Метка: размышления

Опубликовано от — Оставить комментарий

Панические атаки. Личный опыт и взгляд психотерапевта.

Панические атаки. Личный опыт и взгляд психотерапевта.Мне 18 лет. Я в компании близких друзей в своем доме. Оживленная беседа, шумно, громкий смех. Я вовлечен в разговор, мне интересно, я в безопасности. Внутри меня будто срабатывает невидимый тумблер. Что-то сжимается и холодеет в животе, мышцы ног напрягаются, голоса и звуки уходят в фон. Теперь я отделен от остальных невидимым прозрачным куполом. Внутри все каменеет, подкатывает тошнота. Мне становится жутко. Я не могу здесь оставаться. Все кричит внутри о том, что мне нужно идти…

Мне 21. На улице весна, первый по настоящему теплый, солнечный день. Я гуляю по аллеям парка в обеденный перерыв. В какой-то момент чувствую неожиданно сильный удар сердца где-то внутри грудной клетки. Дыхание перехватывает. Сердце начинает бешено колотиться. В глазах начинает темнеть. Снова этот купол. Сейчас я потеряю сознание…
Мне 29. Я на больничном, валяюсь дома на диване. Мне уже гораздо легче – простуда пошла на спад. Можно отдохнуть, посмотреть кино в свое удовольствие. Следующий вдох не приносит в легкие ожидаемую порцию воздуха. Я задыхаюсь? Вскакиваю с дивана. Сердце уносится вскачь. Я мечусь по квартире. Я задыхаюсь! Я умираю. Вызов такси. Больница скорой помощи…
К 30 годам я уже не раз становился ургентным пациентом, как посещая больницу самостоятельно, так и вызывая скорую на дом. К этому возрасту я не по одному кругу прошел кардиолога, невропатолога, пульмонолога, эндокринолога. Я проходил кардиограммы, компьютерную томографию мозга, УЗИ сосудов, МРТ головы и шейного отдела позвоночника, обследовал щитовидную железу, делал всевозможные анализы крови. Даже для самых внимательных врачей я был здоров. Только почему-то чувствовал, что могу умереть от инфаркта или от инсульта в любой момент.
Уже не помню когда впервые в карточке появились эти три буквы – ВСД (вегето-сосудистая дистония). Даже для врачей не вполне внятная хрень, но что-то связанное с особенностями организации вегетативной нервной системы. Словом – ничего страшного, попейте магне-B6, персен, займитесь спортом, выбросьте эти глупые мысли из своей головы и все обязательно наладится.
Только вот не налаживалось. До этого я жил надеждой, что какой-то особенно внимательный ко мне, квалифицированный и трудолюбивый специалист в белом халате выследит этот загадочный изъян моего тела – корень всех бед, мы вместе расслаблено посмеемся, дескать вот же как все просто оказалось, практически на поверхности лежало. Я пройду курс лечения и вуаля – я здоров и счастлив! Но увы. Мои надежды не оправдались. Нет. Изъян то был. Но какой-то не конкретный – ни скальпелем его не вырежешь, ни в анализах не разглядишь. И живет он где-то внутри того, что не пощупаешь и на УЗИ не проверишь – в моей психике. При этом страх внезапно умереть у меня нисколько не уменьшился, зато добавился новый – страх сойти с ума.
И с этим я жил долгие годы. Жил двумя жизнями: вполне насыщенной жизнью в которой я уверенно шел по карьерной лестнице, женился, родил ребенка, и в своем персональном аду, под невидимым куполом. В котором всегда было очень страшно: упасть в обморок на совещании, вести себя неадекватно и прослыть странным для коллег, что от постоянного напряжения в голове лопнет какой-то сосуд и я умру от кровоизлияния в мозг, что я закончу в психушке и разочарую своих учителей, друзей, жену, маму. Наверное естественно, что я и работать в полную силу не мог. Мне было страшно ездить в командировки. От того что в дороге ведь может стать плохо, а там больниц нет. Мне было страшно проводить встречи с клиентами, от того что казалось, что все вокруг замечают мое неадекватное напряжение. Но каждое утро я просыпался, чистил зубы и шагал в свой персональный ад. Потому что я должен. Должен быть успешным, зарабатывать, кормить семью, должен во что бы то ни стало взять себя в руки и побороть этот изъян. И на этом фоне чувствовал себя абсолютным ничтожеством. Как же можно чувствовать себя успешным с прилипшей от пота рубашкой к спине, или то и дело выходя в уборную из комнаты переговоров, чтобы умыться и перевести дух?
Помню я пытался делиться с родными. Но какой каждый раз выходил контраст между тем, что я чувствовал внутри и отношением близких с которым я встречался! Внутри меня – ежедневный вопрос выживания, а для других – это всего лишь какие-то временные совсем им непонятные легкие неполадки. Мои неполадки. «Попей вот такие таблетки или капли еще, ну что же ты так нервничаешь, просто возьми себя в руки, не переживай ты так. И давай, давай снова в строй. Ты нам нужен там – на передовой». Тотальное одиночество и безысходность.
