Депрессию не зря называют бичом современного общества. В возрасте старше 40 лет ею страдает каждый десятый, а если говорить о тинейджерах, то по данным ВОЗ, депрессия — ведущая причина нетрудоспособности подростков. Оценки распространённости этого расстройства в подростковом возрасте разнятся — от 15 до 40 процентов, но даже по самой низкой планке, это — огромное число. И при этом современные антидепрессанты далеко не идеальны. Даже если забыть о побочных эффектах, на миллионы пациентов они просто не действуют, на сопоставимое количество — действуют кратковременно. Исследователи из Северо-Западного университета предложили новую мишень для потенциальных антидепрессантов. На мышиной модели всё работало. Исследование опубликовано в 2016 году в журнале Molecular Psychiatry.
Как известно, большинство антидепрессантов влияют на эмоции и настроение путём повышения уровня нейромедиаторов: норадреналина, дофамина, серотонина. Но то, что на некоторых пациентов препараты не действуют, заставляет искать новые молекулярные механизмы депрессии.
Авторы работы, проведенной под руководством профессора Дэйна Четковича (Dane Chetkovich) обратили внимание на так называемые HCN-каналы, белки, точное название которых на русском языке звучит зубодробительно: «Управляемые циклическими нуклеотидами гиперполяризационно-активируемые каналы» (аббревиатура взята из английского “hyperpolarization-activated cyclic nucleotide-gated channels”). В предыдущих работах учёные показали, что эти каналы, участвующие в регуляции возбуждения клеток сердца и мозга, тоже могут быть задействованы в механизмах возникновения депрессии.
Исследователи продемонстировали, что уменьшение набора HCN-каналов в клетках мышей снижают депрессивное поведение грызунов. Для этого мышам с депрессивным поведением вводили искусственно созданный вирус, вводящий ген, выключающий HCN-каналы.
«Как только мы выключили HCN-каналы, мыши стали вести себя, как будто мы дали им антидепрессант», — говорит Четкович.
По словам исследователей, их будущая работа пойдёт по двум направлениям: адаптации генной терапии депрессии для человека и поиск малых молекул для создания лекарств перорального приёма (попросту говоря, таблеток), блокирующих HCN-каналы.
«Наша работа не только определяет совершенно новую цель в терапии депрессии, она предоставляет подробное молекулярное описание структур, которыми необходимо манипулировать, чтобы это работало как антидепрессант, и разрабатывает вирусные инструменты для подобных манипуляций», — продолжает Четкович.
Текст: Алексей Паевский “HCN-channel dendritic targeting requires bipartite interaction with TRIP8b and regulates antidepressant-like behavioral effects” by Y Han, R J Heuermann, K A Lyman, D Fisher, Q-A Ismail and D M Chetkovich in Molecular Psychiatry. Published online July 12 2016 doi:10.1038/mp.2016.99
Тридцать лет назад появление в американских аптеках лекарства «Прозак» совершило революцию в лечении депрессии. Однако сегодня ученые утверждают, что мы не знаем, что такое депрессия и работает ли «Прозак» на самом деле. «Сноб» приводит тезисы из статьи Quartz о том, почему современные подходы в лечении депрессии могут быть основаны на заблуждениях и что делать людям, которые страдают от психического заболевания
Сегодня широко распространена версия, что депрессия — результат биохимических нарушений головного мозга. На самом же деле это лишь одна из гипотез, которая так часто тиражируется в научной среде, что стала восприниматься как доказанная истина. Случилось это потому, что в медицинской науке психиатрия долгое время не имела веса и, как правило, ассоциировалась с теорией Гиппократа о четырех типах темперамента и френологией (лженаукой о связи психики с формой черепа). Для врачей не была убедительна и психоаналитическая теория Фрейда. В этих условиях гипотеза о том, что психические заболевания — следствие органических нарушений головного мозга, звучала очень привлекательно. Эту версию и стали обсуждать чаще всего как основную, однако весомых исследований, подтверждающих ее, так и не появилось. Одним из первых лекарств, которые «капитализировали» гипотезу о психических болезнях как результате биохимических нарушений мозга, стал «Прозак» (флуоксетин). Препарат появился в американских аптеках 30 лет назад, и мы до сих пор не знаем, как он работает и действительно ли эффективен в лечении депрессии. Психиатры, которым выгодно утверждать, что депрессия — это заболевание мозга, а не психическая болезнь, настаивают на медикаментозном лечении. За бортом остаются различные социальные факторы, которые тоже могут провоцировать депрессию: изоляция, бедность, трагические события в жизни и многое другое. Психотерапия как способ лечения вторична по отношению к таблеткам. Это искажает не только наше понимание депрессии, но даже опыт ее переживания.
