Опубликовано Оставить комментарий

Eletäänkö länsimaissa onnettomina?

Kuvahaun tulos haulle Eletäänkö länsimaissa onnettomina?Hyvinvointi ja mielenterveys ovat hyvän elämän kulmakiviä. Eri maissa ja kulttuureissa on kuitenkin erilaisia tapoja, miten näitä ilmaistaan, ymmärretään ja ylläpidetään.
Yksinkertaistaen voidaan sanoa, että länsimaisissa kulttuureissa korostetaan yksilöllisyyden tärkeyttä. Tämä näkyy esimerkiksi suhteellisen väljinä sosiaalisina verkostoina ja vahvana identifioitumisena omiin saavutuksiin. Sen sijaan yhteisöllisemmissä kulttuureissa arvostetaan yksilön vastuuta ja roolia osana ihmisryhmiä.
Länsimainen kulttuuri ja sivistys on selvästikin tuonut paljon hyvää, esimerkiksi koulutuksen ja terveyspalveluiden osalta, mutta sen kielteiset piirteet tuntuvat piirtyvän yhä selvemmin esille. Julkisessa keskustelussa kuuleekin usein kysyttävän, eläisimmekö terveempinä ja parempaa elämää, jos kulttuurimme arvostaisi vähemmän yksilön näkökulmaa, menestystä ja mielihyvän tavoittelua?

Eri kulttuurien välistä vertailua

Kysymystä kulttuurien vaikutuksesta hyvinvointiin on tutkittu psykiatrian epidemiologiassa. Se on pyrkinyt selvittämään mielenterveyshäiriöiden esiintymistä eri maissa ja kulttuuripiireissä. Poikkeuksellisen laajassa katsauksessaan Steel ja kumppanit (2014) kokosivat yhteen 63 eri maata koskevan tutkimuksen tulokset. Tutkimuksiin oli osallistunut yli 800 000 ihmistä, joilta kartoitettiin masennuksen, ahdistuneisuushäiriöiden ja päihderiippuvuuden esiintymistä.
Meta-analyysi osoitti, että aikuisväestöstä keskimäärin noin kolmannes sairastuu elämänsä aikana johonkin mielenterveyshäiriöön. Mielenkiintoista kyllä, häiriöiden esiintymisessä ilmeni kulttuuripiireittäin eroja: Itä-Aasian ja Tyynenmeren maissa sekä Pohjois- ja Kaakkois-Aasiassa mielenterveysongelmia esiintyi vähiten, kun taas englanninkielisissä länsimaissa (USA, Kanada, Iso-Britannia) mielenterveysongelmia esiintyi eniten.
Ruscio ja kumppanit (2017) puolestaan tarkastelivat yleistyneen ahdistuneisuushäiriön esiintymistä eri maissa. WHO:n keräämään aineistoon osallistui 140 000 ihmistä 26 eri maasta. Yksi tutkimuksen kysymyksistä liittyi siihen, miten eri maiden taloudellinen hyvinvointi vaikuttaa selittää ahdistuneisuushäiriöiden ilmenemisessä. Tuloksista ilmeni, että köyhissä maissa (esim. Peru) ahdistuneisuushäiriöitä esiintyi vain harvoin (1,5 %), keskituloisissa maissa (esim. Etelä-Afrikka) hieman enemmän (2,8 %), ja korkeatuloisissa maissa (esim. Ranska) kaikkein eniten (5,0 %). Tulokset olivat samansuuntaisia myös sen suhteen, miten paljon oireilu haittasi sairastuneiden elämää: korkeatuloisissa maissa ahdistuneisuushäiriön koettiin häiritsevän erityisen paljon ihmissuhteita, työntekoa ja kouluttautumista.

