Метка: симптомы депрессии

Опубликовано от — Оставить комментарий

Джим Дэвис: Мы — как термостат с реле времени.

Моральное лицензирование, культурные мифы о счастливой жизни и проблемы самоконтроля: ученый-когнитивист Джим Дэвис рассказывает о «внутренних термостатах», которые определяют предельный уровень нашего счастья, двуличное отношение к этике и психологические реакции на любые изменения в образе жизни.

Представьте себе, что однажды вы решилиради удовольствия поиграть в лотерею и через какое-то время узнали, что у вас выигрышные билеты. Теперь вы на миллион долларов богаче. Как вы думаете, вы будете счастливее? Большинство из нас думают – да. Теперь представьте, что вместо того, чтобы выиграть в лотерею, вы попали в аварию и только что узнали, что будете парализованы ниже пояса. Вы испытаетеужасные чувства, так?
Я тоже так думаю. Но изучение людей, с которыми случились эти замечательные и ужасные вещи, демонстрирует интересную закономерность: победители лотереи чувствуют себя счастливее, а люди, попавшие в инвалидное кресло, печальнее – но совсем недолго. Через несколько месяцев они возвращаются к той или иной степени счастья, которую они испытывали до произошедших с ними событий (1, 2).
Как и кресло-качалка, которое выравнивается, когда вы встаете с него, люди, кажется, имеют определенный уровень счастья, к которому они возвращаются, что бы ни сделала с ними жизнь. Все мы знаем людей, которые несчастны, даже если их жизнь кажется просто прекрасной, и других, жизнь которых подобна руинам, но они почему-то всегда кажутся бодрыми. Разница в способности испытывать счастье кроется не в разном качестве жизни, но в различных внутренних установках, неких заданных точках: шокирующие 80 процентов нашего счастья, верьте тому или нет, зависят от генетических особенностей (3). Причина, по которой это нам кажется странным, кроется в том, что у нас есть культурный миф, согласно которому мы счастливы или грустны из-за того, насколько хорошо идёт жизнь. Но наше сознание так не работает; оно развивалось, чтобы замечать изменения, и когда что-то становится новой нормой – как, например, неожиданно полученный миллион долларов – мы приспосабливаемся.
Заданные точки проявляются на многих уровнях, и наше выживание, как правило, зависит от того, чтобы они не менялись слишком резко. Наше тело, к примеру, имеет множество регулирующих систем, которые работают, как термостат, сохраняя наши тела в равновесии. Температура мозга должна оставаться возле 98,6 градусов по Фаренгейту, в противном случае начнут происходить действительно плохие вещи. Если она поднимается даже на несколько градусов, у вас появятся конвульсии, еще на несколько градусов выше – и вы уже мертвы. У вашего тела есть несколько стратегий для поддержания оптимальной температуры: увеличение или уменьшение кровотока посредством дилатации, снижение активности мозга или даже прямое уничтожение нервных клеток (4). У нас есть аналогичные механизмы для регулировки рН, нашей эндокринной системы и многих других.
Как видите, састье и температура мозга имеют заданные значения, но мы также изменяем свое поведение, чтобы сохранить другие заданные точки, которые мы не осознаем. Историк Рут Шварц Коуэн (Ruth Schwartz Cowan), например, обнаружил, что домохозяйками в 1800-х годах тратили такое количество часов на работу по дому, как и домохозяйки в 1990-е годы (5). Даже со всеми устройствами экономии времени, которые мы создали с тех пор (стиральные машины, пылесосы и т.д.) люди по-прежнему тратят одинаковое количество времени на уборку. Психолог, радиоведущий и автор книги «Искажённое время. Особенности восприятия времени» Клодия Хэммонд говорит, что нет никакого сомнения, что монтаж радиопередач не стал быстрее, чем несколько десятилетий назад, когда это было сделано путем разрезания и соединения кусочков записи. Она отмечает:

«Но сегодня, когда цифровое редактирование означает, что мы можем монтировать гораздо быстрее, это также сделало нас более привередливыми в удалении каждого «гм» и «ээ» и позволило больше экспериментировать с порядком частей».