Сегодня описаны разные виды депрессивных расстройств*. Например, большое депрессивное расстройство, медикаментозно индуцированное депрессивное расстройство, органические расстройства настроения, возникающие как следствие органического заболевания. Все они отличаются по этиологии и продолжительности, но описанные симптомы в общем и целом одинаковы. Пациентов с разными депрессивными состояниями лечат одними и теми же лекарствами, хотя об одинаковых нарушениях биохимических процессов мозга речи не идет. В 1950-е и в 1970-е годы в американской аптеке для лечения депрессивных состояний можно было купить довольно опасные препараты. Даже незначительная передозировка этих препаратов — «Бутисола» (барбитурат) и «Валиума» (диазепам) — могла привести к летальному исходу, что отпугивало многих покупателей. Появление на рынке «Прозака» сильно изменило ситуацию, потому что это был антидепрессант нового поколения — более безопасный и с меньшим количеством неприятных побочных эффектов. Существующие сегодня антидепрессанты действуют более или менее одинаково. Так утверждает Энтони Ротшильд, профессор психиатрии медицинской школы Университета Массачусетс. Более того, за три десятилетия применения «Прозака» в лечении депрессии выбор антидепрессантов в аптеках значительно вырос. Однако ничего более эффективного, чем имипрамин — основной препарат из трициклических антидепрессантов, — так и не создали. Все это время производителям антидепрессантов ничто не мешало утверждать, что депрессия — нарушение работы мозга, которое можно поправить таблетками: и «Пароксетин», и «Золофт» (сертралин) продавались как «восстанавливающие химический баланс» препараты. Тем временем убедительных, научно доказанных версий о причинах депрессии до сих пор нет.
Согласно современным исследованиям, в 37 процентах случаев депрессия передается по наследству, то есть, очевидно, генетика и биология играют значительную роль. Но, так как у нейробиологов до сих пор нет точного способа определить, какая работа мозга считается «нормальной», а какая нет, проверить некоторые из гипотез невозможно. Если бы причиной депрессии было нарушение уровня серотонина, то препараты СИОЗС работали бы мгновенно, а не требовали длительного цикла приема**. Кроме того, снижение уровня серотонина в мозге должно было бы провоцировать депрессию, однако исследования доказывают, что это не так. Это не значит, что антидепрессанты, направленные на восстановление уровня серотонина, не работают. Но мы не знаем, влияют ли они в конечном счете на первопричину депрессии или лишь борются с ее последствиями. Наши представления о болезнях и их природе влияют на их течение. Например, симптомы анорексии у больных в Гонконге изменились, когда люди в этом регионе стали больше узнавать о том, как это заболевание протекает в западных странах. Возможно, наши нынешние представления о депрессии и медицинский подход приводят к тому, что болезнь охватывает больше людей: психиатрия называет психическим заболеванием даже те состояния, которые раньше считались стрессом или эмоциональным спадом. Согласно этому исследованию, эффект плацебо в лечении депрессии почти так же хорош, как прием антидепрессантов. Разница настолько мала, что практически не влияет на клиническую картину. Автор исследования, директор программы по изучению плацебо в Гарвардской медицинской школе Ирвин Кирш — убежденный сторонник немедикаментозного лечения депрессии. Согласно исследованиям, таблетки в комплексе с психотерапией эффективны в краткосрочной перспективе, но пациенты, проходившие психотерапию, не принимая лекарства, спустя более продолжительное время чувствуют себя лучше, и у них значительно более низкий показатель рецидива. У Кирша, конечно, полно оппонентов, которые, напротив, убеждены, что лекарства необходимы. Истина, как часто бывает, оказалась где-то посередине: пациентам с тяжелой депрессией, у которых нет сил ходить на психотерапию, обязательно следует назначать лекарства. Тем же, кто в состоянии проходить психотерапию, следует обязательно это делать, тем более что медикаментозное лечение помогает далеко не всем пациентам. В лечении депрессии также хорошо себя зарекомендовала когнитивно-бихевиоральная психотерапия, которая обойдется дороже лекарств, но эффект которой будет более устойчивым. Депрессия стала глобальной эпидемией, сегодня от нее страдает каждый четвертый человек в мире. Очевидно, что причины не только в биологии, но и вокруг нас: бедность, безработица, сексуальное насилие — остановить эпидемию невозможно, если не бороться со всеми причинами, многие из которых — увы — нельзя победить таблетками. * В DSM-5 — 5-м издании американского диагностического руководства по психическим расстройствам ** СИОЗС — Селективные ингибиторы обратного захвата серотонина — группа антидепрессантов третьего поколения snob.ru
Веронике 24 года. Несколько лет назад она узнала, что у неё биполярное расстройство. Мы попросили её рассказать о том, через что ей пришлось пройти, чтобы выяснить диагноз, о поддержке близких и непонимании общества и о том, каково это — не знать, в каком настроении ты проснешься завтра утром.
