Опубликовано Оставить комментарий

Больничный по поводу депрессии стал поводом для масштабного обсуждения в соцсетях.

 Разработчик ПО Мадалин Паркер (Madalyn Parker), взявшая пару свободных дней, чтобы справиться с симптомами тревожности, депрессии и посттравматического расстройства.Ответ генерального директора на то, что сотрудница взяла свободные дни по причинам, связанным с психическим здоровьем, вызвал дискуссию международного масштаба. Разработчик ПО Мадалин Паркер (Madalyn Parker) отправила коллегам письмо, сообщая им, что она возьмёт несколько свободных дней, чтобы поправить психическое здоровье, и генеральный директор её компании ответил ей, поблагодарив за открытость и честность.
 
Паркер показала ответ своего босса, Бена Конглтона (Ben Congleton), в Твиттере. Ответ быстро обрёл вирусную популярность и вызвал обсуждение международного масштаба. Основной темой обсуждения стало нежелание работодателей признавать проблемы с психическим здоровьем достаточно серьёзным поводом для того, чтобы пропускать рабочие дни.
Паркер сообщила в Твиттере, что она страдает от хронической тревожности, депрессии и посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), и сказала, что иногда ей нужны свободные дни, чтобы справиться с симптомами.
В прошлом месяце она написала твит:

«Здоровье (тревога, депрессия, травма) слишком беспокоят меня и не дают эффективно работать. Работа слишком беспокоит и не даёт эффективно заботиться о себе».

Поэтому она отправила коллегам по электронной почте письмо, в котором объяснила, почему несколько дней её не будет на работе:

«Привет, команда,
сегодня и завтра я беру свободные дни, чтобы поправить психику. Надеюсь, что на следующей неделе вернусь с новыми силами и выложусь на 100%».

Скриншот переписки Паркер с её боссом.
Скриншот переписки Паркер с её боссом.

На её письмо также ответил Конглтон, генеральный директор Olark (разработчик ПО для чатов):

«Мадалин, привет! Я хочу лично поблагодарить вас за это письмо. Такие письма напоминают о том, как важно использовать свободные дни для заботы о психическом здоровье — поверить не могу, что так поступают не все компании. Вы — пример для всех нас. Вы помогаете разрушить стигму и показываете, что каждый сотрудник — это живой человек».

Многие прочитавшие пост Паркер написали, что им не повезло на столь понимающее начальство:

«Ух, было бы здорово! Однажды мне пришлось взять несколько свободных дней по такой же причине. Когда я вернулся, босс сказал мне больше так не делать, иначе вылечу с работы».

«Мне пришлось отпроситься с работы во второй половине дня, и мне потом прислали пассивно-агрессивный ответ с документом, где рассказывалось о том, какие случаи проблем с психикой покрывает наша медицинская страховка».

«ХОТЕЛОСЬ БЫ! Мой начальник БУКВАЛЬНО сказал мне, что уволит меня из-за депрессии, потому что это «неудобно».

Письмо Паркер — и последующий пост — в четверг насчитывали уже более 14 000 ретвитов и собрали более 42 000 лайков. Их отметила даже генеральный директор Facebook Шерил Сэндберг (Sheryl Sandberg).

«Это прекрасно. Я благодарна Мадалин за открытость — это нелегко. Её гендиректор Бен проявил сочувствие и стал отличным примером того, почему нам нужно больше таких начальников, которые принимали бы своих сотрудников целиком и полностью», — написала Сэндберг в Facebook.

Конглтон сказал, что его поразило, как часто люди сталкиваются с негативным отношением к своему психическому здоровью на работе:

«Мне казалось, что в моей реакции не было ничего выдающегося. Для нас это обычное дело. Ничего нового».

Согласно отчёту, опубликованному Американской психиатрической ассоциацией (American Psychiatric Association), каждый пятый американец страдает каким-нибудь психическим заболеванием. Также, согласно этому отчёту, 80% сотрудников, прошедших соответствующее лечение, стали более эффективны на работе и получают от неё больше удовольствия.
Конглтон написал по этому поводу пост в Medium:

«Сейчас 2017 год. Наша экономика основана на знании. Наша работа требует, чтобы разум был в наилучшей форме. Когда спортсмен получает травму, он выходит из игры и лечится. Давайте осознаем, что мозг — это тоже часть организма».

 
https://22century.ru

Опубликовано Оставить комментарий

Анастасия Дергачева. Боль и кайф: как я живу с биполярным расстройством.