У нее есть более высокий стандарт и, как следствие, она тратит такое же количество времени на редактирование. Написание и отправка сообщений по электронной почте также занимает меньше времени, чем написание и отправка обычного письма. Тратим ли меньше времени на общение? Нет. Вместо того, чтобы потратить сэкономленное время на другие, более достойные вещи, мы в конечном счете отправляем больше писем по электронной почте.
Интересно, что в этих случаях наша установка, сколько времени, как мы считаем, должно быть потрачено на что-то, имеет не какой-то более объективный уровень, скажем, насколько чистым должен стать дом или каким качественным пол радиошоу. Мы — как термостат с реле времени, работающий больше или меньше для бессознательно заданного значения. Всё могло бы быть иначе, если бы наши установки были связаны с качеством, но это не так.
Кажется, у нас даже есть заданные значения морали – точки, в которых мы чувствуем, что были «достаточно хороши», и прекращаем дальнейшие попытки. В одном из исследований (6), например, была группа людей, представляющих, что они совершают некие добрые дела (уборка парковой зоны университета). Люди, которые принимали участие в этом воображаемом эксперименте, впоследствии были более склонны мошенничать в игре на деньги, чем люди из контрольной группы, которые предварительно не представляли себя в ситуации выполнения доброго дела. Это говорит о том, что даже размышление о совершении какого-то хорошего поступка может заставить нас позволить себе морально сорваться с крючка и свободно совершить что-то плохое. Более того, люди, которые покупают для еды «зеленые» продукты, при прочих равных условиях, имеют в дальнейшем большую склонность к тому, чтобы обмануть или украсть. Эта компенсация хорошего поведения известна как «моральное лицензирование» (7).
«Диетическое лицензирование» — явление из того же разряда. Это когда люди, которые принимают пищевые добавки, позволяют себе более нездоровое пищевое поведение (8). Заданное значение для здорового питания также заставляет людей думать, что калории из «хороших продуктов» как-то компенсируют калории из «плохих» (9). Так что человек, который в одном случае перекусывает пончиком, в другом случае может съесть больше пончиков, если они идут в паре с салатом. Употребление в пищу салата на самом деле заставляет нас есть больше пончиков, потому что нам кажется, что мы делаете что-то правильное и здоровое, способное выместить вред (этот эффект ярче выражен у людей, которые пытаются похудеть (10).
Эти психологические тенденции имеют последствия на уровне общества. Большинство единодушно считает, что сокращение выбросов углекислого газа замедлит глобальное потепление, и многие думают, что если мы найдем более эффективные источники энергии, это приведет к сокращению выбросов. Но достижения в производстве электроэнергии и электрических лампочек приводит людей к компенсации этой эффективности за счет использования более искусственного света. Когда упали цены, люди стали тратить больше энергии (11). Это ставит под сомнение идею, что мы можем эффективно бороться с выбросами углекислого газа. Кажется, у людей есть некая заданная точка, сколько денег тратить на электроэнергию, и если мы стараемся использовать электросберегающие приборы, люди просто пользуются ими больше (12).
И хотя мы не осознаем этих ограничений, наша борьба за сохранение некоторых заданных точек имеет большие последствия для здоровья наших органов, а также всей биосферы. На политическом уровне нам бы могли пригодиться законы, помогающие обуздать эти эффекты; на личном уровне нам, возможно, потребуются сознательные стратегии, чтобы убедиться, что наши хорошие поступки не дают нам бессознательную моральную лицензию на совершение плохих вещей.
Мы станем опаснее для себя и для окружающих, если не поймем этого.
monocler.ru

Опубликовано от — Оставить комментарий

Эрих Фромм: Если вы спросите людей, что такое рай, они скажут, что это большой супермаркет.

Публикуем архивную запись интервью с Эрихом Фроммом, в которой немецкий психолог рассказывает о болезнях общества XX века, проблемах личности, с которыми она сталкивается в эпоху потребления, отношениях людей друг к другу, истинных ценностях и тех опасностях, которые поджидают нас в эпоху войн и государственных манипуляций.

В 1958 году популярный журналист и телеведущий Майк Уоллес пригласил в свою программу «The Mike Wallace Interview» известного психиатра, социолога и мыслителя XX века Эриха Фромма, чтобы поговорить о современном американском обществе. И этот разговор, конечно, состоялся. Однако то, что Фромм говорил об обществе одной-единственной страны 1958 года, стало своеобразным диагнозом, который в равной степени можно было бы применить к десяткам других стран и обществ — возможно, ко всей эпохе в целом. И Россия в этом отношении не исключение. С той только разницей, что процессы, которые обсуждались в интервью Эриха Фромма в 50-е гг., начались в нашей стране гораздо позже — и сегодня мы наблюдаем их расцет.
Так о чём речь? Журналист и психиатр обсуждают взаимоотношения общества и человека, и Эрих Фромм последовательно объясняет, что происходит с личностью в государстве, которое рассматривает человека лишь как винтик огромного механизма «производства-потребления».

