В Домашние задания
Вы часто волнуетесь? По мелочам? Или по действительно важным вещам? Как вы их различаете? Зачем вообще волноваться?
Эта статья будет посвящена осознанному пребыванию в настоящем а также одной из когнитивных техник избавления от тревоги.
В третьей волне когнитивно-поведенческой психотерапии есть подход под названием «mindfulness». Mindfulness переводится как «Осознаность».
Ирония этого слова в том, что его можно написать с ошибкой, что абсолютно исказит смысл. Например, можно написать с двумя «L» получится MindfuLLness, что можно перевести как «переполненность» сознания (всяким хламом). Можно написать MindFOOLness – «оглупление» сознания.
В Mindfulness-подходе есть понятие «мыслительной машины». Ее цель – выживание, поэтому она склонна подбрасывать для осмысления тревожные мысли о том, как что-то-то может пойти не так, чтобы ее носитель (то есть мы с вами) мог максимально себя обезопасить. Иногда это вовсе не вредит, но зачастую мыслительная машина работает чересчур интенсивно, унося вас в обдумывание наполненного опасностями будущего, заставляя постоянно о чем-то тревожится, зачастую, о чем-то абсолютно не связанном с настоящим моментом и пребыванием «здесь-и-сейчас».
Мыслительная машина обучена решать проблемы. Например, как правильно сконструировать силки для поимки мамонта и загнать его туда, как построить укрытие от дождя, как выбрать хорошую пещеру для жилья. Мыслительная машина была «разработана» очень давно для решения абсолютно практических задач. При этом она совсем не подходит для решения эмоциональных проблем. Это обусловлено самой ее сутью: когда вы начинаете стараться избавиться от негативной эмоции и улучшить себе настроение, мыслительная машина, стараясь обеспечить вам больше нужной информации для решения проблемы, предлагает воспоминания из вашего опыта, в которых у вас тоже было плохое настроение. Этот способ вряд ли улучшает настроение — вспоминаются неудачи, потери, ошибки. Таким образом, плохое настроение как бы «раскручивает» само себя и может со временем погрузить вас в депрессию. В этом случае вы вязнете в прошлом, вместо того чтобы быть в настоящем, наслаждаться моментом «здесь-и-сейчас».
Майндфулнесс-подход рекомендован клиентам с повторными эпизодами депрессии именно для того, чтобы прерывать описанные циклы «самораскручивания». Мозг полон автоматизмов, и даже если депрессия проработана, ее причины устранены, грустная мысль может «проскочить». Но всегда остается выбор последовать за ней или дать ей пространство, понаблюдать, как она уходит, и отпустить ее.
В майндфулнесс-подходе предлагается учиться сознательно дистанцироваться от «мыслительной машины». То есть:
1. Понимать, что тревожные или грустные мысли могут возникать и пропадать, ни на что не влияя, что тревожная или грустная мысль – это только мысль, и не более.
2. Понимать, что человек может не только переживать эмоции по поводу мыслей, но и учиться наблюдать за ними и при этом оставаться спокойным.
Для этого используются специальные техники осознанной медитации, цель которых, научится пребывать здесь и сейчас, а не в мыслях о будущем или прошлом и разных тревогах. Все это, возможно звучит слишком сложно, но на деле медитация довольно простая штука. Например, вы лежите на полу и концентрируете внимание на дыхании. Вполне закономерно, что в это время в голове начинает проноситься куча отвлекающих мыслей, которые подсовывает «мыслительная машина»: тревожные мысли о будущем, или просто о том, что надо сделать, «вот прямо сейчас встать и сделать, вместо того, чтобы так бесполезно лежать», или грустные мысли о том, что не получилось в прошлом. Ваша цель – наблюдать за ними и принимать их, не стараясь изменить и ни в коем случае не расстраиваться, что они приходят и отвлекают вас. Просто представьте, что вы сидите на берегу руки и течением несет маленькие кораблики. Вы садите мысли в кораблики, и они уплывают. Вы не садитесь с ними – мысли отдельны от вас, они приходят и уходят, вы же возвращаетесь к наблюдению за своим дыханием.