Фото: NASAВ рубрику Истории
Почти месяц я живу, как под наркотиками. Одно но — я не принимаю наркотики. За это время я завела новых друзей, в третий день отпуска получила легкое сотрясение, а в последний — сделала татуировку. Если не знать, что у меня биполярное аффективное расстройство (БАР), можно подумать, что я просто веселый и немного странный человек. Зачем же я лечусь?
Я достаю старые рецепты из коробочки и раскладываю их, как пасьянс: «Прозак», «Эглонил», «Зилаксера», «Симбалта», «Триттико», «Фенотропил», «Ламиктал», «Финлепсин», «Тебантин», «Церепро», «Амитриптилин», «Трифтазин», «Анафранил», «Трилептал», «Галоперидол». Похоже на фильм «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», но это не наркотики. Это антидепрессанты, нейролептики, нормотимики и ноотропы, которые я принимала в течение последних двух лет. Сейчас я принимаю нормотимик, который должен постепенно выровнять мои колебания из одной фазы в другую.
Год назад мне диагностировали биполярное аффективное расстройство, однако, по моим воспоминаниям, я живу с ним всю жизнь. Почти два года назад — депрессию. Об этом я пишу в своем блоге, который прервался на год.
БАР — это нелегко. Но мне очень повезло. Не потому, что я чувствую больше, чем другие. Я не считаю себя «особенной», не романтизирую свою болезнь (Александр Пушкин, Винсент Ван Гог, Стивен Фрай, Курт Кобейн  — мои товарищи по заболеванию).
Мне повезло, что у меня более «легкая» разновидность — БАР 2 типа. С БАР 1 типа во время маниакальных эпизодов рано или поздно попадают в психушку. У меня более легкие, гипоманиакальные фазы. Во время гипоманий я очень много разговариваю, пишу десятки сообщений своему врачу, знакомлюсь с людьми на улице, в такси и в очереди в аптеке, а также испытываю кайф, как будто я приняла наркотики, хотя я их и не принимаю.
Фото: NASA
Из центра головы по рукам бегут мурашки, я испытываю блаженство, прикрываю глаза и улетаю куда-то в другой мир. Даже если день назад я ударилась головой и подвернула ногу, меня укачивает и больно ходить.
«Вы такие офигенные, я вас люблю!», — говорю я своим новым знакомым. Я собираюсь сделать еще четыре татуировки. Срочно покупаю пять томов Бродского, а после закрытия книжного ношусь в поисках Пушкина. Пушкин нужен мне сию минуту, однако через пару часов я забываю о нем.
Раз все так офигенно, зачем лечиться?
Год назад во время гипомании я заняла у мамы довольно приличную для меня сумму денег и купила параплан. Потом у меня началась депрессия, и я на нем так и не полетала.
Мои гипомании длятся от трех недель до полутора месяцев, депрессии — много месяцев. Они не такие тяжелые, как у людей с клинической депрессией, но пережить их непросто. А главное, кажется, что фаза будет длиться вечно.
Стоит заметить, что работать тяжело как в депрессии, так и в гипомании, но на препаратах гораздо легче. Работа меня стабилизирует.
Самое изматывающее во время депрессии — это отсутствие сил и апатия. Во время прошлого отпуска я сдала билеты на самолет и неделю просто не выходила из дома. Я спала по 20 часов, либо целый день смотрела в стену или в потолок. Выход в магазин в середине недели по сложности напоминал экспедицию в открытый космос.
Во время депрессии сил нет вообще ни на что, особенно на общение с людьми. А значит, я теряю социальные связи. С утра до ночи меня преследуют тревога и стыд, и если на это нет причин, я их найду. Каждый день я думаю о том, когда меня уволят.
Но больше всего мою жизнь усложняет то, что во время смены фаз я теряю идентичность. В каждой фазе я начинаю мерить себя мерками этой фазы, а потом мне приходится отстраивать восприятие себя и мира заново.
Во время гипомании мне кажется, что это и есть настоящая я — я могу пробежать 7 километров в дождь, купить коньяк без паспорта по рецепту на антидепрессант и найду язык с любым человеком. Но стоит мне только привыкнуть к веселой общительной девушке, как в нее будто вселяются похитители тел. Все мои планы, увлечения, интересы и знакомые проваливаются в черную дыру.
Фото: NASA
Я теряю навыки, и мне приходится учиться всему заново. Несколько лет назад я с нуля училась писать, по одному предложению, по одному абзацу. Недавно я заново училась дружить. А сейчас мне, киноману, предстоит по-новой научиться смотреть не только кино, но и сериалы.