Приступы страха случались периодически, они проходили, их место внутри занимал стыд. Ведь бояться в 30 с лишним лет стыдно, тем более таких нелепых вещей. Я – неадекватный. Я – ничтожество. Но я должен… Во что бы то ни стало… Стать человеком… И новый приступ страха, и новый круг, новый виток спирали, которая методично ввинчивается в твою душу и занимает все пространство внутри — место где раньше жила любовь, мечты, желания, удовольствие от жизни.
В какой-то момент я понял, что дальше мне так не вытянуть. И я нашел психотерапевта. Помню как на одной из первых встреч она мне сказала что-то на подобии: «Как же это наверное тяжело жить так изо дня в день и при этом каждый день ходить на работу, занимать такую должность, быть востребованным специалистом в своей области, содержать свою семью…» И потом добавила: «Я чувствую к тебе огромное уважение». Совсем не ожидая услышать такое, я поднял глаза и встретил ее внимательный взгляд, которому было сложно не поверить. Так началась моя трудная работа с тем, что получило для меня новое название – Панические атаки.
Знаю по себе, что люди переживающие ПА чувствуют отчужденность от окружающего мира, брошенность и одиночество. Тому кто в личном опыте не сталкивался с ужасом беспричинного страха и всей палитрой вызываемых им телесных симптомов, практически невозможно объяснить насколько может быть страшно, когда бояться «по сути» «как бы» нечего, и как это глобально влияет на всю жизнь человека, столкнувшегося с паническими атаками. Думаю для этого есть причина.
Общество учит людей уменьшать значение чувств в их жизни. Чувства – это что-то несуществующее в видимом мире, что-то надуманное, просто каприз, а значит – не важное, а значит иногда и постыдное. «Что ты ноешь? Надумал себе проблему! Вон человек без ног живет и ничего не киснет как некоторые». Или, например, «Ты смотри, любовь у него в 17 лет! Ерунда это все, через год о ней и не вспомнишь. А у тебя учеба, институт».
Человек впервые пережив паническую атаку вызывает реальные опасения и неподдельную тревогу у близких ему людей. Ведь отдельные симптомы панической атаки часто могут быть похожи на серьезные нарушения в работе жизненно важных органов (тахикардия, нехватка воздуха, головокружение, боль в сердце, повышенное давление и т.д.)
Эта тревога существует ровно до тех пор, пока врачи, проведя необходимые обследования, не разведут руками, вынужденные констатировать, что человек по сути здоров, и не поставят пресловутый диагноз «Вегето-сосудитстая дистония». На встревоженный, непонимающий взгляд мамы, папы, мужа или жены, доктор скорее всего заговорщицки шепнет на ухо близкому родственнику: «Просто легко возбудимая нервная система» и пропишет список препаратов, которые, по его мнению, справятся с проблемой. Среди таких препаратов будут фигурировать преимущественно успокоительные, укрепляющие нервную систему и возможно легкие транквилизаторы. Это лечение может иметь краткосрочный эффект, так как оно направлено на устранение симптомов. Успокоительные препараты снизят общую чувствительность пациента, укрепляющие повысят общий тонус организма, транквилизаторы блокируют рецепторы головного мозга и не позволят возникающим импульсам достичь своей цели. Однако, это лечение преследует единственную цель – устранить возникшие симптомы и загнать проблему пациента обратно внутрь.  Родственник зайдет в ближайшую аптеку, купит назначенные успокоительные препараты и скорее всего на этом потеряет интерес.
Хотя, бывает и по другому. Особо тревожные родственники не поверят проведенной диагностике и станут рекомендовать всевозможных врачей, новые обследования, направленные на поиск корня проблем, который можно удалить путем хирургического вмешательства. Таким своим поведением они просто потакают раскачиванию маятника, ведь корень проблемы никак не хочет находиться, и ситуация становится все тревожнее.
Таким образом, человек переживающий панические атаки остается один на один со своей проблемой. Он продолжает по мере необходимости и в пределах своих возможностей контактировать с окружающим миром, выполнять необходимые социальные функции, параллельно пытаясь самостоятельно найти выход из сложившейся ситуации.
Часто способ, позволяющий человеку заглушить страх панических атак, ситуативно снять напряжение – это употребление алкоголя. Употребление алкоголя нарушает когнитивные функции мозга человека и снижает поле восприятия. Это относится как к внутреннему, так и к внешнему миру. Практически моментально под воздействием этанола человек становится менее восприимчив к сигналам поступающим как извне, так и от своего тела. Следовательно, чувство тревоги, страха, ощущение напряжения на какое-то время значительно снижается или полностью исчезает. Однако, эффект от употребления алкоголя быстро проходит, а последствия, с которыми сталкивается человек, значительно усугубляют ситуацию. Ощущения, от которых человек хочет избавиться, возвращаются. При этом добавляются симптомы абстинентного синдрома (похмелья), которые нередко сопровождаются необоснованной тревогой, страхом, не говоря о наличии тяжелый физиологических нарушениях.