Для начала достаточно двух таких медитаций в день по 10 минут. Таким образом вы обучаетесь возвращаться в здесь-и-сейчас.
Исследования показывают, что осознанные медитации очень благоприятно влияют на физическое здоровье, преобладающее настроение на протяжении дня, получение наслаждения от казавшихся обычными вещей и, как ни парадоксально, освобождают уйму времени.
Одним из возможных чрезмерных проявлений «мыслительной машины», которое «уносит» вас в будущее является т.н. «катастрофизация».
Например: вы — школьник и получили плохую оценку. Вы воспринимаете это как «все пропало» и переживаете сильную тревогу. Цепочка автоматизмов, которая приводит к такому результату может выглядеть так: «я получил два – я никогда не выучу этот предмет – я не получу диплом – без диплома я никуда не поступлю – я не смогу найти работу – я не смогу получать деньги для содержания семьи – я останусь один и умру в одиночестве». Этот пример шуточный, но он показывает какого «слона» может раздуть катастрофизация. Когда человек находится в этом «кругу», он не отслеживает цепочку мыслей, она проносится очень быстро. «Мыслительная машина» пытается избавиться от тревоги известным ей способом решения проблем – для этого она подсовывает релевантный опыт тревожных воспоминаний и предсказаний, что только порождает новый виток тревоги.
Задача №1 здесь – остановится и «растянуть» «гармошку» катастрофического мышления. Когда вы испытываете сильную тревогу по мелочам, постарайтесь отследить свой возможный процесс мышления и спросить себя: «То, что я получил «Два» действительно значит, что я умру в одиночестве?»
Именно так и устроена катастрофизация: школьник из примера чувствует отчаяние не из-за «двойки» (конкретного эпизода школьной жизни), а из-за страха «я не смогу найти работу — я умру в одиночестве». И реагирует на «двойку», как будто ему уже 45 лет и он не нашел работы. Испытывая такого рода страх он не находится в «здесь и сейчас». Потому что сейчас, в данный момент, он не одинок (у него есть как минимум родители), ему всего 14 лет (например), и до поступления в ВУЗ и поиска работы еще есть время. Впереди еще много «троек», «двоек», «четверок» и «пятерок». Катастрофизируя, он теряет наслаждение от момента настоящего.
Задача техники – научиться возвращаться в «здесь и сейчас». Чем больше вы растянете эту «гармошку» катастрофического мышления тем большая вероятность, что она порвется и тем веселее у вас выйдет результат.
Живите mindfulness, а не mindfuLLness!
Источник: https://psy-practice.com/publications/psikhicheskoe-zdorove/o-prebyvanii-zdes-i-seychas-i-trevoge/ При копировании материалов, ссылка на источник обязательна © psy-practice.com
Метка: преодоление
Алла Далит. В кабинете психотерапевта.
Основано на реальных историях.
Большинство подружек отнеслись к ее идее негативно. Даже больше. Они над ней посмеялись. И после этого Мила решила никогда больше не обсуждать с ними свои планы о походе к психологу. От самой идеи она отказываться не собиралась. Слишком она устала бороться в одиночку с каким-то невидимым врагом.
Поначалу Мила думала, что главная ее проблема в маме. Потом, что в ее собственной неуверенности, которую эта мама и вырастила. Последний год ей все чаще приходила мысль, что она никогда самостоятельно не разберется во всей это путанице ее отношений с собой, мамой, мужчинами. А вот теперь и подругами.
Уж они бы могли поддержать ее в этом решении, учитывая, что сами не дали ни одного дельного совета за много лет. А сколько последствий от их умных рекомендаций? Последний конфликт с шефом и грозящее теперь увольнение – тоже их рук дело. А теперь говорят забей, он идиот, не оценил такого работника.
Ей понадобилось 2 года регулярной работы с психологом, пролетевших довольно незаметно, чтобы обнаружить, что жизнь ее сильно изменилась за это время. Результаты стали выглядеть такими значительными на их предпоследней сессии, когда психолог предложила подвести итоги. Мила была удивлена, как ей, на самом деле, удалось многое изменить.