Гипомания — это тоже нелегко. Множество очень мощных желаний одновременно раздирают меня в разные стороны. В итоге я впадаю в ступор, не могу сконцентрироваться на чем-то одном и довести это до конца. Сейчас я пишу этот текст благодаря пузырьку «Галоперидола», который всегда со мной. Доктор ласково называет его галчонком.
Рамок общения во время гипомании нет никаких, порой я бываю агрессивной. Когда мне весело, я кричу «Жопа!» на всю редакцию, а также предлагаю «Галоперидол» заместителю главного редактора. Слава богу, я видео-продюсер, а не юрист.
Еще один признак гипомании — это сексуальное влечение, которое некуда деть. В этом мне более-менее удается себя контролировать. Мой лайфхак — фотографироваться обнаженной. Хорошо, что я не придумала что-то более изобретательное.
Однако самое веселое — это смешанные эпизоды и быстрые циклы. Вчера мое состояние менялось, как минимум, шесть раз. Я не всегда могу осознать, что же именно я чувствую, потому что испытываю несколько очень мощных чувств одновременно. Я «под кайфом» или мне больно? И то, и другое. В таких состояниях особенно тяжело работать, потому что я очень легко «улетаю» в какой-то другой мир и потом не могу собрать себя. Я реву и чувствую, что проваливаюсь в какую-то сладкую черную бездну.
Почему люди с БАР не хотят лечиться?
Среди биполярщиков есть такой мем: I hate being bipolar it’s awesome — «Я ненавижу быть биполярным, это потрясающе». В гипомании я плачу от красоты, хочу обнять самолет после посадки и залезть в киноэкран. Я еле сдерживаю себя, чтобы не говорить людям в метро: «Вы прекрасны».
Фото: NASA
Все чувства у человека с БАР преувеличенные, гораздо более мощные. Он все время несется на американских горках — то вверх, то вниз. Вне гипомании биполярщику просто скучно. Но в аффекте нельзя летать на параплане, а из-за колебания настроения я не могу доделать многое из того, что хочу, не могу даже с уверенностью сказать, что я буду делать завтра.
К сожалению, многие биполярщики имеют негативный опыт лечения, в итоге бросают или лечат себя сами. Многие уверены, что БАР неизлечим. По словам моего доктора, БАР лечится с любой стадит. Он дает мне прогноз от трех лет.
В моменты сложных состояний наша переписка с врачом напоминает военные сводки: три капли, одну каплю, еще каплю, пять капель, 150 грамм, еще 150 грамм, 600 грамм. Он терпеливо переносит атаки сообщений, когда я не могу сдержать порывы к общению. Он, наверняка, видел и не такое: «Пять капель галоперидола, или вы сдерживаетесь и работаете».
Сдерживаться очень тяжело, когда ты круглосуточно несешься в сладкую бездну, как герой фильмов Дэвида Линча и песен Ланы дель Рей. Мне не нужны наркотики, чтобы выйти за пределы привычного мира. Но мне так тяжело вернуться обратно, что люди, которые принимают наркотики, кажутся мне идиотами.
Доктор говорит, что лечение у психиатра похоже на путешествие со сталкером. Я не знаю, куда иду, и порой мне очень страшно. Лечение для меня — это как подготовка к высадке на незнакомую планету. Я хорошо знаю себя в гипомании и в депрессии, но совершенно не помню себя в психически нормальном состоянии — в интермиссии. Поэтому я не могу отделить свою личность от болезни. А вдруг у меня ее просто нет?
А вдруг в интермиссии скучно? А вдруг я потеряю себя? А вдруг мне просто нравится быть чокнутой, чтобы не быть такой, как все? Но невозможно прожить всю жизнь в фильме Линча — как минимум, это очень утомительно.
Если открыть зонтик в ветреный день, спицы могут не выдержать, и зонтик вывернет наизнанку. Я борюсь с зонтиком, который ведет себя, как параплан в неумелых руках ученика. Я ору и плачу. Но стоит мне сложить зонтик, как я замечаю, что ветер не такой уж и сильный.
Нормотимики должны постепенно выровнять порывы ветра. Но впереди у меня еще несколько лет такой борьбы. Я шучу, что чувствую себя немного буржуа, потому что езжу в «психушку» с работы на такси. Я шучу, что когда выйду в интермиссию, набью себе молекулы «Анафранила» и «Трилептала». Ну или наконец расчехлю параплан.
https://snob.ru
 