Путь, который неизбежно приведет к разрешению сложившейся проблемы – это путь психотерапии. И в большинстве терапевтических подходов – это не механическое устранение непосредственно возникшей проблемы, а путь глубокой личностной трансформации, работа с теми глубокими предпосылками, которые лишь проявились на поверхности посредством панических атак.
По той же причине по которой родственники не могут понять масштаб проблемы и отказываются принять происходящее с человеком «как есть», сам человек, столкнувшийся с паническими атаками, не принимает себя в этом состоянии, считает себя ненормальным, испытывая при этом стыд, часто даже не решаясь рассказать близким о существующей проблеме, стараясь скрыть симптомы от окружающих.
Близкое окружение человека формирует его личность, представления о том как действовать правильно. Родительские фигуры в детстве показывают нам пример, как нужно обходиться со своими чувствами. Развитие личности в семье где проявление чувств – это что-то постыдное, где мальчику стыдно плакать потому что «мужчины не плачут», где «слишком» радоваться зазорно, где боль необходимо терпеть, где нельзя завидовать, где «Я» — последняя буква в алфавите, нельзя злиться (особенно на родителей), где нет слова «хочу», а есть слово «надо», делают чувства действительно не только бесполезными, но и нежелательными. При проявлении таких чувств ребенок часто сталкивается со стыдящей реакцией взрослых, и со временем научается стыдить себя сам. Отсутствие поддержки проявления чувств со стороны родителей, страх столкнуться со стыдом направляют ребенка на путь игнорирования своих чувств, на путь нечувствительности.
Основной функцией чувств является сигнализирование личности о ее потребностях. Младенец выражает чувства с той целью, чтобы потребность которая за ними стоит, была родителями распознана и удовлетворена (плачет, когда голоден, кричит, когда испытывает боль). По мере взросления чувства становятся сигналом для самого человека их переживающего о потребностях которые у него возникают. Распознавание своих чувств, осознание потребности, которая за ними стоит, позволяет человеку контактировать с окружающим миром с целью удовлетворения этой потребности.
Нечувствительность к себе порождает незнание себя, отсутствие ответа на вопрос «Чего я хочу?», часто отсутствие такого вопроса в принципе. Так мы устроены, что в ситуации когда чувства не переживаются, они не перестают существовать, и если потребность не осознается, она не исчезает. Нервные импульсы, порождаемые чувствами отражаются в телесном действии (когда мне грустно, я плачу, когда мне страшно, я убегаю). Непрожитые чувства, не осознанные потребности, не приводящие к действию нервные импульсы застывают в нечувствительном теле как мухи в янтаре. Так возникает хроническое напряжение в отдельных участках тела, появляются головные боли, развиваются психосоматические заболевания.
У организма есть еще один выход из сложившейся сложной ситуации – это панические атаки. Панические атаки – это последний крик о помощи тонущего в застывающей лаве чувств человека. Это тот росток, который пробивается через толщу асфальта, и удивляет прохожих своей неожиданностью и неуместностью. Это сила самой жизни, прорывающаяся через созданные человеком преграды. Когда чувствительность к себе максимально снижена, когда о потребностях не имеется ни малейшего представления, такая лавина чувств сносящая с ног человека, испытывающего паническую атаку, кажется опасной, чем-то чужеродным. И то, что человек, привыкший контролировать (подавлять) свои чувства, свое тело, пытается сделать с собой, с целью избежать повторения такой ситуации – это максимально увеличить самоконтроль, адекватно силе чувств, переживаемых во время панической атаки. Как вы уже понимаете, это играет с человеком злую шутку. Человек делает то, что уже хорошо умеет делать, и получает то, что уже получил, только в большей интенсивности. Взять себя в руки – это очень плохой совет для столкнувшегося с паническими атаками.
Как бы это ни звучало, панические атаки – это дар человека самому себе. Это крик: «Я все еще жив!», что где-то там под толщей телесного напряжения и справочником рационализаций кипит жизнь чувств и потребностей, которые хотят быть замеченными. Все что остается – это отправиться в этот долгий, часто болезненный, сложный, но всегда увлекательный и полный открытий путь – на поиски самого себя.
Опубликовано от — Оставить комментарий