Länsimainen mielenterveyskäsitys voi olla yhteismitaton

Epidemiologisten tutkimusten perusteella olisi houkuttelevaa päätellä länsimaisen kulttuurin ja taloudellisen vaurauden olevan suorastaan haitallista mielenterveydelle. Kysymys kulttuurienvälisestä vertailusta on kuitenkin yllättävän haastava ja ongelmallinen. Esimerkiksi Henrich ja kumppanit (2010) ovat todenneet vakuuttavasti, että ihmistieteellinen tutkimus on keskittynyt tutkimaan vain hyvin kapeaa osaa ihmiskunnasta. He nimittävät tätä osaa leikkisästi lyhenteellä WEIRD, joka viittaa länsimaisiin (W), koulutettuihin (E), teollistuneisiin (I), rikkaisiin (R) ja demokraattisiin (D) maihin. Vauraissa länsimaissa luodut mielenterveyden käsitteet eivät välttämättä sovi muihin kulttuureihin, puhumattakaan yleistettävyydestä koko ihmiskuntaan.
Ongelma on siis se, että psykiatrian epidemiologiset tutkimukset ovat pohjanneet arvionsa mielenterveyshäiriöiden esiintyvyydestä länsimaisiin kriteereihin (esimerkiksi yhdysvaltalainen DSM ja eurooppalainen ICD). Voisiko olla, että länsimaissa on havaittu runsaasti mielenterveysongelmia vain siksi, että käytetyt menetelmät ovat sopimattomia muissa kulttuureissa? Tähän kysymykseen liittyen Haroz ja kumppanit (2017) kokosivat yhteen 138 laadullisilla menetelmillä tehtyjen tutkimusten tulokset. Niissä oli selvitetty masennuksen koettuja ilmenemismuotoja eri maissa ja kulttuureissa. Laadullisten menetelmien etuna on se, että ne auttavat ymmärtämään masennuksen olemusta osallistujalähtöisesti, eivätkä tarjoa valmista määritelmää masennuksesta.
Tulokset osoittivat selkeitä kulttuurienvälisiä eroja masennuksen kokemisessa: Pohjois- ja Kaakkois-Aasiassa – juuri maissa, joissa Steel ja kumppanit havaitsivat vain vähän oireilua! — masennuksen keskeisinä oireina pidettiin sydämeen liittyviä vaivoja ja liiallista ajattelua. Toisaalta missään kulttuurissa keskittymisvaikeuksia ei pidetty oleellisena masennuksen oireena, eikä Itä-Aasiassa edes alakuloista mielialaa nähty keskeisenä masennukselle.
Näyttää todella siltä, että länsimaiset kriteerit mielenterveydelle eivät ole kovin päteviä muissa kulttuureissa. Vaikka masennukseen liittyykin joitakin melko universaaleja piirteitä, aasialaisissa kulttuureissa koetaan sellaisia oireita, joita ei löydy länsimaisista diagnostisista kriteereistä, ja toisaalta siellä ei koeta tiettyjä oireita, joita pidetään länsimaisissa kriteereissä keskeisinä. Jos tämänkaltaiset eroavaisuudet mielenterveyshäiriöiden määritelmissä olisi huomioitu psykiatrian epidemiologisissa tutkimuksissa, olisivat länsimaiden ja ei-länsimaiden välillä voineet jäädä vähäisimmiksi. Kysymys kulttuurien välisistä keskinäisistä eroissa mielenterveyden suhteen näyttää jäävän kiusallisen avoimeksi.