Как люди обесцениваются и оказываются вынуждены торговать своими личностями, а затем превращаются в вещи — ненужные и невостребованные? Почему утрачивают интерес к работе и даже ненавидят её? Почему мы отказываемся от ответственности за то, что происходит в обществе (чем политики благополучно пользуются в своих интересах)? Что происходит с государствами, главной целью которых становится «выживание»? Чем «рыночная ориентация» грозит индивиду? Что такое «здоровое общество»? В чём заключается настоящее счастье? Чем отличаются «равенство» и «одинаковость»? И что из этого нам на самом деле ближе? Слушаем Фромма.
Об отношении человека общества потребления к работе:

Майк Уоллес: Я хотел бы узнать ваше мнение как психоаналитика, что же происходит с нами как с личностями. Например, что бы вы сказали о том, что происходит с человеком, американцем, по отношению к его работе?
Эрих Фромм: Я думаю, что его работа в значительной мере бессмысленна для него, потому что он не имеет к ней никакого отношения. Он становится частью большого механизма — социального механизма, управляемого бюрократией. И я думаю, что американец очень часто бессознательно ненавидит свою работу, потому что он чувствует себя в ловушке, заключенным в тюрьме. Он чувствует, что тратит большую часть своей жизни, своей энергии на то, что не имеет смысла для него.
Майк Уоллес: Для него это имеет смысл. Он использует свою работу, чтобы зарабатывать на жизнь, так что это достойно, разумно и необходимо.
Эрих Фромм: Да, но этого совсем недостаточно, чтобы сделать человека счастливым, если он проводит восемь часов в день, занимаясь тем, что для него не имеет смысла и интереса, кроме зарабатывания денег.
Майк Уоллес: Это и есть смысл. Это и интересно в работе. Может быть, я излишне настойчив, но что конкретно Вы имеете в виду? Когда человек работает на заводе, например, с разводным ключом, какой в этом может быть глубокий смысл?
Эрих Фромм: Существует творческое наслаждение, которое было у ремесленников в Средние века и ещё осталось в таких странах, как Мексика. Это удовольствие от создания чего-то определённого. Вы найдете очень мало квалифицированных работников, которые до сих пор получают это удовольствие. Может быть, оно знакомо работнику на сталелитейном заводе, может быть, работнику, чей труд связан с использованием сложных машин — он чувствует, что создает что-то. Но если взять продавца, который продает товар без пользы, он чувствует себя мошенником, и он ненавидит свой товар, как… что-то…
Майк Уоллес: Но вы говорите про бесполезные товары. А если он продаёт зубные щётки, автомобили, телевизоры или…
Эрих Фромм: «Бесполезные» — это понятие относительное. Например, чтобы сделать свой план, продавец должен заставить людей покупать их, осознавая, что они не должны покупать их. Тогда, с точки зрения потребности этих людей, они бесполезны, даже если сами по себе вещи в порядке.

Что такое «рыночная ориентация» и к чему она ведёт:

Майк Уоллес: В своих работах вы часто говорите о «рыночной ориентации». Что вы подразумеваете под «рыночной ориентацией», доктор Фромм?
Эрих Фромм: Я имею в виду, что основной способ отношений между людьми такой же, как люди относятся к вещам на рынке. Мы хотим поменять собственную личность или, как иногда говорят, «наш личностный багаж», на что-то. Сейчас это не касается физического труда. Работник физического труда не должен продавать свою личность. Он не продаёт свою улыбку. Но те, которых мы называем «белыми воротничками», то есть все люди, которые имеют дело с цифрами, с бумагой, с людьми, кто манипулирует — используем лучшее слово — манипулирует людьми, знаками и словами. Сегодня они должны не только продавать свои услуги, но, вступая в сделку, они должны более или менее продавать и свою личность. Конечно, есть исключения.
Майк Уоллес: Таким образом, их чувство собственной значимости должно зависеть от того, сколько рынок готов платить за них…
Эрих Фромм: Именно! Так же, как сумки, которые не могут быть проданы, потому что нет достаточного спроса. С экономической точки зрения они бесполезны. И если бы сумка могла чувствовать, то это было бы чувство ужасной неполноценности, потому что её никто не купил, а значит, она бесполезна. Так же и человек, который считает себя вещью. И если он не является настолько успешным, чтобы продать себя, он чувствует, что его жизнь не удалась.