Leena poikansa kuoleman jälkeen: ”Itsemurha ei ole heikon vaan haavoittuvaisen ihmisen teko”.

Leena Pousin, 62, esikoispoika Antti teki itsemurhan 26-vuotiaana. Selviytyminen oman lapsen menetyksestä on ollut pitkä tie. – Enää suru ei ahdista minua. Olen hyväksynyt lapseni kuoleman, ja suruuni sekoittuu iloa, Leena sanoo nyt.

Pimeänä lokakuun yönä kaksi poliisia seisoi Leena Pousin ja hänen miehensä ovella Kouvolan Sippolassa. ”Teidän poikanne Antti Juhani on löytynyt kotoaan kuolleena”, poliisit sanoivat ykskantaan.

Leenan mies vaipui järkyttyneenä polvilleen. Leena katsoi miestään ja ihmetteli, mikä tälle tuli. Ohikiitäväksi hetkeksi hän sulki poliisien viestin mielestään.

Mutta sitten se lävisti tajunnan.

”Haluan nähdä poikani heti!” Leena vaati.

Se ei kuitenkaan ollut mahdollista. Oli odotettava aamuun. Poliisien lähdettyä Leena ja hänen miehensä jäivät kahden, musertuneina ja avuttomina.

Mustan yön jälkeen he astuivat sairaalan patologian osastolle. Antti lepäsi tutkimuspöydällä sellaisena, kuin hänet oli löydetty.

Leena olisi halunnut ottaa Antin syliinsä. Hän siveli pojan päätä ja hiuksia, silitti käsiä. ”Mitä sinä, lapseni, olet mennyt tekemään”, hän sopersi.

Leenaa lohdutti se, että pojan ilme oli levollinen.

– Hänen kasvoillaan ei näkynyt mitään pahaa. Jos hänellä oli ollut tuskaa, enää sitä ei ollut.

 

Lapsen kuoleman hyväksyminen

Kyyneleet valuvat pitkin Leenan poskia, kun hän palaa yhdeksän vuoden takaisiin muistoihin. Itku ei tule vain surusta, vaan myös liikutuksesta.

– Enää suru ei ahdista minua. Olen hyväksynyt lapseni kuoleman, ja suruuni sekoittuu iloa. Olen kiitollinen siitä, että sain pitää Antin 26 vuotta, ja siitä, että minulla on elämässäni aviomieheni ja Antin pikkuveli, kuopuksemme.

Leenalla on valokuvakirja, jonka sivuilla pieni iloinen poika leikkii Tarzania ja Teräsmiestä ja istuu neljä vuotta nuoremman pikkuveljensä kanssa ammeessa. Kehystetystä valokuvasta katselee vakava nuorimies. Tumma tukka on vedetty poninhännälle.

– Antti oli luonnonlapsi ja herkkä taiteilijasielu, mutta myös sosiaalinen ja ulospäinsuuntautunut. Hän vaati paljon itseltään ja muilta ja koki syvästi maailman epäoikeudenmukaisuuden, Leena sanoo.

Antti työskenteli kuivausteknikkona, mutta musiikille hän eli. Hän soitti rumpuja melodista heviä soittavassa bändissä sekä kirjoitti runoja ja sanoituksia.

Vasta Antin kuoleman jälkeen hänen vanhemmilleen selvisi, että hän oli kärsinyt mielenterveysongelmista. Heti kuoleman jälkeen Leena olisi halunnut tietää enemmän poikansa sairastamisesta, mutta terveystietoja ei luovutettu lähiomaisille.

– Minulle Antti ei kertonut mitään, vaikka olimme hyvin läheisiä. Luulen, että hän halusi suojella meitä.

Selvisi myös, että Antti oli lähettänyt lapsuudenystävälleen viestin, joka koski hänen omia hautajaisiaan. Viesti tavoitti ystävän vasta seuraavana päivänä.

Leena ajattelee, että jossittelu ei kannata. Se, mikä on tapahtunut, on tapahtunut.

Lapsen itsemurhan synnyttämä suru repi perhettä

Ensimmäiset puoli vuotta Antin kuoleman jälkeen Leena painoi joka ilta nukkumaan käydessään poskeaan vasten hupparin, joka oli ollut Antin päällä tämän kuollessa.

– Se oli minun suruvaatteeni. Kyyneleeni kastelivat hupparin, jossa oli poikani tuoksua. Huppari on edelleen olemassa, muistona vaatekaapin hyllyllä.

Suru repi perhettä, jokaista tavallaan. Leenan mies ja poika käsittelivät suruaan tekemällä työtä. Keramiikkataiteilijana työskentelevä Leena ei aluksi kyennyt ryhtymään mihinkään.