Kulttuurien tarkasteleminen arvoulottuvuuksina

Kulttuurien välisiä eroja voidaan tarkastella toki muutoinkin kuin vertailemalla maantieteellisesti rajattuja alueita. Tunnetun Schwartzin (1992) arvomallin mukaan kulttuurit eroavat toisistaan kahden ulottuvuuden suhteen, jotka muodostavat yksityiskohtaisemman arvokehän. Ulottuvuudet liittyvät esimerkiksi siihen, miten paljon eri kulttuureissa arvostetaan yksilön saavutuksia (vs toisista välittämistä) ja yksilön itseohjautuvuutta (vs yhteisöllisiä normeja). Keskittymällä arvoulottuvuuksiin voidaan paremmin tarkastella kulttuureja irrotettuna esimerkiksi yksittäisten maiden käytännöistä, taloudellisesta tilanteesta ja kielestä.
Heim ja kumppanit (2017) selvittivät Schwartzin arvoulottuvuuksien yhteyksiä mielenterveysoireiluun. Tutkimusaineisto koostui kolmesta laajasta otoksesta, jotka kattoivat 26 eri maata. Tulokset osoittivat, että ahdistuneisuutta ja masennusta esiintyi enemmän kulttuureissa, joissa arvostettiin yksilön oikeuksia ja tasaveroisuutta, ja vähemmän kulttuureissa, joissa arvostettiin hierarkioita ja auktoriteetteja. Masennusta esiintyi myös enemmän kulttuureissa, joissa arvostettiin yksilön mielihyvää, ja vähemmän kulttuureissa, joissa arvostettiin yhteisöllisyyttä ja yhteyttä luontoon.
Tutkijat selittävät tuloksia siten, että yksilön mielihyvää arvostavissa kulttuureissa on vaarana joutua tilanteeseen, jossa on vaikea ylläpitää korkeita odotuksia onnellisuudesta ja tyytyväisyydestä. Yksilökeskeisyyteen liittyy myös se, että poikkeamat näistä odotuksista liitetään herkästi yksilön ominaisuuksiksi ja niitä kohdellaan häiriötiloina.
Vahvasti yhteisöllisissä ja hierarkioita arvostavissa kulttuureissa (kuten Kiinassa) puolestaan mielenterveyshäiriöihin liittyy usein vahvaa stigmatisoitumista, joka voi johtaa jopa sosiaaliseen eristämiseen. Voi olla, ettei näissä kulttuureissa koeta sopivaksi myöntää oireilua, tai oireilu koetaan yhteisöllisemmissä kulttuureissa ennemminkin kehollisina tuntemuksina.
On kuitenkin tärkeää huomata, että epidemiologisten tutkimusten tavoin Heim ja kumppanit (2017) nojautuivat edelleen länsimaiseen mielenterveyskäsitykseen. Vinouma saattoi kyllä olla pienempi kuin epidemiologisissa tutkimuksissa koska kulttuuria tarkasteltiin arvoulottuvuuksia yli yksittäisten maiden. Roudijkin ja kumppaneiden (2017) tekemä tutkimus auttaa vielä kiertämään tätä kulttuurisidonnaisten käsitteiden ongelmaa. Heidän tutkimuksessaan ei käytetty mielenterveyden valmiita määritelmiä, vaan osallistujia pyydettiin yksinkertaisesti arvioimaan omaa terveyttään viisiportaisella asteikolla (1 = erittäin huono terveys, 5 = erittäin hyvä terveys). Vaikka asteikko ei erityisesti kuvaa mielenterveyden oireilua, se tarjoaa melko yksiselitteisen yksilön kokemasta hyvinvoinnista. Kattavaan tutkimukseen osallistui yli 500 000 vastaajaa lähes 100 eri maasta.
Mielenkiintoista kyllä, myös Roudijkin ja kumppaneiden (2017) tulokset osoittivat, että kulttuureissa, joissa arvostettiin perinteisiä arvoja (kuten auktoriteetteja ja uskontoa) oma terveydentila koettiin paremmaksi verrattuna kulttuureihin, joissa arvostettiin maallisempia arvoja. Tämä muistuttaa Heim ja kumppaneiden (2017) arvotutkimuksen tuloksia ja tukee käsitystä siitä, että perinteisten arvojen kulttuureissa oireilua ilmenee suhteellisen vähän.
Yllättäen kuitenkin perinteisten arvojen yhteys koettuun terveyteen oli päinvastainen yksilötasolla: eri maiden sisällä terveytensä kokivat parhaimmaksi ne ihmiset, jotka kannattivat maallistuneita arvoja perinteisten sijaan. Ilmiö on siis varsin monimutkainen, ja siihen liittyy myös se, että yksilöt vertaavat ja suhteuttavat itseään toisiin.
