Альберт Франтц начал обучаться фортепиано в возрасте 17 лет, годы спустя с того дня, когда учитель музыки сказал его матери, что она может каждую неделю выкидывать деньги в мусорную корзину, но Альберт никогда не сможет играть на фортепиано. Под наставничеством опытного преподавателя в университете, где он пожертвовал обучением по техническим наукам и философии в пользу музыки, он завоевал первые призы на студенческих конкурсах (с концертом Равеля для левой руки) в 1995 всего после четырех лет обучения на фортепиано.
В 1998 году после победы в местном, на уровне штата, и затем национальном конкурсе пианистов Альберт получил грант на обучение в Вене у лучших преподавателей.
На этом видео от TED (TED.com) от 2010 года Альберт рассказывает о своем пути в музыку.
К сожалению к моменту написания данного поста мне так и не удалось еще получить возможность участвовать в написании субтитров для видеороликов от TED (севис субтитров Amara.com не позволяет обходить TED), то привожу переведенный текст его разговора ниже. При этом вам предстоит самостоятельно выделять места, где он, например, шутит. (Позже я обнаружил альтернативный способ просмотра этого видео вместе с субтитрами. Из-за ограничений на объем текста в одном посте блога он приводится во вспомогательном посте.)
Однажды женщина сходила к гадалке. Среди того, что ей сказала гадалка, было такое:
— В следующем году ваша дочь выйдет замуж. Через пять лет у них с мужем появятся первые дети, мальчики двойняшки, один из которых станет великим пианистом.
На следующий год старшая дочь этой женщины действительно вышла замуж. Через пять лет у пары действительно появились первые дети, мальчики.
У меня рост 190 см, а у моего брата 157 см и он вьетнамец, мы не совсем двойняшки. Однако, мои родители обнаружили, что согласие на усыновление моего брата было получено в тот же день, когда моя мать забеременела мной. Более того, мой брат оказался одним из выживших двойняшек. Так что когда я появился на свет, моя бабушка взяла меня на руки в первый раз и вспомнила свой визит к предсказательнице. Она сразу же схватилась за мои пальцы и воскликнула: Вот он пианист!
Я же, будучи маленьким, и не догадывался о том, какая дорога меня ожидала. В течение всего детства я и не беспокоился о таком назначении. Когда мне было 16, я спросил своего учителя в колледже, какую музыку он слушает. Он ответил, что классическую. И мне стыдно признаться, но я буквально рассмеялся ему в лицо. Я не знал, приехав из пригородов Пенсильвании, что в мире были люди, которые слушают классическую музыку. Это не значит, что у меня не существовало возможностей. Когда мне было 13 лет, наша школа совершила поездку в Питсбург, где симфонический оркестр Питсбурга, один из знаменитых оркестров, как я узнал позднее, давал концерт для всех средних школ области. Но нам не нужно было этого, мы все вместе объявили войну классической музыке и плевали из трубочек в оркестр залп за залпом. Оркестр в ответ защищался симфонией Гайдна «Прощание», в которой музыканты по сценарию покидают сцену один за другим. Я и мой друг поняли это как намек, и сами встали и ушли.
Это не оказалось моей первой пропущенной возможностью. Первая произошла в детском саду. Однажды мой учитель в детском саду разговаривал со моей матерью и спросил ее: «Где Альберт научился играть на фортепиано?» Моя мать ответила, что, наверное, он ошибся с ребенком. «Нет, я имею в виду вашего сына Альберта.» Моя мать оказалась в замешательстве, а учитель продолжил: «Каждый день музыкальный работник входит в класс, играет что-нибудь на пианино, а потом говорит: ОК, Альберт, сейчас твоя очередь. И Альберт повторяет.» Моя мать не знала что и сказать. Она ответила, что такое невозможно, потому что у нас никогда не было пианино.
Но это никуда не привело. После нескольких уроков у типичного злого учителя фортепиано старой закалки, который бил линейкой по пальцам учеников, я с неизбежностью был спасен своим братом от таких уроков. Он оказался настолько добр, что придавил мои пальцы дверью автомобиля как раз, когда мы приехали к учителю. Я остаюсь благодарным ему по сей день. Это был первый удар.