– Tunsin itseni täysin tyhjäksi ja turhaksi. Lapseni oli kuollut, ja tunsin, että minäkin voisin kuolla. Olisin halunnut hautaan hänen kanssaan.

Pian Leena alkoi kuitenkin kirjoittaa runoja. Sanoja alkoi vain tulla, pinnistelemättä. Sitten runot löysivät sävelet. Leena sai projektiin mukaan musiikkialan ammattilaisia, ja niin syntyi cd-levy Liekki elämälle. Levyllä Leena lausuu Antin kirjoittaman runon ja laulaa säveltämiään ja sanoittamiaan lauluja.

Sanoissa ja sävelissä on surua ja kaipausta, mutta myös valtavasti toivoa. ”Rintaani vasten pääsi paina, saan siipeäs silittää”, Leena laulaa.

– Levy oli minun surutyöni, jonka tekeminen vei kolme vuotta. Nyt voin jo nauraa sille, miten vaikea minun oli aluksi laulaa äänityksissä, koska itku tuli aina ja hukutti kaiken alleen.

Keramiikkatöitäkin alkoi hiljalleen syntyä. Jo seuraavan vuoden syyskuussa Leena piti näyttelyn, jossa oli myös suruaiheisia töitä, kuten siipirikko lintu ja äitihahmo, jonka hartioilla lepää lapsi.

Viisi vuotta aktiivista surua

Kun Antin kuolemasta oli kulunut vajaa kaksi vuotta, Leena heräsi eräänä aamuna auringonpaisteeseen ja katseli ulos ikkunasta. Leena näki luonnon vihreyden, kimmeltävän auringonpaisteen ja puut, jotka seisoivat tyyninä.

– Minulla olisi ollut sinä päivänä itsemurhan tehneiden läheisten vertaistukiryhmän tapaaminen, mutta tajusin, että pahin myrsky oli laantunut. En enää tarvinnut ryhmää.

Tuosta kesäaamusta meni kuitenkin vielä pitkään, ennen kuin Leena oli voiton puolella.

– Viisi vuotta pidin surua tietoisesti yllä puhumalla menetyksestä. Mutta samalla unohdin itseni ja kannattelin muita – miestäni, kuopustamme ja Antin ystäviä, joiden surun otin omakseni. Olin vahva, menin eteenpäin kuin veturi.

Kunnes tuli romahdus. Leena sairastui verenpainetautiin, ja hänen mielensä vajosi pohjalle. Sen myötä Leena oivalsi, että hänen on pidettävä huoli myös itsestään. Hän hakeutui terapiaan, jossa pääsi käsittelemään omaa suruaan.

– Aloin nähdä valoa, enkä enää herännyt öisin puristavaan ahdistukseen.

Leenan ilo muuttui taas aidoksi, sydämestä kumpuavaksi. Hänen kynästään alkoi syntyä humoristisia runoja, kuten runo lehmästä, joka varastaa mopon ja päätyy nokkospuskaan.

Antistakin alkoi puskea pintaan onnellisia muistoja: Viitta hartioillaan juokseva Batman. Rumpuja hakkaava alakoululainen. 16-vuotias, joka kävi ylpeänä ja innokkaana bänditreeneissä.

– Olen selvinnyt puhumalla. Suru on lähentänyt perhettämme, ystävät eivät ole hylänneet, ja vertaiset ovat saaneet minut tuntemaan, että en ole yksin tuskani kanssa.

Leena tapaa edelleen vuosittain muita itsemurhan tehneiden omaisia, joihin hän tutustui vertaistukiryhmässä. Tapaamisissa nauretaan ja jutellaan kaikesta mahdollisesta maan ja taivaan välillä.

– Huumori on meidän kantava voimamme.

Itsemurha on haavoittuvaisen ihmisen teko

Itsemurha herättää vahvoja ajatuksia ja mielipiteitä. Itsemurhaa saatetaan pitää jopa rikoksena tai syntinä, josta lankeaa häpeä myös läheisten ylle. Leenalle on sanottu, että itsemurha on raukkamainen teko. Ja että sitä ei saa ymmärtää.

Leena ymmärtää ja hyväksyy Antin teon.

– Jokin oli nuoren mielessä särkynyt niin, että hän ei nähnyt enää mitään toivoa. Tuskan ja ahdistuksen on varmasti täytynyt olla niin kamalaa, ettei sitä ole voinut enää kestää. Ei itsemurha ole heikon ihmisen teko vaan haavoittuvaisen.

Syyllisyys on usein valtava, kun läheinen riistää itseltään hengen. Mielessä pyörivät kysymykset: Olisinko voinut tehdä jotain toisin? Miksi en huomannut, että kaikki ei ole kunnossa?

