В ремиссии его удерживают лекарства.
У лечения от суицидальных мыслей и терапии после попыток суицида много побочных эффектов — от последствий приема препаратов до риска нарваться на некачественную медпомощь. С точки зрения государства легче предупредить развитие суицидальных мыслей, а не бороться с их последствиями. Но в российских реалиях «предупреждение» сводится к поиску и наказанию третьих лиц, которые якобы популяризируют суицидальное поведение среди подростков.
***
История Кати, с которой начиналась статья, закончилась благополучно. Пролежав несколько недель в больнице, девушка смогла вернуться к обычной жизни. Ей помогли друзья, родители, преподаватели колледжа. Молодой человек провожал Катю до дома во время депрессивных эпизодов. Мама Кати периодически общалась с психологом из колледжа на счет самочувствия дочери.
«Пройдя через большое количество инстанций после суицидальной попытки я поняла, что важно говорить о том, почему люди пытаются убить себя» — признается Катя. — «Поэтому сейчас я занимаюсь психоактивизмом: выпускаю зины, читаю лекции, а в марте провела первый в своем городе Психгорфест. Я думаю, что информированность о ментальных проблемах действительно может помочь людям, столкнувшимся с тем, через что прошла я».
Все дело в том, что прием этих препаратов делает нас более чувствительными к негативным эмоциям окружающих.
Я надеялась на человека, на его помощь, а он не помог и, мало того, высмеял перед многими. От обиды постоянно злюсь. Только получается забыть, как снова вижу его – и агрессия возрастает, не могу сдержать эмоцию гнева, очень сложно бороться… Это человек, которому я доверилась, и внутри себя я очень хочу его простить, ведь гнев в первую очередь приносит вред мне, страдает мой организм, ему от этого – ни холодно ни жарко.