Toinen Roudijkin ja kumppaneiden (2017) päätulos oli se, että kulttuureissa, joissa arvostettiin yksilön itseilmaisun vapautta (kuten suvaitsevaisuutta ja demokratiaa) oma terveydentila koettiin paremmaksi kuin kulttuureissa, joissa arvostettiin taloudelliseen ja fyysiseen turvallisuuteen liittyviä arvoja. Tulokset pysyivät samoina, vaikka analyyseissä huomioitiin maiden väliseen vaurauteen liittyviä eroja. Näyttää siis siltä, että länsimaisiksi mielletyt arvot toimivat kaksiteräisen miekan tavoin: Toisaalta maallistuneet arvot heikentävät koettua terveyttä, mutta yksilön itseilmaisun vapaus edistää koettua terveyttä.

Elämmekö siis onnettomina länsimaissa?

Kulttuurienvälinen mielenterveyden vertailu osoittautuu haastavaksi. Länsimaisten arvojen kulttuureissa, joissa arvostetaan yksilön mielihyvää ja vapautta, näyttää kyllä esiintyvän enemmän mielialahäiriöitä ja ahdistusta. Ei ole kuitenkaan täysin selvää, missä määrin tämä heijastelee todellisia kulttuurien välisiä eroja oireilussa, laadullisia eroja mielenterveyden ilmiasuissa, ja/tai oireilun raportoimisen suotavuutta. Eri kulttuurien arvoja tai tapoja ymmärtää mielenterveyttä ei voida myöskään asettaa yksioikoiseen paremmuusjärjestykseen.
Onko kuitenkin jotain mitä yksilökeskeiset länsimaiset kulttuurit voisivat oppia muilta? Ensiksi, muut kulttuurit osaavat kenties paremmin hyväksyä kielteiset tunteet osaksi normaalia elämää ja tunne-elämän aaltoilua. Esimerkiksi sosiaalisen median välittämä ideaalikuva jatkuvasta onnesta on epärealistinen kaikilla tavoilla mitattuna.
Toiseksi, maallistuneissa länsimaisissa kulttuureissa ”suurten kertomusten” ja auktoriteettien puute voivat ahdistaa. On toivottavaa, että myös vapautta korostava yhteiskunta tarjoaa rakentavan arvopohjan jäsenilleen.
Kolmanneksi, länsimaisessa ajattelutavassa voi piillä ylipsykologisoinnin riski. Kielteiset tunteet ja epäonni eivät aina johdu yksilön omista ajattelutavoista tai valinnoista, vaan niiden syy voi paikantua yksilön ulkopuolelle. Nämä voivat liittyä esimerkiksi kohtuuttomiin yksilöön kohdistuviin vaatimuksiin tai ekokatastrofin uhkaan. Toisaalta länsimaisiin arvoihin sisältyvä usko yksilön vaikutusmahdollisuuksiin voi hyvinkin auttaa taistelemaan yhteiskunnallisten muutosten puolesta.
 Jallu Lindblom työskentelee tutkijana Turun ja Tampereen yliopistoissa sekä KU Leuvenissa (Belgia).
VIITTEET
Roudijk, B., Donders, R., & Stalmeier, P. (2017). Cultural values: can they explain self-reported health? Quality of Life Research26(6), 1531-1539.
Ruscio, A. M., Hallion, L. S., Lim, C. C., Aguilar-Gaxiola, S., Al-Hamzawi, A., Alonso, J., … & De Almeida, J. M. C. (2017). Cross-sectional comparison of the epidemiology of DSM-5 generalized anxiety disorder across the globe. JAMA psychiatry74(5), 465-475.
Schwartz, S. H. (1992). Universals in the content and structure of values: Theoretical advances and empirical tests in 20 countries. In Advances in experimental social psychology (Vol. 25, pp. 1-65). Academic Press.
Steel, Z., Marnane, C., Iranpour, C., Chey, T., Jackson, J. W., Patel, V., & Silove, D. (2014). The global prevalence of common mental disorders: a systematic review and meta-analysis 1980–2013. International journal of epidemiology43(2), 476-493.
Haroz, E. E., Ritchey, M., Bass, J. K., Kohrt, B. A., Augustinavicius, J., Michalopoulos, L., … & Bolton, P. (2017). How is depression experienced around the world? A systematic review of qualitative literature. Social Science & Medicine183, 151-162.
Heim, E., Wegmann, I., & Maercker, A. (2017). Cultural values and the prevalence of mental disorders in 25 countries: A secondary data analysis. Social Science & Medicine189, 96-104.
Henrich, J., Heine, S. J., & Norenzayan, A. (2010). The weirdest people in the world? Behavioral and brain sciences33(2-3), 61-83.
Juttu on julkaistu Psykologi-lehdessä 2019/3.
/www.psykologilehti.fi
 