Leena sanoo, että hän ei ole kokenut syyllisyyden taakkaa, vaan on pyrkinyt olemaan itselleen armollinen.

– Antti eli huolettoman lapsuuden ja nuoruuden, ja olemme vanhempina tehneet parhaamme. Toki olen miettinyt, että myöhemmin oli asioita, joita meidän olisi pitänyt huomata. Antti oli kuitenkin aikuinen ihminen, joka eli omaa itsenäistä elämäänsä.

Hälventääkseen itsemurhiin liittyvää häpeää Leena on halunnut puhua Antin kuolemasta julkisesti. Antin itsemurhasta tehtiin vuonna 2012 myös lyhytelokuva, joka sai alkunsa Liekki elämälle -musiikkiprojektista. Dokumentin tarkoituksena oli herättää keskustelua vaietusta aiheesta.

Leena korostaa, että hän ei halua nostaa itsemurhaa erikoisasemaan. Häntä koskettaa kaikkien lapsensa menettäneiden vanhempien suru.

– Sanotaan, että itsemurha on pahin. Minä ajattelen niin, että pahinta on menettää oma lapsi – on syynä sitten onnettomuus, sairaus, väkivalta tai itsemurha, ja on lapsi minkä ikäinen tahansa.

Viimeinen viesti

Antti oli kirjoittanut asuntonsa peiliin viestin: ”Anteeksi, aiheutin tämän itse. Älkää surko, näin on parempi.”

Jäähyväisviestin työstämisessä Leenalla meni pitkään.

– Se oli ahdistuneen ihmisen lyhyt ja traaginen viesti. Onhan hänen täytynyt tietää, että hän ei voi lähteä täältä ilman, että me suremme. Vasta vuosien kuluttua ymmärsin Antin tarkoittaneen, että jatkakaa te elämäänne. Ja sen jälkeen tuli myös kiitollisuus siitä, että hän jätti meille viestin.

Leenan kantavana voimana on ollut se, että Antti ja hän olivat niin samanlaisia – taiteellisia, herkkiä, samaan aikaan vahvoja ja haavoittuvia. Samankaltaisuus on auttanut häntä ymmärtämään poikaansa.

Kovat kokemukset kasvattavat. Tosin Leena hymähtää, että kyllähän ihmisen pitäisi kasvaa ilman suruakin.

– Olen oppinut lempeyttä itseäni kohtaan. Olen oppinut elämään avoimin mielin päivä kerrallaan. Olen luopunut muiden ihmisten ja heidän tekojensa arvostelemisesta. Perheenä olemme oppineet jättämään pienet asiat omaan arvoonsa.

Leena sanoo, että aika ei paranna, mutta se tuo helpotusta. Ilon tunteissa viipyy aina pieni häivähdys surua, sillä jotain on mennyt pysyvästi rikki.

Enää Leena ei ajattele Anttia päivittäin, ja hän on myös harventanut käyntejään hautausmaalla. Antti tulee arkeen pieninä lempeinä välähdyksinä. Jos Leena kulkee pojan valokuvan ohi, hän saattaa pysähtyä kuvan äärelle ja sanoa: ”Siinä sinä olet, minun kaunis poikani.”

– Lapseni asuu sydämeni huoneissa. Musiikissa kuulen hänen rumpunsa.

Etusivu

Etusivu

Опубликовано от — Оставить комментарий

Модные неврозы.

Изучая историю душевных недугов, замечаешь, что каждой эпохе свойственны определенные виды психических нарушений. Своего рода модные неврозы

Вопрос о бытии души волновал людей во все времена. Великие умы философии и медицины пытались объяснить ее форму и содержание, отыскать различия между душой мужчины и женщины и пр. Накопление знаний о психической организации человека позволило начать изучение «душевных недугов» и «умопомрачений».

В каждую эпоху господствовали (по крайней мере, были зафиксированы и описаны) определенные виды психических нарушений. Однако в Средние века страдающие «душевными муками» приравнивались к преступникам и бродягам и помещались с ними в одни заведения. Часто встречаются упоминания об «одержимых» и «бесноватых». Практика излечения таких недугов сводилась к изгнанию бесов в лучшем случае, в худшем — к сильнодействующим средствам из арсенала святой инквизиции. Надлежащее отношение к психическим расстройствам, медицинское лечение и гуманный уход отсутствовали вплоть до XIX века.