Об ответственности:

Эрих Фромм: …Мы отдали ответственность за то, что происходит в нашей стране, специалистам, которые должны заботиться о ней. Отдельный гражданин не чувствует, что он может иметь собственное мнение. И даже то, что он должен это делать, и нести ответственность за это. Я думаю, целый ряд последних событий доказывает это.
Майк Уоллес: …Когда вы говорите о необходимости что-то делать, может быть, проблема в том, что в нашем аморфном обществе очень сложно развить это чувство. Каждый хотел что-то сделать, но очень трудно развить в себе чувство ответственности.
Эрих Фромм: Я думаю, здесь вы указываете на один из основных недостатков нашей системы. Гражданин имеет очень мало шансов оказать какое-либо влияние  — выразить своё мнение в процессе принятия решений. И я думаю, что это само по себе приводит к политической летаргии и глупости. Это правда, что надо сначала думать, а потом действовать. Но также верно, что если человек не имеет возможности действовать, его мышление становится пустым и глупым.

О ценностях, равенстве и счастье:

Майк Уоллес: Картина общества, которую вы рисуете, — мы говорим сейчас в основном о западном обществе, об американском обществе — картина, которую вы рисуете, очень мрачная. Конечно, в этой части света наша основная задача — это выжить, оставаться свободными и реализовать себя. Как всё то, что вы сказали, влияет на нашу способность выживать и оставаться свободными в этом мире, который сейчас находится в кризисе?
Эрих Фромм: Я думаю, что вы сейчас коснулись очень важного вопроса: мы должны принять решение о ценостях.. Если нашей высшей ценностью является развитие западной традиции — человека, для которого важнейшей является жизнь человека, для которого любовь, уважение и достоинство являются высшими ценностями, то мы не можем сказать: «Если так лучше для нашего выживания, то мы могли бы оставить эти ценности». Если это высшие ценности, то живы мы или нет, мы не будем их менять. Но если мы начинаем говорить: «Ну, может быть, мы сможем лучше справиться с русскими, если тоже превратим себя в управляемое общество, если мы, как кто-то предложил на днях, будем обучать наших солдат, чтобы быть, как турки, которые так смело боролись в Корее…». Если мы хотим изменить весь наш образ жизни ради так называемого «выживания», то я думаю, мы делаем именно то, что угрожает нашему выживанию. Потому что наши жизненные силы и жизнеспособность каждого народа основывается на искренности и на глубине веры в идеи, которые он объявляет. Я думаю, что мы в опасности, потому что мы говорим одно, а чувствуем и действуем по-другому.
Майк Уоллес: Что вы имеете в виду?
Эрих Фромм: Я имею в виду, что мы говорим о равенстве, о счастье, о свободе и о духовной ценности религии, о боге, а в нашей повседневной жизни мы действуем по принципам, которые отличаются и частично противоречат этим идеям.
Майк Уоллес: Хорошо, я хочу спросить вас о том, что вы сейчас упомянули: равенство, счастье и свобода.
Эрих Фромм: Ну, я попробую. С одной стороны, равенство можно понимать в том смысле, который есть в Библии: что мы все равны, так как мы созданы по образу Бога. Или, если не использовать богословского языка: что мы все равны в том смысле, что ни один человек не должен быть средством для другого человека, но каждый человек является самоцелью. Сегодня мы много говорим о равенстве, но я думаю, что большинство людей понимают под этим одинаковость. Все они одинаковые — и они боятся, если они не похожи друг на друга, они не равны.
Майк Уоллес: И счастье.
Эрих Фромм: Счастье — очень гордое слово всего нашего культурного наследия. Я думаю, если вы сегодня спросите, что люди на самом деле считают счастьем, то это будет неограниченное потребление — такие вещи мистер Хаксли описал в своём романе «О дивный новый мир». Я думаю, если вы спросите людей, что такое рай, и если они будут честны, то они скажут, что это своего рода большой супермаркет с новыми вещами каждую неделю, и достаточно денег, чтобы купить всё новое. Я думаю, сегодня для большинства людей счастьем является вечно быть грудным младенцем: пить больше этого, того или другого.
Майк Уоллес: А что же должно быть счастьем?
Эрих Фромм: Счастье должно быть результатом творческих, подлинных, глубоких связей — понимания, отзывчивости ко всему в жизни — к людям, к природе. Счастье не исключает печаль — если человек реагирует на жизнь, он иногда счастлив, а иногда ему грустно. Зависит от того, на что он реагирует.
monocler.ru

Опубликовано от — Оставить комментарий

Сезонное аффективное расстройство: миф или реальность?