Разумеется, главным достижением было сделанное ей на прошлой неделе предложение замужества от Никиты, с которым они познакомились несколько месяцев назад. И, честно говоря, если бы не терапия, Мила никогда бы не разглядела в нем того, за кого она была так рада выйти замуж сейчас.
Она хорошо помнила ту сессию с психологом, когда вопросы поставили ее в тупик. Она была крайне удивлена, как ее взгляд на мужчин похож на материнский. То как быстро она замечает недостатки и ставит ярлыки, которые рождены ничем иным, кроме как ее собственным страхом быть брошенной.
Она выросла в атмосфере этого страха и боли, который мама прикрыла язвительностью и сварливостью. Мила не слышала ни одного доброго слова о своем отце, да, впрочем, и мало о каком мужчине, при том, что мама регулярно очаровывалась и вляпывалась в короткие романы с одинаковым концом.
И это благодаря тому странному диалогу, когда ей приходилось говорить с разными частями себя, с мамой, пересаживаясь на стулья в кабинете психолога. Ей вдруг стало кристально ясно, что под этим критичным искаженным маминым взглядом, с ее мнениями и ее чувствами, она совершенно не слышит саму себя.
Мила помнила, как ушла со встречи ошарашенная этим открытием, которое поставило на место все непонимания по поводу постоянно нескладыващихся отношений с молодыми людьми. Когда она поняла, какую цену она заплатила за свою «преданность» матери, которая была неизменной частью любви и ненависти к ней, она была в ярости. И хотя психолог предупреждала ее, что ей не стоит выражать свои чувства маме вживую, а лучше сделать это в ее кабинете, Мила не удержалась.
Удивительным было и то, что при всех обострившихся отношениях с мамой, которые до этого были привычно напряженные, но с какой-то еще возможностью сосуществовать вместе, на сегодняшней встрече она могла уверенно сказать, что их отношения очень наладились. И это несмотря на то, что Мила переехала в снятую комнату, чему мама противилась до последнего.
Все очень изменилось. Теперь, когда Мила шла к ней в гости, она чувствовала ожидание встречи, а не сосание под ложечкой, и ей нравилось делать маме приятные сюрпризы. Именно с ней,первой, она поделилась о полученном предложении руки и сердца. Все это нельзя было даже представить еще несколько месяцев назад.
Но именно изменения на работе стали для Милы первым главным подтверждением правильности ее решения обратиться за помощью. И хотя сейчас она собиралась уходить с той самой работы, с которой ее чуть не выгнали тогда, обстоятельства были кардинально другими. Уходила на более интересную и высокооплачиваемую работу, которую кстати, ей помог найти тот самый начальник.
Все выстроилось довольно незаметно, но теперь выглядело воодушевляющим. Милу затопило чувство благодарности, но психолог не позволила приписать заслуги ей. И Мила впервые почувствовала свои достижения результатом своих собственных усилий. Ей даже показалось, что она стала выше ростом.
Кошмар начался на следующий день после получения предложения от Никиты. Она уже и забыла о панических атаках, которые мучали ее много лет перед началом работы с психологом. Каково было ее удивление, что они практически прекратились после 5-6 встреч.
Какие-то несложные упражнения, разговоры о том, как начались и с чем связаны были первые эпизоды. Все это она уже плохо помнила. Только недавно, она поняла смысл, того, о чем ей говорила ее психолог. О том, что эти приступы являются симптомами ее реакции на стресс, в основном связанным с отделением от важного для нее человека.
Что это нормальная реакция на стресс для определённых людей, у который он проживается в дыхательной и сердечно-сосудистой системе. Оттуда и страх смерти, и страх сердечного приступа и сбои в дыхании. Приступы повторились в период, когда Мила уезжала от матери на квартиру. Но они были совсем не пугающими, и она с ними легко справилась.