Опубликовано Оставить комментарий

Ирина Млодик. Созидатели личных катастроф или как позволить себе счастье.

На изображении может находиться: один или несколько человек и текстЕй кажется, что она крепко держит штурвал и уверенно ведет корабль своей жизни, осознанно выбирая тот или иной маршрут, предугадывая и предотвращая попадание корабля в возможные бури и мели. Она убеждена, что свободна в выборе и всегда поступает так, как лучше для нее… Только почему-то раз за разом на протяжении уже более чем тридцати лет она попадает в одни и те же ситуации: ее предают друзья, мужчины расстаются с ней после третьего свидания, а начальство всегда сваливает на нее всю работу и при этом у него всегда находятся поводы для недовольства и критики. Все это она объясняет вопиющей несправедливостью, традиционно жалуется на судьбу, обвиняет всех вокруг и продолжает надеяться, что с приходом нового мужчины или нового начальника все будет по-другому…
Удивительно часто повторяющаяся история. Приходят клиенты, один за одним, меняются пол, возраст, обстоятельства. Но у каждого есть что-то, что повторяется раз за разом с удручающим постоянством, и они негодуют, расстраиваются, болеют, жалуются и никак не могут понять, почему же у них все происходит именно так. Просто когда-то, возможно очень давно, все это с ними случилось в первый раз.
Все, что происходит с нами, изменяет нас. Ранняя травма – это то, что произошло с нами, когда мы были детьми. Событие или ряд эпизодов, изменивших нашу психологическую структуру, определивших то, как будет дальше строиться наша взрослая жизнь, даже если сама травма уже давно забыта и похоронена под спудом новых, как бы совсем не связанных с ней событий.
У ранней психологической травматизации есть свои законы
  1. Она всегда неожиданна. К ней нельзя подготовиться. Она застает врасплох. Она, как правило, погружает ребенка в ощущение беспомощности, неспособности защититься. Очень часто в момент травмы он впадает в эмоциональный ступор, не испытывая сильных чувств, не имея возможности позлиться или дать отпор. Он замирает и даже не знает, как к этому относится. Лишь позже эмоциональность включается, и ребенок может пережить боль, ужас, стыд, страх и т.д. Сильная, не перевариваемая психикой травма может быть вытеснена и не вспоминаться годами. Но ее постдействие продолжает работать и определять поведение человека в его уже взрослой жизни.
  2. Она произошла в ситуации, когда ребенок мало, чем мог управлять. В момент травмы ребенок внезапно теряет контроль над ситуацией, потому что вся власть и контроль в этот момент, как правило, у взрослого, который, так или иначе, имеет отношение к травме. Ребенок оказывается совершенно беззащитным перед теми переменами, что привносит в его жизнь травма. И с тех пор, он практически не переносит возможной непредсказуемости, старается организовывать свой мир, тщательно продумывая возможные шаги и последствия, почти всегда отказывается от малейшего риска и болезненно реагирует на любые перемены. Тревога становится его вечным спутником, желание контролировать мир вокруг – насущной необходимостью.
  3. Детская травма меняет мир. Ребенок до травмы считает, что мир устроен определенным образом: он любим, его всегда защитят, он – хороший, его тело чисто и прекрасно, люди ему рады и т.д. Травма может внести свои жесткие коррективы: мир становится враждебным, близкий человек может предать или унизить, своего тела надо стесняться, он глуп, некрасив, недостоин любви…
    Например, до травмы ребенок был убежден, что папа его любит и никогда не причинит боль, но после того, как выпивший отец поднимает на дочь руку, мир становится иным: в нем мужчина, который любит, может обидеть тебя в любой момент, и тебе будет страшно, и ты ничего не сможешь сделать. Или другой случай: маленькая девочка весело крутится, от чего ее юбочка кружится вокруг маленьких ножек красивыми волнами, и она чувствует себя такой легкой, летящей, волшебно-красивой. Мамин окрик: «Прекрати юбкой мотать! Постыдилась бы перед всем миром трусами сверкать!» — все необратимо меняет. Теперь ей всегда будет невозможно вести себя хоть сколько-то сексуально и привлекательно, потому что теперь в ее мире женская привлекательность под строжайшим запретом во избегания невыносимого стыда, который она даже не помнит, откуда взялся.
  4. В последующей жизни такого человека происходит постоянная ретравматизация. То есть ребенок, даже вырастая, бессознательно «организует» и воспроизводит события, повторяющие эмоциональную составляющую травмы. Если в детском возрасте он был отвергнут сверстниками, то в своей последующей жизни в каждом коллективе он будет так влиять на поле вокруг него, что непременно вызовет отвержение окружающих, и сам же снова будет от этого страдать. Девочка, битая выпившим отцом, с большой степенью вероятности может «организовать» себе пьющего или бьющего мужа или партнера. И будет снова… жаловаться на судьбу.
    Я это называю «подставлять драный бок». Неосознанное желание, совершенно не желая того, подставлять миру свою незаживающую травму, по которой ничего не подозревающий мир непременно ударит кулаком, или сковырнет пальцем с трудом нарастающую корочку. Удивительно, до чего бывшие травмированные дети от этого страдают, и с каким упорством они организуют свою жизнь именно так, чтобы было все также больно.