Последние исследования психологов пошатнули представления о том, что сезонное аффективное расстройство (САР) действительно существует. Публикуем перевод статьи из Scientifican American и развенчиваем мифы, которые за последние 30 лет сложились вокруг САР.

К марту некоторые из нас с удовольствием смотрят на небольшие сугробы на обочинах и радостно ждут, что весна вот-вот удивит нас своим приходом. Всё это связывается с выходом из так называемой «зимней хандры», в состояние которой каждого из нас могут вогнать эти длинные зимние дни и мёртвые деревья. Но в 1980-е годы исследования Национального института психического здоровья США привели к признанию формы депрессии, ныне известной как сезонное аффективное расстройство, если коротко — САР. Чтобы показать его более изнурительный характер, чем у простой «зимней хандры», сезонное аффективное расстройство было категоризировано как разновидность настоящей депрессии, характеризующаяся ежегодными повторениями. Упоминание САР в исследованиях и книгах достигло своего пика в 1990-х годах, и сегодня это явление считается расстройством, которое можно диагностировать (оно даже страхуется). Лечение варьируется от психотерапии до антидепрессантов и светотерапии (большие коробки, заполненные лампочками, становятся «соляриями» для вашего лица).
Тем не менее, недавнее исследование (1) ставит под сомнение существование сезонной депрессии как таковой. Каждый год Центры по контролю и профилактике заболеваний США (англ. Centers for Disease Control and Prevention, CDC) проводят большие кросс-групповые исследования среди населения. Несколько учёных решили использовать результаты CDC независимо, чтобы выяснить, насколько меняется количество случаев депрессии в зависимости от сезона. Версия исследования CDC 2006 года включала ряд вопросов, которые обычно используются для скрининга депрессии. Анализируя ответы, которые поступили от 34000 взрослых в течение года, исследователи могли бы обнаружить промежутки вспышки сезонного аффективного расстройства — например, увидеть всплески депрессии в зимнее время. Как отмечает один из исследователей, профессор психологии Стивен ЛоБелло:

«Честно говоря, мы изначально вовсе не ставили под сомнение диагноз [сезонное аффективное расстройство]. Цель заключалась в том, чтобы выяснить фактическую степень изменения количества депрессий в зависимости от сезона».