Но теперь все вернулось. Да еще в каких-то новых формах. Если ей было не 27, она решила бы, что у нее начался климакс. Накатывали волны жара, она задыхалась. Каждая ночь сопровождалась кошмарами, в которых неизбежно присутствовала чья-либо смерть. Чаще всего ее собственная.
Психолог не ожидала такого поворота событий. Эта встреча с Милой должна была быть завершающей. Контракт они выполнили, Мила решила остановиться в работе сама, хотела проверить свои силы. Обычно психолог поддерживала своих клиентов в таком решении, даже если хорошо видела перспективы и необходимость дальнейшей работы.
Разумеется, она сообщала о своем видении клиенту, но редко настаивала на продолжении работы. Иногда они оговаривали обозначенный перерыв, иногда на несколько месяцев, чтобы либо продолжить потом, либо поставить окончательную точку в работе.
Завершение работы с Милой выглядело ясным, понятным, тем более, что после замужества они с мужем решили переехать в другой город, чтобы начать самостоятельную жизнь. Для ее жениха это было хорошее решение, так как Никита был из семьи алкоголиков и физическое удаление было для него хорошим решением.
Когда она стала описывать свои симптомы, психолог несколько растерялась. Конечно, в первую очередь, она подумала о возврате панических атак, связанном с отъездом и очередным отделением от матери. Отношения с отцом они проработали неглубоко, и можно было ожидать, что эта тема еще актуализируется. И вовсе не потому, что Мила выходит замуж, а значит впервые для нее вступает в близкие отношения с мужчиной.
Большинство современных женщин не вышло из симбиоза с матерью, так что в переносах с партнером про отношения с отцом часто и не доходит. И оба этих молодых человека нашли друг в друге объекты для удовлетворения базовых потребностей. Благо, что Мила благодаря их работе и ее способности к осознаванию, это понимала, а Никита решил на новом месте тоже обратиться в психологу и будет справляться с трудностями, которые неизбежно ждут эту пару.
Психолога смутили особенности этих приступов. Было в них что-то, что не укладывалось в ее восприятие, что-то требующее нового понимания. Они приняли решение о нескольких дополнительных встречах, сделав контракт на исследование этих симптомов, буквально обрушивших двухлетнюю работу.
На сессии психолог пошла проверенным путем, попросив Милу описывать симптом и ощущения так, как если бы это происходило в настоящем времени. Ее сознание постепенно изменялось и ей удалось точно чувствовать и отвечать на уточняющие вопросы.
Постепенно они собрали вот что: чувство жара, неожиданности, сильной боли, ужаса, смерти от удушья. Описание давались ей с трудом, скорее психологу приходилось расшифровывать ее ощущения. И это натолкнуло спросить о возрасте. Перед психологом была маленькая девочка полутора-двух лет.
Попытки расспросить о возможных событиях в жизни Милы в этом возрасте не принесли никаких результатов. Психолог предложила ей записывать свои сны и фантазии до следующей встречи.
Вечером Мила написала ей, что кое-что вспомнила и хочет встретиться раньше. Вот что она рассказала.
После встречи, вечером, она вспомнила, что мама когда-то рассказывала ей о том, что у нее была сестра. Но она умерла очень давно, еще до ее рождения. И об этой девочке никто не вспоминает в семье, так как будто в этой истории есть секрет.
Когда она это вспомнила, симптомы вновь накрыли ее. Она дышала, справлялась и на следующий день расспросила маму об этом ребенке. Вот что она узнала.
Родители мамы Милы, ее бабушка и дедушка жили обособленно. Мама Милы была их вторым ребенком. А первая девочка, ее сестра погибла за год до появления Милиной мамы. Девочку звали Люда, Людмила. Также как и Милу, полное имя которой было Людмила. Погибла она очень трагично, упав на печную плиту и скончавшись от сильнейших ожогов.
Чтобы понять кое-что существенно важное об этой смерти, ставшей своеобразным жертвоприношением, придется кое-что рассказать о том, как поженились бабушка с дедушкой.