  5. Травмированные дети, уже вырастая, не могут позволить себе быть счастливыми. Потому что счастье, стабильность, радость, успех – это то, что было с ними до того, как травма случилась. Они были радостны и довольны, как внезапно их мир меняется, и меняется он катастрофичным образом для их детского сознания. С тех самых пор счастье и покой для них – это ощущение неминуемо надвигающейся катастрофы. Они могут не любить праздники, морщиться на чьи-то комплименты и уверения в любви, не верить тем, кто интересуется ими с лучшими намерениями, разрушать семейную идиллию, доводя все до скандала… Как только на горизонте их жизни начинает светить солнце, они непременно все сделают так, чтобы разразилась грандиозная драматичная буря. При чем очень часто буря, устроенная даже не их руками: неожиданно напивается муж перед долгожданной поездкой, заболевают все дети, бросают любимые, происходят сокращения на работе и т.д. Все происходит как бы без их прямого участия, но с удручающей закономерностью. Весь мир бросается на помощь: им нужно во чтобы то ни стало воспроизвести травму, только при этом все подсознательно взять под свой контроль, теперь они уже не позволят, чтобы все случалось внезапно, как когда-то, когда это было в первый раз. Теперь они убеждены, что когда все хорошо, всегда случается что-то страшное. И оно непременно случается, потому что мир всегда идет им навстречу…
  6. Травма – это не всегда одно ключевое событие. Это может быть постоянное психологическое давление на ребенка, попытка его переделать, критика, в которой он живет день от дня, его ощущение ненужности родителям, постоянное чувство вины за то, что он есть и все, что он делает. Часто ребенок вырастает с каким-то иногда плохо осознаваемым посланием: «я должен угождать», «все вокруг ценней, чем я», «никому нет до меня дела», «я всем мешаю, зря копчу небо» и любыми другими, калечащими его психику и создающими ретравматизирующую действительность. Работать с такими посланиями, которые во взрослой жизни прочно встроились в психический каркас непросто. Еще и потому, что нет даже памяти о том, как жить без этих посланий, нет опыта жизни до травмы.
  7. Трудно не согласиться с Фрейдом, который высказывал предположение о том, что чем более ранняя травма, тем труднее процесс излечения. Ранние травмы плохо помнятся, рано встраиваются в психологические конструкты ребенка, меняя их и задавая новые условия, на которых эта психика потом функционирует. Такая ранняя «инвалидизация» приводит к тому, что мир кажется именно таким, каким его с самого раннего детства воспринимал ребенок. И невозможно просто найти и выдернуть кривой или травмирующий конструкт из психики, не подвергнув риску обрушения всей психической конструкции. Хорошо, что у клиентов есть психологические защиты, которые в значительной мере защищают психику от подобных операций. Поэтому работа с ранней травмой скорее похожа на археологические раскопки, чем на хирургическую операцию.
Работа с ранней травмой
Не любая травма остается в психике надолго и меняет потом психологические конструкты. Только та, что не была прожита должным образом. Из практики мной было замечено, что это происходило в тех случаях, когда:
  • ребенок был незащищен, ему не оказали поддержку, он переживал острое чувство незащищенности и бессилия;
  • ситуация была явно конфликтной (например, унижает или причиняет вред тот, кто должен защищать и любить) и у ребенка возник эмоциональный и когнитивный диссонанс, который никто не помог ему разрешить;
  • ребенок не мог защитить себя сам, не смог проявить, а иногда даже позволить себе почувствовать агрессивные чувства к травмирующему его объекту;
  • сработало вытеснение из-за сильной опасности для психики ребенка, либо он может помнить о ситуации, но «пропускать» некоторые эмоции и чувства, которые слишком тяжелы были для проживания в тот момент;
  • ребенок, не имея возможности обсудить ситуацию травмы, «сделал выводы» о том, как устроен мир, и неосознанно выстроил защиты от этого мира, сделав его глобально травмирующим.
Если мы имеем дело с только что полученной детской травмой, то соответственно мы работаем с ребенком и, по возможности, его семьей. Нам важно, разговаривая с ребенком на его языке, использовать средства, соответственно возрасту: игрушки, рисование, проигрывание, сказки, поговорить с ребенком о травмирующей ситуации. В возрасте до 10 лет, можно использовать недирективные методы работы с ребенком: организовать ему пространство и возможность проигрывать ситуацию на символическом уровне. В большинстве случаев, дети используют эту возможность, и травма начинает проявлять себя в рисунках, играх, разговорах. Нам остается только быть чуткими и поддерживать его в проявлении чувств и тех процессов, что начинают протекать в нашем кабинете.
«Свежая» травма, как правило, легко выходит на поверхность, как только ребенок начинает чувствовать доверие, принятие его терапевтом и безопасность. Важно акцентировать внимание на том, какие чувства ребенок избегает проживать, каким он воспринимает мир, и как оценивает свое участие в травмирующей ситуации, а также действия тех, кто причинил ему вред.
Если мы работаем со взрослым, получившим в детстве травму, нам важно иметь ввиду:
  1. Травма надежно «похоронена» и контейнирована, и зачастую вы не сможете получить к ней «прямой доступ», даже если вы убеждены, что она была и даже понимаете, какого она рода, и какие нарушения она принесла вашему клиенту. Клиент может долгое время отрицать наличие в его прошлой жизни хоть какого-то значимого травмирующего события. Клиент давно привык считать свои «драные бока» нормой, в которой он живет. И ему часто не очевидна связь его нынешних проблем с травмой, наличие которой вы подозреваете.