Опубликовано Оставить комментарий

Дмитрий Леонтьев. Не беспокойтесь о будущем. Оно все равно будет другим.

Дмитрий Леонтьев: Не думайте о будущем. Оно все равно будет другимВпервые в истории человечества мир меняется настолько быстро. Эти изменения заставляют нас испытывать стресс сильнее, чем когда-либо. Что будет с работой? Смогу ли я прокормить семью? Кем станет мой ребенок? Эти вопросы не дают нам жить. Психолог Дмитрий Леонтьев уверен: единственный способ жить счастливой жизнью – прекратить попытки узнать будущее. Об этом его колонка. Она поможет понять, чем плохи ожидания и почему не стоит ходить к гадалкам.
 

Что будет через 20 лет? Если коротко – я не знаю. Более того – не хочу знать. Хотя по-человечески понимаю такую разновидность игры в бисер, как футурология – прогнозирование будущего. И научную фантастику я люблю. Но ищу в ней не конкретные ответы, а спектр возможностей. Не надо спешить формировать ожидания.
В психологической практике я часто сталкиваюсь с разрушительной ролью ожиданий.
Люди, живущие хорошо, убеждены, что их жизнь полна проблем, потому что в их представлении все должно быть иначе. Но реальность никогда не будет соответствовать ожиданиям. Потому что ожидания – это фантазия. В результате такие люди страдают до тех пор, пока не удается разрушить ожидания другой жизни. Как только это происходит, все налаживается.
Ожидания похожи на серые камни из сказок Волкова про приключения девочки Элли – они не дают попасть в Волшебную страну, притягивая и не отпуская проходящих путников.
Что мы делаем с нашим будущим? Мы выстраиваем его в нашем сознании и сами в него верим.
Начну с психологического парадокса, почти дзенского, хотя ситуация житейская. Шутка, известная многим. «Успеет или не успеет?» – думал водитель автобуса, глядя в зеркало заднего вида на старушку, которая бежала к пока еще раскрытым дверям автобуса. «Не успела», – с огорчением подумал он, нажимая на кнопку закрывания дверей.

Мы смешиваем и не различаем то, что происходит независимо от наших действий, и то, что происходит, когда мы включаемся

Этот парадокс выражает особенность нашего отношения к будущему: мы смешиваем и не различаем, что происходит независимо от наших действий, а что происходит, когда мы включаемся.
Проблема будущего – проблема субъекта – проблема того, кто и как его определяет.
Мы не можем быть уверены в будущем, так же, как и в настоящем.
Тютчев в XIX веке сформулировал это в строках: «Кто смеет молвить: до свиданья, чрез бездну двух или трех дней?» В конце ХХ века в строках Михаила Щербакова это прозвучало еще короче: «Но кто же в пятом знал часу, что станет с ним в шестом?»
Будущее часто зависит от наших действий, но редко зависит от наших намерений. Поэтому наши действия меняют его, но часто не так, как мы планируем. Вспомним книгу «Властелин колец» Толкиена. Ее главная идея – нет прямой связи между намерениями и действиями, но опосредованная связь есть.
Кто уничтожил Кольцо всевластия? Фродо его передумал уничтожать. Это сделал Горлум, у которого были другие намерения. Но к этому привели именно действия героев с добрыми намерениями и поступками.
Мы пытаемся сделать будущее более определенным, чем оно может быть. Потому что неопределенность рождает неприятную и неуютную тревогу, которую хочется устранить из жизни. Как? Определить, что же точно будет.