Моя вторая попытка продолжалась ровно ноль уроков. По пути на первый урок нашу машину ударил сзади 18-колесный грузовик на обледенелом шоссе в Нью Джерси. Уроки музыки стали казаться слишком опасными. Это был второй удар.
Прошло несколько лет и мы переехали в новый городок вдали от больших сити. Против моего желания моя мать записала меня на занятия фортепиано в последний раз. И через некоторое время мой учитель сказал моей матери буквально следующее: «Вы можете каждую неделю брать свои деньги и кидать в мусорное ведро, Альберт никогда не сможет играть на фортепиано.» Третий удар.
И я более не прикасался к фортепиано до 17 летнего возраста, когда у меня голова поехала от увлечения классической музыкой. Тогда я записался на уроки фортепиано к учительнице, которая даже не была пианисткой, а очень просто образованной оперной певицей. Они не сыграла ни одной ноты для меня на фортепиано, но сразу же распознала во мне талант. Она дала мне задание разучить песню из нотного сборника Джорджа Гершвина. Я влюбился в музыку Гершвина и стал поглощать один его компакт-диск за другим из тех, которые я смог найти в библиотеке. Затем я явился на свой следующий урок, поиграв на пианино около месяца, и радостно объявил учительнице, что разучиваю «Голубую рапсодию» Гершвина (“Rhapsody in Blue”). Этим я напросился на разговор.
– Это серьезное произведение для профессиональных пианистов.
– Но я уже заказал ноты, — возражал я
– Вы же еще не умеете читать по нотам!
Не испугавшись правил учтивости, налагаемых моим музыкальным невежеством, я продолжил разучивание всей Голубой Рапсодии, в основном по слуху, и через несколько месяцев я первый раз публично выступил с Голубой Рапсодией, завоевав аплодисменты стоя.
Я еще раз хочу подчеркнуть, что в то время я все еще не был обучен, у меня отсутствовал контроль ритма, и я совершенно не знал таких существенных музыкальных понятий как гармония контрапункта и голосоведение во фразах. Но первые семена моей любви к музыке и выступлениям были посеяны. В ретроспективе, я думаю, что то, что толкало меня, кроме острой любви к музыке явилось мое незнание того, что то, что я делал, не предполагалось вообще возможным. Потому что я не рос в среде, где музыкальный талант воспитывается шаг за шагом. У меня не было привязок к тому, что возможно, а что нет. Я просто так был захвачен классической музыкой, что пытался открывать для себя, что же концертные пианисты делают и что они играют. Я полагал, что я также смогу играть эти произведения. Я просто не знал, что такое невозможно. Только позже я понял, что я пытаюсь конкурировать в мире, где дети начинают играть в возрасте двух и трех лет. И я помню, как прочитал на первой странице известной книги о мире концертного пианиста, что, если вы не начинаете в возрасте до 6 лет или около этого, шансы создать карьеру стремительно уменьшаются.
Одну из современных наиболее успешных пианисток иногда спрашивают на интервью:
— Вы же поздно начали, не так ли?
— Да, я начала очень поздно, в 8 лет.
Однако она же вдохновила меня лично, сказав, что если вы считаете, что вы не сможете стать концертным пианистом по той причине, что вы начали заниматься в 17 лет, то вы никогда и не сможете. Простое полагание, что мы можем, не гарантирует успеха. Полагание, что мы не можем, гарантирует неудачу.
Что удивляет меня во всем этом, так это то, что мы совершенно не осознаем роль убеждений в нашей жизни, потому что большинство из них живут в нашем подсознании. Некоторые из этих убеждений обусловлены культурой. Сколько наших культурных убеждений на деле оказываются мифами? Действительно ли мы так стары? Действительно ли уже поздно? Откуда мы знаем, что что-то невозможно? Откуда приходят эти убеждения о невозможности? Кому мы позволяем формировать такие убеждения?