  2. Психическая конструкция взрослого клиента довольно устойчива. И несмотря на то, что она давно уже привносит в жизнь клиента немалые огорчения, страдания и трудности, он не будет спешить от нее отказываться. Потому что она долгие годы служила ему «верой и правдой», и к тому же когда-то защитила от тяжелой и труднопереносимой ситуации.
  3. Клиенту страшно даже приближаться к тем чувствам, что были пережиты (а, скорее всего, даже не до конца пережиты) им когда-то, и поэтому сопротивление по мере приближения к травматической прошлой ситуации будет резко расти. Часто именно по его наличию и силе можно предположить, что мы где-то близко.
  4. Поэтому работа с ранней детской травмой у взрослого клиента не может быть краткосрочной, поскольку требуется пройти несколько стадий, которые у каждого клиента (в зависимости от характера травмы, степени нарушений, особенностей выстроенных после нее защит) будут занимать свое малопредсказуемое время.
Этапы работы с ранней детской травмой у взрослого клиента:
  1. Формирование крепкого рабочего альянса, доверие, безопасность, принятие. На этом этапе клиент, как правило, рассказывает о своих проблемах в жизни, предпочитая не углубляться, но подсознательно он проверяет психотерапевта на безоценочность и принятие. Невозможно даже почувствовать в себе трудные переживания рядом с человеком, которому вы не доверяете, и который тщательнейшим образом не проверен вами, особенно если прежде вы были травмированы.
  2. Постепенное обучение клиента осознанности и привычке смотреть на свои проблемы не только с точки зрения «что мир не так делает со мной», но и с точки зрения «что я делаю с миром, что он так со мной». Развитие в нем способности видеть свое авторство в формировании тех моделей, по которым он теперь живет.
  3. Вместе с ним исследовать то, когда и каким образом эти модели сформировались. Какова была жизнь нашего клиента, что у него возникли именно эти взгляды на мир, установки, способы контактировать с миром, строить и разрушать отношения.
  4. Увидеть и принять свою «инвалидизацию», например, невозможность вырасти в любви, иметь тех родителей, которые бы понимали и поддерживали, невозможность так верить в себя, как делают это люди, у которых никогда не было этих травм и проблем, неспособность доверять, любить самим или относится к миру так, как это делают «здоровые» люди.
  5. Раз за разом переживать сильные чувства по поводу все-таки обнаруженной травмирующей ситуации и ее последствий: печаль, горечь, гнев, стыд, вину и т.д. Терапевту важно замечать, какие чувства клиенту трудно позволить себе переживать. Очень часто клиентам трудно переживать злость по отношению к «насильникам», которые одновременно были ему близкими людьми, родителями, братьями, сестрами.
  6. Освободиться от вины (или ее части), разделив (или передать ее полностью) ответственность с теми, кто был участником или источником детской травмы. Поняв и разделив страдания того ребенка, который подвергся тогда своего рода насилию и был совершенно беспомощен и «безоружен». Внутренний ребенок, подвергшийся насилию и получивший травму, продолжает жить внутри уже взрослых людей и продолжает страдать. И задача наших клиентов: его принять, защитить и утешить. Очень часто взрослые относятся к своему внутреннему травмированному ребенку не с пониманием, а с осуждением, критикой, стыдом, что только усиливает разрушительное действие травмы.
  7. Травма во многом сформировала психологическую «инвалидность» в силу того, что ребенка не защитили те, кто были призваны защищать. Наша задача – научить взрослого клиента защищать своего внутреннего ребенка и быть всегда на его стороне. Это позволит ему избегать травм в будущем и убережет его от последующих ретравматизаций.
  8. Постепенно вместе с клиентом перестраивать привычный каркас из его психологических конструктов и установок, показывая ему, как помогли ему и сработали те конструкты, что он имел в детстве, и как они же не работают, не адаптивны или деструктивны сейчас, в его взрослой жизни, особенно когда это единственный способ реагировать на происходящее. Вместе с клиентом находить его собственные ресурсы и возможности для того, чтобы переносить непредсказуемость и строить свою жизнь без тревожного ожидания и бесконечного воспроизводства травмы. Для этого клиенту также важно ощутить собственную власть над своей жизнью, которая когда-то была травматично отнята теми, кто был призван заботиться и обучать ею пользоваться.
Таким образом, взрослый клиент, проработавший свою раннюю детскую травму, получает широкий спектр возможностей строить свою жизнь. У него всегда остается прежняя, взятая из детства, способность реагировать (замыкаться в себе, или пытаться всех очаровать, или быть очень послушным, или нападать в защитных целях). Но к прежнему способу добавляется еще и другие, многие из которых могут значительно удачнее подходить к той или иной ситуации.
Взрослый клиент перестает неосознанно «теребить» старые раны. Они аккуратно обработаны, перебинтованы, и постепенно рубцуются, оставляя после себя шрамы, которые уже не так болят. Клиент понимает, где и как он ранен, и относится к своим бедам с уважением, вниманием и не позволяет другим снова доставлять ему боль. И он, наконец, позволяет себе жить успешно и счастливо, переставая контролировать весь мир вокруг в тревожном созидании личной катастрофы
Опубликовано Оставить комментарий