Для обоих влюбленных это был второй брак. До встречи друг с другом оба они имели семьи, и детей в этих семьях. И когда они встретились и поняли, что не могут дальше друг без друга, они столкнулись с мощнейшим осуждением со стороны обоих семейств.
Надо заметить, что речь идет о казачьих семьях на территории Донецкой области в довоенные годы. Отношение к разводу было настолько негативным, что оба влюбленных были изгнаны из деревень без детей, без денег, без благословения. Они уехали в город, увозя с собой не только свою любовь, но и безмерное чувство вины, жить с которым им предстояло всю оставшуюся жизнь.
Как известно, чувство вины непереносимо и требует облегчения в единственно доступной форме – наказании. У наказания есть две формы – лишение чего-то ценного и отказ от необходимого.
Ставшая «плодом» этой драматичной и сильной любви девочка была для родителей немым напоминанием об оставленных детях и ценой, которую они заплатили за свое счастье. Она была их самой большой ценностью. И самым болезненным переживанием.
Специалисты в области родовых сценариев знают, что семейные секреты знают дети и собаки. Проблема в том, что ни те, ни другие, не способны их рассказать. Они могут только знать на уровне чувств.
Смерть этого ребенка, такая ужасная и трагическая, как бы искупила вину родителей, которые были теперь вынуждены страдать от этой потери, заплатив таким образом за свое счастье. И доказательством этой версии было то, что по словам матери родители жили хорошо и долго. Часто семьи, пережившие смерть ребенка, не выдерживают груза вины и распадаются. Но в этой семье смерть этой девочки стала своеобразным искуплением за грех своих родителей.
Основной проблемой, из-за которой возобновились симптомы, так точно описывающие смерть этого ребенка, стало то, что семья не вспоминала эту жертву, не поминала девочку среди покойных родственников и старалась об этом молчать.
После раскрытия этого семейного секрета симптомы исчезли. Они больше были не нужны. Миле больше не надо было бессознательно хранить эту тайну, которая могла бы испортить жизнь ее детям.
Обычно проигрывание драматических историй, вытесненных в семье, происходит в 3 поколении. Именно внукам приходится отрабатывать нерешенные проблемы своих прародителей, именно они являются активными хранителями секретов, которые рвутся наружу.
Если родители хотя бы что-то знают, слышали о секрете своих родителей, то они могли бы осознать влияние этой травмы на их жизнь и проработать ее. Но обычно семейные секреты скрываются и на них налагается обет молчания.
Но секрет имеет свойство стремление к раскрытию, он ищет выход. Уходя на бессознательный уровень ему остается возможность прорываться во внешний мир через тело или поведение. Это является источником многих необдуманных и труднообъяснимых болезней и поступков.
Но раскрыть секрет мало. Нужна эмоциональная работа и совершенный во внешнем мире ритуал. Психолог с Милой подумали о ритуалах, которые были бы символичны для того, чтобы вернуть этого члена семьи в род и закрыть склеп из которого приходили привидения.
Одной из реальных возможностей для Милы стала ее принадлежность к христианской религии, и она использовала церковные ритуалы для прощания с душой своей погибшей тети. Также она поговорила с семьей и донесла до них важность восстановления Людмилы как члена семьи и рода, которого теперь могли вспоминать в дни поминания ушедших и выражать свою благодарность за жертву.
https://psychologytoday.ru
Елизавета Павлова. Разрушение иллюзий в терапии психологической травмы.
В какой-то момент психологу приходится стать разрушителем иллюзий клиента-травматика – не со зла и не нарочно. Но приходится показывать, что реальный мир – есть реальный мир, и некоторые твои мечтания не будут в нём воплощены никогда. Извини, мне очень горько, но какие-то вещи просто физически невозможны.
И тут от психотерапевта требуется устойчивость к аффекту (бурному проявлению эмоций) и умение не бросать бушующего клиента в одиночестве, а сочувственно присутствовать. Клиент может злиться и яриться, а может просто горестно оплакивать несбывшееся со всей силой страсти, но выглядеть это будет пугающе.