— Я родилась в небольшом рабочем посёлке Волгоградской области. Окончила школу и поехала учиться в Санкт-Петербург. Тут я и живу до сих пор.Всё началось в 2014 году. Я тогда только пошла на второй курс, училась на отлично, легко закрыла сессию, меня взяли работать в лабораторию на кафедре. Я жила в общежитии, вдали от родителей. В это время я начала замечать перемены в своём самочувствии, становилось всё меньше и меньше сил. Сколько бы я ни отдыхала, это не помогало: я не могла учиться, не могла работать. Тогда я сделала вывод, что я какая-то ленивая, ужасная, что это какой-то дефект личности. Я даже не предполагала, что это может быть болезнь.
Однажды я два дня не могла встать с постели. Я ела в кровати, ходила в туалет по стеночке. Тогда я поняла: что-то не так, это уже нельзя списать на характер. Я стала искать причину. Так начался мой поход по врачам.
Сначала я пошла к терапевту. Он направил меня к другим врачам: у меня подозревали туберкулёз, волчанку, аденому гипофиза, реактивный артрит. Я сдала кучу анализов, делала МРТ. Я ужасно расстраивалась, что все результаты были в норме. Что со мной происходит? Может, у меня в голове что-то не так?Потом, весной, когда я была в метро, мне очень захотелось прыгнуть под поезд. Я смогла перебороть это желание и сказала себе: надо идти к психотерапевту. Пришла к специалисту по месту регистрации, мне сказали: у вас, наверное, депрессия. Назначили лечение. Спустя неделю я вернулась, потому что оно мне не помогло. Тогда мне сказали: значит, это не депрессия. Но что это — сказать не смогли.
После этого я пошла к другому врачу в психоневрологический диспансер (ПНД). Меня направили в клинику неврозов. Там мне поставили диагноз «тревожно-депрессивное расстройство». Я лежала в клинике, стала ходить к психотерапевту в ПНД.
Прошло около двух лет, но моё состояние не изменилось. Врач не очень хотел мной заниматься: он стремился поскорее выпроводить меня из кабинета, не назначал ничего нового, выписывал одни и те же рецепты. Последней каплей стало то, что на приёме он заявил, что я ничем не болею, это просто у меня характер плохой.
Тогда, год назад, я ходила и к другому психологу. Он дал мне телефон своего знакомого психиатра, и тот наконец мне помог: я заметила первые улучшения только спустя три года после начала болезни. Понаблюдав за мной в течение нескольких месяцев, психиатр сказал, что у меня биполярное расстройство (БАР), и назначил психотерапевтическую коррекцию и медикаментозную терапию.Я почувствовала облегчение. Все мои странности получили объяснение. В то же время я расстроилась, когда узнала, что у меня БАР — его нельзя вылечить. Но потом я поняла, что даже с этими спадами и подъёмами настроения можно жить.
У меня расстройство второго типа, поэтому чаще всего у меня случаются депрессии, а не гипомании. Во время депрессии уходят силы, и они не восстанавливаются; я начинаю много спать — по одиннадцать — шестнадцать часов в сутки. Мне сложно концентрироваться, я не могу выполнять задачи. Иногда доходит до того, что я не могу читать. Какие-то простые вещи становятся невероятно сложными. После завтрака вымыть за собой посуду — подвиг.
Я мечтала получить высшее образование, но из-за диагноза мне пришлось отказаться от очного обучения и перевестись на заочную форму. Самое сложное — принять, что ты в какой-то момент объективно не можешь чего-то сделать. У меня очень много планов, целей, и каждый раз так тяжело признавать, что вот это сейчас мне не по силам, что придётся это отложить. Опять.
Мне повезло с окружением. Со мной всегда рядом был мой молодой человек (сейчас уже мой муж). Мы не жили вместе, когда всё это началось, но постоянно были на связи. Когда я стала ходить по врачам, я стала жить у него. Он помогал как мог, водил меня везде — мне становилось страшно, даже когда я разговаривала с людьми. Он до сих пор меня поддерживает морально и финансово. Лечение у психотерапевта довольно дорогое.Родители тоже помогали, особенно с оплатой лечения. Как-то понадобилось, чтобы приехала моя мама и посидела со мной. Позже она мне призналась, что только тогда поверила, что со мной что-то не так: увидела моё состояние своими глазами. До этого она не понимала, но всё равно продолжала меня поддерживать.