Я увлечен исследованием наших предполагаемых ограничений. Бетховен стал испытывать первые симптомы глухоты в 1794, молодым человеком 24 лет. Именно в тот год он опубликовал свое самое первое произведение. Это означает, что в тот момент, когда Бетховен начал свою карьеру, он стал становиться глухим. Нет большего кошмара для музыканта. Но Бетховен нашел путь превращения своей персональной трагедии в многочисленные выдающиеся произведения, которые мир когда-либо знал. В своих произведениях Бетховен отобразил свой одинокий солипсический мир и свое отрицание руки судьбы. И чем более прогрессировала его болезнь, тем более он проявлял человеческую способность превращать трагедию в триумф.
В наше время перкуссионистка из Шотландии Эвелин Гленни абсолютно глуха с 12 лет. Вместо ушей она научилась воспринимать звук другими частями своего тела, и стала первым в мире соло перкуссионистом. [на нее можно посмотреть, например, здесь http://youtu.be/wZmMF6cprC0?t=6m27s]
Недавно я узнал о молодом человеке Лью Вэй, у которого нет рук, и который научился играть на фортепиано пальцами ног. Он появился на китайской телевизионной передаче о талантах, и он подлинно музыкален. Ему удается формировать мелодию и аккомпанемент пальцами ног.
Пауль Витгенштейн, брат известного философа Людвига Витгенштейна, был концертным пианистом, потерявшим свою правую руку в Первой мировой войне. Отказываясь признать себя отстраненным, он создал и исполнял целый репертуар произведений от лучших композиторов той эпохи для одной левой руки. Среди пианистов, получивших травму подобную Паулю Витгенштейну, то есть всегда в отношении правой руки, я оказался исключением. Несколько лет назад, когда я бежал по гололеду в день Благодарения, я получил фронтальный удар от набирающего скорость трамвая в Вене. Часто травмы из-за трамвая смертельны. Мне посчастливилось уйти от этого. Хотя на самом деле меня увезли на скорой. У меня оказалась сломанной только левая кисть. Мельчайшая доля секунды спасла меня от полного попадания под трамвай. Жизнь учит меня, что мы должны благодарно принимать удары на пути к нашим мечтам. Она также научила меня смотреть в обе стороны перед пересечением дороги.
Иногда мы должны нарушать правила. Я проштудировал литературу по фортепиано в поисках нот для одной правой руки. Я обнаружил, что по существу есть только одно такое произведение, произведение Алкана, соседа Шопена, музыку которого я обожаю. Так что, если музыканты начнут травмировать свою левую руку, у нас не будет уже проблемы с поиском.
В поиске дополнительной музыки я обратился к наследию Пауля Витгенштейна, к концерту Равеля для левой руки, который я выучил правой. Оказалось, что он вполне может играться другой рукой за исключением только одной ноты, которую я не совсем мог взять. Я обнаружил, что концерт представляет собой вид музыкального палиндрома. Равель с таким же успехом назвать этот концерт концертом для правой руки, фактически не меняя ни одной ноты.
Перелом моей кисти оказался для меня прорывом. Рассмотрение с обеих сторон означило для меня нахождение новых способов решения старой проблемы. Выворачивание наизнанку и отображение в новом свете предстало как новый вызов. Я верю в то, что вызовы для нас являются символами. Если ваша цель сопоставима с восхождением на Эверест, вы не можете просто на вертолете взлететь на вершину. В то время как некоторые мечты действительно имеют объективные измеряемые показатели, как стать первым или пересечь финишную черту, смысл измеряется через вызовы. И чем больший вызов, тем больше неопределенность. Осознание нашей мечты становится, таким образом, постижением этой неопределенности. Наши цели, мечты и вдохновения всегда включают вызов, и мы не знаем, сможем ли мы ответить на него.
Мы говорим о воспитании трудностями, поднятием над трудностями, потому что целью вызова является рост. В нем истинная цель наших мечтаний. Вы внутренне боитесь трудностей, ваша острая мечта проходит через то, что вы боитесь. С другой стороны мы также говорим о вдохновляющем страхе. Наполеон внушал страх своим врагам. Вдохновение и страх являются совершенно разными эмоциями. В наших мечтах они пересекаются, страх может становиться вдохновляющим.