Harri Virtanen uskoo, että rakkaus voi parantaa ihmisen syvimmätkin traumat

Psykoanalyytikko Harri Virtasen mukaan olemme paljon enemmän riippuvaisia ihmissuhteistamme kuin yksilöä korostava kulttuurimme antaa meidän olettaa. – Suhde on väline traumojen hoitamiseen, Virtanen sanoo.
Traumaattiset elämänkokemukset luovat epävakautta ihmisen tunne-elämään ja ihmissuhteisiin. Etenkin varhaisessa iässä rikkoutuneen kiintymyssuhteen seuraukset ovat pitkäkantoiset.
Varhaisten traumojen kanssa työskentelevä psykoanalyytikko Harri Virtasen mukaan lapsuudessa syntyneet traumat ovat usein kaikista haastavimpia.
– Kun luottamus järkkyy jo lapsena, seuraukset ovat usein kaikista vakavimmat, Virtanen sanoo.

Vaarallinen noidankehä

Trauma ei ole harvinaisuus. Virtasen mukaan noin kaksi kolmasosaa ihmisistä kokee ennen 16 ikävuotta jonkin traumaattisen tilanteen. Heistä yksi kolmasosa saa kokemuksesta jonkinasteisia posttraumaattisia oireita.

MAINOS

Virtasen mukaan usein onkin niin, että samankaltaisen taustan omaavat ihmiset ajautuvat yhteen. Se voi olla myös riskitekijä suhteelle.
– Kun molemmat suhteen osapuolet kantavat mukanaan traumaa, vaarana on, että molemmat toteuttavat suhteessa omaa traumamaailmaansa. Toinen nähdään vain omien pelkojen heijastuspintana, Virtanen kertoo.
Tilanne ajautuukin helposti noidankehään. Esimerkiksi Virtanen nostaa parisuhteessa ilmenevän mustasukkaisuuden. Kun puoliso epäilee alati kumppaniaan, toinen joutuu suhteessa jatkuvien syytösten kohteeksi.
– Mitä vähemmän parilla on välitöntä vuorovaikutusta, sitä vähemmän toinen nähdään ihmisenä. Tämä on usein myös se hetki, jolloin ihmiset hakeutuvat parisuhdeterapiaan – toinen on kadotettu erilaisiin uskomuksiin, väitteisiin ja tulkintoihin, Virtanen kertoo.

Voiko rakkaus parantaa?

Vaikka traumat ovat hankalia työstettäviä, ne eivät ole väistämättä ikuisia. Virtanen uskoo ihmissuhteiden olevan tärkeässä asemassa traumojen parantumisessa.
– Olemme paljon enemmän suhteissamme kiinni kuin yksilöä korostava kulttuurimme antaa olettaa. Synnymme suhteisiin, identiteettimme rakentuu suhteissa ja itseluottamuksemme on asia, jonka saamme sosiaalisesti, Virtanen sanoo.
Psykoanalyytikko esitti ajatuksensa rakkauden parantavasta voimasta ensimmäisen kerran vuonna 2019 julkaistussa Trauma ja rakkaus -kirjassaan. Teoksessaan Virtanen käsittelee traumoja, niiden syntymekanismeja sekä vaikutusta elämään ja ihmissuhteisiin.
Virtasen ajatus on, että kun pariskunnan molemmat osapuolet ovat tarpeeksi motivoituneita, suhteelle annetaan mahdollisuus edistyä ja parantua.
– Terapeuttia nähdään kerran viikossa, mutta ihmiset elävät yhdessä seitsemän päivää viikossa. Parisuhteessa on todella suuri voima, jos molemmat haluavat työskennellä suhteen eteen. Suhde on väline traumojen hoitamiseen.

Voiko rakkaus parantaa? Psykoanalyytikko Harri Virtasen mukaan parisuhteella ja rakkaudella voi olla parantava voima. Traumojen ylitsepääsemiksi pariskunnan on puhallettava yhteen hiileen.

Voiko rakkaus parantaa? Psykoanalyytikko Harri Virtasen mukaan parisuhteella ja rakkaudella voi olla parantava voima. Traumojen ylitsepääsemiksi pariskunnan on puhallettava yhteen hiileen.

Tasapainoinen suhde antaa mahdollisuuden parantua

Parisuhteessa toinen ei voi kuitenkaan pelastaa toista. Traumoista ylitsepääsemiseksi parisuhteen tuleekin olla tasapainoinen ja välittävä. Uhrautuva marttyyrirakkaus ei pelasta ketään.
– Parantumiseen tarvitaan aina myös ihmisen oma motivaatio. Kumppanin on oltava valmis muuttamaan käytöstään ja työskentelemään omien tunteidensa kanssa, Virtanen lisää.
Yhteisen sävelen löydyttyä ensimmäisenä käytännön askeleena on opetella tunnistamaan vahingolliset, traumasta aiheutuneet käyttäytymismallit. Tehtävä ei ole helppo, sillä trauman aktivoituessa ihminen reagoi tilanteeseen herkästi automaattisesti.
 – Puoliso ei välttämättä voi auttaa siinä hetkessä, kun tuhoava kela lähtee pyörimään. Trauma voi olla niin syvällä ja voimakas, ettei sitä tietoisella tahdolla pysty käsittelemään, Virtanen huomauttaa.
Tärkeintä siinä tilanteessa onkin ymmärtää, että oma käytös johtuu traumasta. Virtanen muistuttaa, että syyllistämisen sijaan tilanteessa tulisi pyrkiä puhumaan avoimesti.
– Suhteen traumatisoitunut osapuoli joutuu myös ottamaan vastuuta, eikä hylkäämispelkoinen saa jatkuvasti syyttää toista.

Yhteiset pelisäännöt auttavat

Haastavien hetkien varalle Virtanen suosittelee pariskuntia allekirjoittamaan yhteiset pelisäännöt.
– Yhdessä voidaan sopia esimerkiksi tekstiviestin lähettämisestä, jos toiselle on vaikeaa, että kumppani tulee kotiin myöhemmin kuin on sovittu, Virtanen ohjeistaa.
Traumareaktiota on myös vaikea puhaltaa kerrasta poikki. Traumojen työstämiseksi pariskunnan on opittava kohtaamaan vaikeat hetket uudelleen ja uudelleen.
– Tie on pitkä, ja parantuminen tapahtuu pikkuhiljaa. Tuloksia voidaan saada nopeasti, jos molemmat ovat sitoutuneita saamaan asiat kuntoon, Virtanen summaa.
Lue myös:
Psykoanalyytikko Harri Virtanen oppi elämään traumojensa kanssa: ”Syvimmän trauman aiheuttaa toinen ihminen”
anna.fi