Я заметила, что отношение к моему диагнозу зависит от возраста: чем люди старше, тем сложнее им это понять и принять. Когда я училась в университете, я несколько раз брала академический отпуск, и когда возвращалась, приходилось учиться с младшими ребятами. Когда те, кто младше меня на два-три года, узнавали о моих проблемах, то говорили: знаю об этом, у моей знакомой то же самое. А вот даже мои ровесники реагируют странно. Случалось и так, что многие знакомые моего возраста, узнав о диагнозе, переставали со мной общаться.
С людьми старшего возраста совсем тяжело. Есть те, кто готовы тебя выслушать. А есть те, кто сразу уходит в глухое отрицание и стремится прекратить общение.
Были нелепые советы из серии «родишь ребёнка — всё пройдёт». Ещё предлагали поехать к бабушкам и знахаркам, пойти в церковь.
Уже два с половиной года я занимаюсь с психологом, и это очень сильно изменило мою жизнь. Благодаря диагнозу я научилась осознанности, способности рефлексировать, разбираться в отношениях с другими людьми, разговаривать с ними. Он научил меня внимательно относиться к своим чувствам, к реакциям, заботе о себе. Элементарно признаться: я сейчас устала, мне надо отдохнуть — очень важно.Мне помогает то, что когда я плохо себя чувствую, я не стесняюсь просить помощи. Мне понравилась фраза из одной статьи про ACT-терапию (Acceptance Commitment Therapy, терапия принятия и
ответственности. — Прим. ред.): «Не пытайся изменить то, как ты себя чувствуешь. Не пытайся заставить чувствовать себя лучше. Работай независимо от того, как ты себя чувствуешь».
После того как мне подобрали лечение, проблема концентрации стала неактуальной. Я всё ещё чувствую себя усталой, подавленной, но я могу собраться, сконцентрироваться и начать работать.
У меня неоконченное высшее образование, работаю программистом. Мой врач одобряет то, что я решила пойти на работу. На собеседовании я не говорила о своём диагнозе, я считаю, что работодателя должно интересовать только то, смогу ли я работать. А я смогу. Я очень хочу дальше продвигаться в своей работе, материально себя обеспечивать, решать задачи и узнавать что-то новое.
Фото: shutterstock.com
Родственникам людей, у которых БАР, я хочу сказать: верьте в то, что человек говорит. Какими бы неправдоподобными и необоснованными ни казались его симптомы и жалобы, обязательно надо верить. В нашем состоянии очень важно услышать, что каким бы ты плохим ни был, тебя всё равно любят и не оставят, что твои близкие всегда будут с тобой. Даже если эта фраза уже звучала двести раз, лучше сказать её ещё раз. В таком состоянии кажется, что ты остался один и рядом никого не будет.
Те, кто сам столкнулся с этим заболеванием, помните: вам станет легче. Нужно понимать, что когда ты в глубокой яме, нет никакого волшебного лекарства, которое тебя прямо сейчас оттуда вытащит. Придётся подождать (при этом лечиться и наблюдаться у врача), но потом всё наладится.
Депрессию не зря называют бичом современного общества. В возрасте старше 40 лет ею страдает каждый десятый, а если говорить о тинейджерах, то по данным ВОЗ, депрессия — ведущая причина нетрудоспособности подростков. Оценки распространённости этого расстройства в подростковом возрасте разнятся — от 15 до 40 процентов, но даже по самой низкой планке, это — огромное число. И при этом современные антидепрессанты далеко не идеальны. Даже если забыть о побочных эффектах, на миллионы пациентов они просто не действуют, на сопоставимое количество — действуют кратковременно. Исследователи из Северо-Западного университета предложили новую мишень для потенциальных антидепрессантов. На мышиной модели всё работало. Исследование опубликовано в 2016 году в журнале Molecular Psychiatry.
Тридцать лет назад появление в американских аптеках лекарства «Прозак» совершило революцию в лечении депрессии. Однако сегодня ученые утверждают, что мы не знаем, что такое депрессия и работает ли «Прозак» на самом деле. «Сноб» приводит тезисы из 
Веронике 24 года. Несколько лет назад она узнала, что у неё биполярное расстройство. Мы попросили её рассказать о том, через что ей пришлось пройти, чтобы выяснить диагноз, о поддержке близких и непонимании общества и о том, каково это — не знать, в каком настроении ты проснешься завтра утром.