Вызов проявляется двумя способами: он может быть создан, или появиться как внешний фактор. Великие композиторы, как, например, Бетховен, иногда создавали себе физические тудности как символы преодоления. Спортсмены и технологические инноваторы создают вызовы для себя, а все учителя ставят их перед учениками. Для меня вызов пришел изнутри. Было время и даже продолжительное время, когда я думал, что не смогу больше играть на фортепиано. Когда-то мне поставили диагноз подросткового идиопатического сколиоза, доктор сказал, что моя спина искривлена и не известно из-за какой причины. Доктор сказал, что я ничего не смогу сам уже сделать по этому поводу. В то время они сжалились и не стали делать мне операцию. Я тогда еще не играл на фортепиано. Но болезнь привела к тому, что у меня оказалось 30-градусное искривление спины, простирающееся от бедер до моих плеч, которое стало вызывать невыносимую боль в течение всего дня. Возможность выступать даже не рассматривались, так как каждое нажатие клавиши представляло укол кинжалом в спину. Я ходил от одного доктора к другому, добровольно растрачивая последнюю копейку, чтобы найти средство для облегчения своих мук. Когда мы в отчаянии, мы наиболее уязвимы и готовы пойти на все. Для меня это означало нахождение решимости и последовательности предпринять все необходимое. Иногда это все, что требуется. Это наш последний ресурс того, что способ будет найден.
Я обнаружил, что вы можете совершенно сомневаться во внешнем мире, но внутри себя вы будете испытывать уверенность, что найдете выход. Поэтому наша задача понимать сложность своей психологии. Технологии позволят нам преодолевать физические ограничения. Люди побеждают океан, небо и выходят в открытый космос. Но что позволяет нам преодолевать наши психологические ограничения? Я думаю, что ответом являются наши эмоции. Эмоции могут оказываться мощными ресурсами. Я не говорю, что мы можем прочувствовать путь через IQ тест, но я уверен, что эмоции определяют, примем или нет мы вызов, который ведет к достижению нашей мечты. Эмоции, которые позволяют нам любить любой расклад вещей, принимать любое препятствие как новый вызов.
TED освещает большие мечты, большие цели и тех, кто добился многих необычных успехов, которые мы сегодня наблюдаем. Но есть нечто, о чем мы не должны забывать. Мечты личностны и относительны. Мечта одного стать самым быстрым человеком может оказаться сопоставимой с мечтой другого когда-нибудь снова начать ходить. Наша культура ценит большие мечты, и они непропорционально вознаграждаются. Это внешний успех, который празднует весь мир. Тогда как внутренние успехи также важны, если не более.
Не все наши мечты призваны изменить мир, они должны изменить наш внутренний мир. Может быть самая трудная для нас задача не в том, чтобы стать первым номером, а в том, чтобы извиниться или сказать, что вы прощаете кого-то, или поблагодарить, или сказать, что любите. Я хотел бы призвать всех нас найти свои скрытые мечты. Мы все имеем подсознательное представление, что возможно, а что нет для нас. Не обязательно задача должна быть великой. Может просто что-то гложет нас в глубине нашего мозга. Нечто, чего мы хотели бы достичь, или кем-то стать, но в чем боимся сознаться даже себе. Может быть причина того, что мечта живет в нас, не в том, что мы боимся, что она неисполнима, а в том, что в глубине мы понимаем, что она возможна.
Ну и вот пример того, как Альберт играет:
Узнать побольше о Альберте Франтце вы можете на его сайте http://key-notes.com/, где он, в частности, предлагает обучение для взрослых. Также нашел в сети инервью с ним http://www.dailydreama.com/2012/12/02/world-class-pianist-albert-frantz-started-at-the-age-of-17/, в котором он подчеркивает, что он не самоучка, а учился и продолжает учиться у преподавателей, и считает это критически важным.
Источник — soltem.livejournal