Громадная индустрия предсказаний, гадалок, астрологов удовлетворяет психологическую потребность людей избавиться от страха перед будущим через получение каких угодно фантастических картин того, что будет

Громадная индустрия предсказаний, гадалок, прогнозов, астрологов удовлетворяет психологическую потребность людей избавиться от тревоги, страха перед будущим через получение каких угодно фантастических картин того, что будет. Главное, чтобы картина была отчетливой: «Что было, что будет, чем сердце успокоится».
И сердце действительно успокаивается от любого сценария будущего, только бы он был определенным.
Тревога – наш инструмент взаимодействия с будущим. Она говорит, что есть то, чего мы пока не можем точно знать. Там, где нет тревоги, – нет будущего, оно заменяется иллюзиями. Если люди строят планы на жизнь на много десятилетий вперед, они тем самым исключают будущее из жизни. Они просто продлевают свое настоящее.
Люди по-разному обращаются с будущим.
Первый способ – «прогноз». Это применение объективных процессов и законов, выведение из них предполагаемых следствий, которые должны наступить независимо от того, что мы делаем. Будущее – это то, что будет.
Второй способ – проектирование. Здесь, наоборот, первична желаемая цель, результат. Мы чего-то хотим и, исходя из этой цели, планируем, как к ней прийти. Будущее – это то, что должно быть.
Третий способ – открытость диалогу с неопределенностью и возможностями в будущем вне наших сценариев, прогнозов и действий. Будущее – это то, что возможно, чего нельзя исключить.
Каждый из этих трех способов отношения к будущему несет свои проблемы.

Возможности каждого человека в отдельности и человечества в целом влиять на будущее ограниченны, но всегда отличны от нуля

Если мы относимся к будущему как к судьбе, это отношение исключает нас из формирования будущего. Конечно, возможности каждого человека в отдельности и человечества в целом влиять на будущее ограниченны, но всегда отличны от нуля.
Исследования американского психолога Сальваторе Мадди показывают, что когда человек использует свои минимальные возможности как-то влиять на ситуацию, он в состоянии гораздо лучше справляться со стрессами жизни, чем когда заранее считает, что ничего сделать нельзя, и не пытается. По крайней мере, это полезно для здоровья.
Отношение к будущему как к проекту не дает возможность увидеть то, что в него не вписывается. Известна древняя мудрость: если ты чего-то очень сильно хочешь, то ты добьешься этого, и ничего больше.
Отношение к будущему как к возможности позволяет с ним взаимодействовать максимально продуктивно. Как писал автор альтернативного словаря по многим гуманитарным наукам Евгений Головаха, возможное – это то, что еще можно предотвратить. Смысл будущего открывается прежде всего не в нас самих и не в мире самом по себе, а в нашем взаимодействии с миром, в диалоге между нами. Андрей Синявский говорил: «Жизнь – это диалог с обстоятельствами».
Сам по себе смысл, о котором мы говорим, пытаясь понять, что нас ждет в будущем, возникает в процессе самой жизни. Его трудно заранее найти или запрограммировать. Сократ напоминал нам о том, что, помимо того, что мы знаем, есть то, что мы не знаем (и знаем это). Но есть еще и то, что мы даже не знаем, что мы этого не знаем. Последнее находится за пределами способности нашего прогноза и планирования. Проблема в том, чтобы быть к этому готовым. Будущее – то, чего еще не было. Не пропустите.

Об эксперте

Дмитрий Леонтьев, психолог, доктор психологических наук, заведующий Международной лабораторией позитивной психологии личности и мотивации НИУ «Высшая школа экономики», профессор МГУ им. М.В. Ломоносова. Автор нескольких книг, среди которых – «Психология смысла» (Смысл, 2007), «Психология выбора» (Смысл, 2015).
Послушать выступление Дмитрия Леонтьева и других экспертов Psychologies вы сможете 21-24 апреля в Москве на конференции «Психология: вызовы современности».
http://www.psychologies.ru