В эпоху новейшей истории — и процветания ортодоксального психоанализа, основоположником и идейным вдохновителем которого был Зигмунд Фрейд, часто встречающимся психическим расстройством стала истерия (от греч. ὑστέρα «матка»), которой страдали женщины тонкой душевной организации, легко поддающиеся внешнему воздействию, ранимые и впечатлительные. Гениальный австрийский врач не обошел своим вниманием и мужчин, которым приписывал меланхолию («хандра, мрачное помешательство»), нарциссизм (чрезмерная самовлюбленность) и перфекционизм (убеждение в собственном совершенстве).

Культура и общественная жизнь, несомненно, оказывают влияние на природу психических нарушений. Ярким примером служит посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), которое возникало у людей после серьезных стрессовых ситуаций. Великая Отечественная война принесла нам не только вымученную победу, но и привела к росту ПТСР как реакций человека на вынужденную мобилизацию сил во время войны. А разве могло быть по-другому? Человек в ситуации стресса вынужден превращаться в Сверхчеловека, который может на ходу коня остановить и в горящую избу войти. Расплата, к сожалению, неизбежна. В поствоенное время заболеваемость среди населения резко возросла, организму больше не нужно было функционировать в критическом режиме. Но и силы взять было неоткуда. Ощущение собственного бессилия и беспомощности вылилось в рост депрессий и тревожно-фобических расстройств.

С момента развития индустрии человек все чаще сталкивается с событиями жизни, которые требуют от него предельной включенности, как физической, так и душевной. Известные американские кардиологи М. Фридман и Р. Розенманн описали характерное для индустриального времени ХХ века психическое нарушение, «Поведение типа А», которое чаще всего наблюдается у людей с высокими притязаниями и ожиданиями от жизни, «этаких роботов по производству высокоэффективных результатов», которые стремятся к поставленной цели несмотря ни на что. Но у всего есть расплата, и в данном случае чаще всего страдает сердце, которое отказывается работать в таком бешеном темпе.

Помните культовый американский сериал «Друзья»? Там есть эпизод с участием одной из главных героинь по имени Фиби, которая играет на бирже, курит как паровоз и раздражается при малейшей неудаче. И, конечно же, она имеет проблемы с сердцем, которые не останавливают ее. Прикованная к больничной койке, обвязанная бесконечными проводами и датчиками, она звонит и звонит по телефону, чтобы узнать последние сводки биржевых новостей. Поверьте, сценаристы нисколько не утрируют. Помню клиента, пришедшего ко мне на консультацию. Он жаловался на бессонницу и боли в сердце, в отношении которых медики разводили руками. Мол, не к нам вам, дяденька, а к душевных дел мастеру. Мои рекомендации по снижению нагрузки и стабилизации периодов сна и бодрствования он воспринял в штыки, а меня наградил таким уничтожающим и обесценивающим взглядом, что моя профессиональная устойчивость на долю секунды пошатнулась. Нетрудно догадаться, что больше на прием он не пришел. И скорее всего после консультации взвинтил свой КПД до 150% — в качестве бунта против заботы о себе.

На смену индустриальному пришел информационный век, который не мог не отразиться на психической жизни человека. Современный мир принес человечеству технический прогресс, автоматизацию деятельности и высокую степень свободы. Но давайте задумаемся, так ли уж это безоблачно и прекрасно? Предназначение любой технологии сводится к тому, чтобы помочь человеку удовлетворить те или иные потребности, при этом, как оказалось, это может не только провоцировать, но и усиливать неконгруэнтность человека окружающему миру. Появление автоматизированной техники (стиральная и посудомоечная машины, соковыжималка, электрический чайник и пр.) — поистине великие изобретения. А телевизор с пультом? А смартфон? Они настолько облегчили удовлетворение практически любой потребности (интернет вместо реального общения, различные девайсы для того, чтобы выглядеть ошеломляюще), что усилие само по себе стало не нужно.

Звучит парадоксально — человек значительно упростил одну часть жизни и стал намного свободнее. Но что он делает со своей свободой? Да ровным счетом пробегает ее так же стремительно, как пьет на ходу сваренный кофе или отвечает, не задумываясь, на смс. По дороге на работу успевает сделать миллион других дел, и все со скоростью кенийского бегуна. И чем выше скорость, больше эффективность, тем, казалось бы, счастливее человек. К желаниям это тоже имеет прямое отношение, потому как желать нужно быстро — как можно быстрее.

Недавно в очереди к кассе я услышала любопытный диалог мамы и сына трех-четырех лет:

— Ваня, будешь петушок, вот этот? (показывает).

Молчание.

— Ваня, будешь или нет? Отвечай быстрее (с раздражением), моя очередь скоро подойдет. Ну же, быстрее — хочешь или нет?

Иллюстрация: Рита Черепанова для ТДНе знаю, чем закончилась эта история, но позволю себе несколько фантазий на тему «Желать, не отходя от кассы».