Могли возникнуть и другие модели. Например, обнаружиться общее увеличение числа зарегистрированных депрессивных симптомов в северных широтах — там, где наблюдается низкая освещенность, что приводит к циклу депрессии. В конце концов, свет вполне может быть ключом к этой проблеме. Разработка искусственной световой терапии для пациентов с САР опиралась на связь (2) между увеличением света и повышенным настроением. Для тех, кто живет с САР, и сезон, и широта должна иметь значение, так как депрессивные симптомы зависят от уровня света.
Меган Траффанстедт и доктор ЛоБелло в сотрудничестве с доктором Шейлой Мехта исследовали результаты опроса Центров по контролю заболеваемости для того, чтобы подтвердить связь между высокими оценками степени депрессии и отдельными сезонами или широтами. Исследователи также надеялись увидеть, действительно ли «высокие» широты в сочетании с зимним сезоном влияют на увеличение частоты депрессивных ответов больше, чем отдельно «высокие» широты или только зимний период. Количество часов солнечного света в данном месте и в конкретные даты были доступны благодаря Военно-морской обсерватории США, поэтому исследователи даже проанализировали связи между степенью депрессии и количеством часов солнечного света в день, когда был проведён опрос. Если свет отвечает за сезонное аффективное расстройство, значит, учитывание часов солнечного света должно быть чувствительным методом для обнаружения людей с САР среди населения в целом, как думали учёные.
Однако исследования CDC не показали никаких доказательств существования сезонного аффективного расстройства. Психологи были очень осторожны и внимательны, когда изучали САР-тенденции среди огромного количества людей, у которых ранее не было диагностировано сезонное аффективное расстройство, поэтому они повторно проанализировали ответы от группы людей, которые были классифицированы как «депрессивные» во время обследования. Опять никаких признаков САР. Нет сезонных или светозависимых увеличений, проявлявшихся в степени/размере депрессии. Мы могли бы задаться вопросом, а вдруг что-то пошло не так с телефонными опросами, но другие хорошо установленные тенденции появились в данных обследования — например, более высокий уровень депрессии у женщин и безработных. Колебания в депрессии, связанной с САР, либо отсутствовали, либо их невозможно было обнаружить.
Как и следовало ожидать, другие исследователи также задались вопросом, как САР разыгрывается в зависимости от сезона, и насколько оно распространено в странах, находящихся на разных широтах. Результаты получились неоднозначные (3), и эти исследования сталкиваются с двумя проблемами. Одна проблема заключается в задаваемых вопросах. Вопросы, которые, как правило, используются для скрининга САР, являются одновременно очень конкретными и наводящими. Представьте, что вы отвечаете на ряд вопросов о том, как ваше настроение, вес, аппетит колеблются в течение года, а затем заполняете таблицу, чтобы сравнить свои привычки в течение нескольких сезонов. Вам будет предложено рассмотреть, в какое время года вы набираете или теряете вес, спите и едите меньше. Используя эту стандартную оценку для САР, в конечном счёте вы сами можете прийти к выводу, есть ли у вашего настроения годовой цикл. Но телефонный опрос CDC не включал обычные вопросы для выявления САР, а опирался на восемь вопросов (4), обычно используемых для скрининга большой депрессии. Эти вопросы о темах, не включенных в стандартные САР-оценки: о безнадежности, отсутствии удовольствия в деятельности, проблемах с концентрацией внимания и беспокойстве за последние две недели, а не за прошлые пятьдесят две. Гораздо легче воспроизвести, что вы чувствовали в недавнем прошлом, чем вспомнить, как вы чувствовали себя в октябре прошлого года. Наши воспоминания могут запятнаться и поблекнуть за долгое время, особенно, если мы ожидаем, что нас будут спрашивать по шаблону.
Это вводит еще одну проблему традиционных исследований САР: ожидания. Даже слух о «зимней хандре» в популярной культуре может породить склонность к подтверждению своей точки зрения (confirmation biases), побуждая потенциальных пациентов (или исследователей) находить доказательства САР — существует оно или нет. Наши предубеждения всегда мешают работе (5), поэтому данные обследования, собранные без какого-либо упоминания о сезонных аффективных расстройствах, являются более безопасным выбором — во избежание предвзятости. Человеку, испытывающему больше эпизодов депрессии в зимний период, возможно, требуется терапия САР или ему нужно лечение, которое поможет справиться со стрессом, возникающим на выходных.
Другие исследования, в частности, проведенное в Норвегии (6), также ставят под сомнение методы, которыми измеряется сезонная депрессия. Если изменения в солнечном свете или других особенностях зимы способны спровоцировать сезонную депрессию, то почему норвежская зима с сильно укороченным днём (7) не возглавляет рейтинги исследований? Возможно, норвежская культура помогает предотвратить негативные последствия зимы, или всё же САР — не то, что мы думаем о нём.
Масштабный телефонный опрос относительно депрессии в США – ценная возможность отслеживать распространённость САР среди населения, но недостаток подтверждений проявления САР не доказывает того, что его не существует. Мы знаем, что свет сильно влияет на наше здоровье. Мелатонин и другие гормоны, безусловно, реагируют на свет, и есть часть мозга, которая принимает от глаз сигналы не для того, чтобы видеть, а для того, чтобы сохранять циркадный ритм. Вполне возможно, что сезонное аффективное расстройство является чрезвычайно редким и трудно обнаружимым заболеванием на уровне популяции -некоторые доказательства этого можно найти в опросе 1998 года (8), который проходил в США. Также возможно, что случаи САР являются расстройствами настроения, которые имеют мало общих симптомов с депрессией. Вполне понятно, что люди, которые считают, что они страдают САР, будут сомневаться в сказанном выше, особенно среди тех, кто видит улучшение после светотерапии. Если световые короба или световые козырьки способны облегчить расстройства настроения без каких-либо серьезных побочных эффектов, исследования световой терапии, а также других специфических методов лечения САР будут проводиться и дальше. Однако, на данный момент мы не можем вполне подтвердить, что стабильность национального настроения зависит от сезонного аффективного расстройства.
monocler.ru