Клиент-травматик, как можно догадаться, глубоко несчастное и израненное существо. Он привык с детства к дурному обращению, отсутствию поддержки, необходимости самостоятельно решать вопросы, к которым не готов по возрасту и уровню зрелости (преждевременная сепарация – это вот про это). Он измучен и истощён. И вот он добирается до психотерапевта и получает порцию искренней поддержки и участия. «Ты добрый и хороший! – вопит израненный травматик, – тогда теперь я должен получить всё, всё, всё что мне недодавали десятилетиями. И я получу это от тебя». И травматик складывает на психолога груз претензий и нереализованных ожиданий за десятилетия. И требует любви, тотальной доступности, контроля и чтения мыслей (да-да! Люби меня так, как я хочу, давай мне то, чего мне нужно. Нет, ты неправильно меня любишь. Не те слова говоришь, не так смотришь, не так улыбаешься!). А если психотерапевт не угадывает (а он с высокими шансами не угадывает), травматик сердится и злится. И топает ножками и кричит.
Вообще-то, в норме, стадию, в которой ребёнок знакомится с реальным миром, необходимо было проходить гораздо раньше. Когда двухлетка топает на родителей крохотными ножками и ужасно возмущается, что любимая мама не даёт конфету, а, наоборот, укладывает в кроватку и настаивает на скучном сне после обеда – это умиляет. Малыш такой лапочка, крохотный и совсем безобидный, его сердитость так очаровательна. Когда на тебя топает ногами и кричит в кабинете взрослый здоровенный дядечка или тётенька (Ты меня не понимаешь! Я тебе не важен! Ты такая же, как все!!!) – это, знаете ли, пугающее зрелище. Знаю психологов, которые попросту не выдерживают клиентского аффекта, пугаются их ярости и – кто-то замирает, изображая мраморную статую, кто-то говорит пустые «правильные» слова в попытке утихомирить. Травматика, естественно, это нисколечко не успокаивает. Клиент-травматик обычно привык, что его сильные чувства или игнорируются, или напрямую запрещаются (например, в родительской семье считалось, что «не надо потакать детским истерикам», вот и запрещали ребёнку проявлять сильные негативные чувства). Поэтому травматик часто вырастает с внутренней иррациональной уверенностью, что его негативные чувства – страшны и убийственны. И что они могут ранить и убить напрямую, да-да. Ой. Я, кажется, убил психолога?…
И ещё один нюанс. Травматик настоящей, здоровой любви и полноценного, ненарциссического принятия и не видал сроду – соответственно, не знает, на что это похоже. Травматик только мечтал о недоступном: «Вот я когда-нибудь найду свой Дом. Там меня будут всегда ждать и любить. ВСЕГДА. И там я получу всё то, без чего мне было эти годы так плохо». Соответственно, к тому месту и тому человеку, который даёт любовь и принятие – ожидания нереалистичные. Этот человек должен быть всегда доступен, понимать без слов, говорить именно то, что травматик хочет услышать, заботиться уместно (а когда мне не нужно – не лезть со своей бестолковой заботой!) и т.п. В общем, быть идеалом. Догадались, в чём загвоздка? Идеалов не существует. Не родился на Земле идеальный человек. Нет, и психотерапевт исключением не является – он иногда ошибается, иногда недопонимает, а иногда, напротив, лезет со своими неуместными словами поддержки, ну неужели непонятно, что мне хочется побыть в одиночестве!!! Фазу, в которой ребёнок сталкивается с неидеальностью мамы и с тем, что она не всегда его понимает, повторюсь, при нормальном развитии человек проходит довольно рано.