Вот, к примеру, вырос наш мальчик Ваня во взрослого Ивана, который с детства усвоил правило мгновенного удовлетворения желаний без их понимания. Научится Иван хотеть быстро и удовлетворять свои потребности с молниеносной скоростью, особо не раздумывая над их содержанием. Современный мир готов снабдить Ивана миллионом разных способов, чтобы прямо здесь и сейчас. Хочешь — алкогольные вечеринки (отрадно, что если друга или еще кого с собой приведешь, то обязательно похвалят и вниманием не обделят, лишний коктейль бесплатно получишь), хочешь — работай на износ, а хочешь — сознание всяко-разно меняй («достаточно одной таблэтки»). Быстро и сразу — как мама говорила.

Или, к примеру, согласился тогда наш маленький Ваня на леденец из разумных побуждений, «чай, не соленый огурец предлагают». Во взрослой жизни у него все желания «потому что, да оттого что» — модно, полезно, все так делают и пр. И будут люди с восхищением смотреть на Ивана и говорить: «Подумать только, такой человек разносторонний, так много у него интересов — испанский язык учит, на сноуборде катается, кулинарное искусство освоил…» (продолжать можно до бесконечности). И только один Иван знает правду. Оставшись наедине с самим собой, вдали от множества запланированных радостей жизни, ощущает он пустоту внутри… Пресно.

Избыток свободного времени приводит к появлению у человека чувства экзистенциального вакуума, столкновение с которым неизбежно приведет к появлению болезненных переживаний. Согласитесь, ни один условно здоровый индивид не захочет этого добровольно. Поэтому и бежит современный человек от самого себя без оглядки, только пятки сверкают.

Вспомните старый добрый голливудский фильм «Клик: с пультом по жизни» с Адамом Сэндлером в главной роли. По сюжету фильма «…архитектору-трудоголику попадает в руки пульт дистанционного управления, с помощью которого можно прокручивать жизненные ситуации вперед и назад» (Википедия). И главный герой фильма пускается, так сказать, во все тяжкие: прокручивает неприятные и болезненные моменты жизни, ставит «на паузу» ситуации, где нужно сделать трудный выбор. В общем, всеми правдами и неправдами старается отмотать неприятные моменты, перескочив на счастливые жизненные события. Он увлекается все больше и больше, прокручивая годы жизни на максимально быстрой скорости, пока в конце концов не сталкивается с жизненным тупиком (в психологии это явление называется экзистенциальным кризисом). И тут начинается самое интересное — герой вдруг осознает, что не знает ничего про себя и свое счастье. Чтобы сохранить интригу, не буду описывать финал истории. Скажу лишь, что происходящее с главным героем в фильме отражает, на мой взгляд, наиболее точно те психологические трудности, с которыми люди XXI века часто приходят в кабинет к психологу.

Я долго размышляла над термином, который объединил бы все многообразие «душевных драм современности», к которым практикующие психологи и психотерапевты относят, в первую очередь, различные зависимости (как от химических, так и не химических веществ — интернет, работа, секс и пр.), психосоматические расстройства (телесный симптом не связан с биологическими предпосылками, а служит знаком или неким посланием для психики), а также панические атаки как самые распространенные формы тревожных расстройств XXI века.

Из двух связанных семантически слов родился термин — «витальная ангедония» — неспособность получать удовольствие от жизни в текущий момент. Казалось бы, человек имеет все, чего когда-то хотел — дом, семью, автомобиль, поездки в теплые страны дважды в год. Но чего-то человеку не хватает, и он начинает маяться. Если можно свой КПД разогнать до большей скорости, он легко это делает. И получает что-то новое, чего не было раньше. На смену скуке приходит мимолетная радость. Почему же она так скоротечна? Потому что экзистенциальная пустота, прочно поселившаяся в человеке, никуда не уходит. И снова в один прекрасный день человек застает себя со скучающим видом и отстраненным взглядом. А дальше — действует привычным способом.

Наступает момент, когда перестают работать привычные способы, рушатся психологические защиты, не работают прежние объяснения, а тело отказывается болеть и сигнализировать о трудностях. И тогда человек, как главный герой вышеупомянутого фильма, застывает с пультом в руке, с недоумением во взгляде и вопросом «Кто я и что знаю про себя?»

Неврозы современности — это экзистенциальные трудности, филигранно замаскированные активной и насыщенной жизнью, объективным благополучием и достижениями. И только диалог с человеком, внимание к его Бытию и признание ценности его внутреннего мира во всем многообразии — успешный ключ к излечению многих психических проблем нашего века. Дочитав этот текст, сделайте одолжение, побудьте хотя бы пару минут в диалоге с самим собой. Дописываю и присоединяюсь к вам.

https://takiedela.ru/