Кстати, по такому же психологическому механизму развиваются ожидания, например, алкоголиков и созависимых: в идею избавления от зависимости «сваливаются» все ожидания лучшей доли. Все, чохом. Так, жена алкоголика уверена: вот муж вылечится от пьянства, тут-то и заживём! Будем за границу ездить, хорошие вещи покупать, будем гостей звать, детей на ноги поставим, маме старенькой будем помогать… Пока женщина измучена многолетним пьянством мужа, ей кажется, что избавься тот от него – и настанет ВО ВСЁМ прекрасная жизнь, и все остальные радости сами собой организуются. Вот только алкоголизм Васенькин, кабы его сбороть… И сам алкоголик уверен: вот справлюсь я с водкой, сразу и работу хорошую найду, и денег будет вволю, и жена будет ласковая-приветливая-красивая, это сейчас она грубая такая потому, что я пью. Всё водка проклятая! С водкой справлюсь – и горе не беда! Со всем тогда справлюсь! И невдомёк ни самому пьющему, ни его преданной жене, что перестанет он пить – решится проблема алкоголизма и только алкоголизма. Автоматически не станут ни доброй жена, ни послушными дети; на работе не посыплются сами хорошие должности и солидная зарплата, всё это нужно добывать непростым трудом. Но для алкоголика все положительные ожидания фокусируются в одну точку: «Вот брошу пить, и тогда настанет чудесное время!».
Точно так же и для травматика. Пока он, измучанный, ищет, кто бы выслушал его и поддержал в огромном жестоком мире, ему кажется, что стоит найти доброго человека, поддержку, тот самый Дом, Где Всегда Ждут – и остальные проблемы решатся сами собой. А это не так.
И именно это – тяжёлый момент в психотерапевтической работе с клиентом-травматиком. Когда нужно показать человеку, что даже тогда, когда он справится со своей проблемой, не настанет гарантированный Золотой Век, ему не будет всегда хорошо, и дружба и любовь останутся только человеческими дружбой и любовью (то есть, иногда конечными; я слышала от клиентов-травматиков: «А зачем мне доверять человеку, если всё равно НЕТ ГАРАНТИИ, ЧТО ЭТО НАВСЕГДА???»). Любящие когда-то супруги разводятся, бывшие друзья расстаются; в конце концов, как говорил Воланд, «человек внезапно смертен» – то есть, в стране гарантированного вечного благоденствия травматик не окажется никогда. Повторюсь, в норме человек ещё в дошкольном возрасте завершает стадию, когда искренне верит в собственное абсолютное бессмертие и уверен в безграничной, абсолютной и неизменной доброте родителей. Подрастая, ребёнок эту фазу перерастает и понимает, что мир неидеален: мама хорошая, но может и рассердиться, и наказать, а иногда и несправедливо обидеть (но при этом она не перестанет быть самой родной мамой). Взрослый клиент-травматик вынужден иллюзию идеальности терять довольно болезненно («я должен стать идеальным и меня тогда безгранично полюбят и никогда в жизни не обидят»). И идеальным тебе не стать: никому в мире не удавалось стать идеалом, ну и ты первым не будешь. И если тебя полюбят, то полюбит живой человек, а он несовершенен, ошибается и может иногда делать тебе не только хорошо, но и плохо. И встреча с этой реальностью означает смерть иллюзий, и проходит тяжело и мучительно.
Чем-то мне это напоминает ветряную оспу: дети ею болеют легко и почти незаметно. А если вирус ветряной оспы подхватит непривитый взрослый, болезнь будет протекать крайне мучительно и даже опасно для жизни. Так и переживание детских иллюзий взрослому травматику даётся недёшево…
Но при встрече клиента-травматика с реальностью практически всегда будет присутствовать психотерапевт. Увидит и отчаяние клиента, и его боль. И сможет дать ему не идеальную, бесконечную, гарантированную любовь и тотальное принятие – а человеческую симпатию, человеческую поддержку и принятие одного человека другим человеком. Это не так мало, хотя опьянённый мечтами об идеальном тотальном принятии и поддержке травматик в это пока что не верит. Столкновение мечтаний с реальностью будет болезненным. Но, если в этот момент рядом будет другой живой, поддерживающий человек – психотерапевт – то у клиента есть шанс вырасти и измениться.
И это не так уж мало.
Источник: https://psy-practice.com/publications/psikhicheskoe-zdorove/razrushenie-illyuziy-v-terapii-psikhologicheskoy-travmy/ При копировании материалов, ссылка на источник обязательна © psy-practice.com
