Опубликовано Оставить комментарий

«Встаешь, а его нет». Как помочь пожилому человеку после смерти супруга.

Средняя продолжительность жизни в России в 2019 году — 73,34 года. 100 лет назад она была почти на 30 лет меньше — 42 года. Большинство из нас к старости овдовеет: по данным Росстата за 2018 год, на тысячу людей 70 лет и старше приходится 688 вдов и 258 вдовцов. Американские психиатры Томас Холмс и Ричард Рэй считают смерть супруга в пожилом возрасте самым сложным испытанием в жизни — в их шкале стресса она занимает первое место, а острота переживаний оценивается в максимальные 100 баллов. Но почти любой стресс можно облегчить. «Такие дела» узнали, как поддержать близких и не выгореть самому, помогая другим.

Что происходит?

«Очень тяжело. Теряется смысл жить. Встаешь, а его нет. Обычно утром встанешь — бежишь [к нему]. Он четыре года болел, у него ХОБЛ (хроническая обструктивная болезнь легких. — Прим. ТД). Рядом с кроватью стояли баллоны с кислородом. Как ему плохо, я бегу скорей дать ему кислород, включить, отключить. А тут… пустые стены. Занятий сейчас никаких нет, какие могут быть занятия? То одни таблетки пьешь, то другие. То по больницам ходишь. Езжу к дочке, к внучкам, чтобы хоть как-то время занять и не сидеть одной в четырех стенах», — говорит Анна Никаноровна. Ей 81 год, она прожила с мужем 53 года, семь лет назад он умер.

Для пожилого человека любое острое переживание — это двойная нагрузка. Доцент кафедры психологии образования Московского государственного педагогического университета Сергей Филиппов сравнивает стресс потери супруга с операцией: в 30 лет восстановиться после нее гораздо проще, чем в 70, ведь нервная система изнашивается так же, как суставы и сосуды.

ОСТРОТА ПЕРЕЖИВАНИЙ НЕ ЗАВИСИТ ОТ ВОЗРАСТА: ПОЖИЛЫЕ ЛЮДИ ГОРЮЮТ ТАК ЖЕ, КАК И ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ

Но чувствуют при этом то, с чем невозможно отождествиться, овдовев в 30, 40 или даже 50 лет. Они чувствуют, что:

  • «ополовинели» навсегда. Клинический и семейный психолог Олеся Кавалерчик называет супругов родственниками первого порядка — именно с мужем или женой, а не с детьми, внуками, сиблингами и друзьями человек ассоциирует себя, свою значимость и опыт. В 80 лет потеря супруга становится невосполнимой: социальная активность сведена к минимуму, психика ригидна, шансов на новый брак практически нет; 

    Рембрандт. Портрет старушки
  • оказались в изоляции. С возрастом социальных ролей почти не остается: на работу больше нет сил, друзей с каждым годом все меньше, дети и внуки далеко и живут своей жизнью. Выйти из роли «я муж/я жена» в 70—80 лет — значит остаться почти в полном одиночестве;
  • понимают, что тоже скоро умрут. Смерть ровесников — супругов, друзей, одноклассников, братьев или сестер — вызывает экзистенциальную тревогу, которая усложняет и тормозит горевание;
  • не смогут пережить еще одну утрату. В пожилом возрасте родные часто уходят один за другим, и для изношенной нервной системы такой стресс бывает непосильным;
  • не могут справиться с повседневными делами. «Смерть мужа или жены — это утрата не только супруга, но и бухгалтера, садовника, помощника по дому, слушателя и так далее, — объясняет Кавалерчик. — Его смерть влияет на самооценку. Возникает вопрос: а кто я такой/такая, если даже не могу о себе позаботиться?»;
  • болеют и слабеют;
  • никогда не смогут перестать тосковать. «У пожилых проживание утраты занимает гораздо больше времени. Часто оно вообще никогда не заканчивается, формируется бессрочная привязанность к умершему, — говорит Кавалерчик. — Некоторые из них находятся на такой стадии жизни, когда для них лучше укреплять свои воспоминания и черпать в них ресурс и поддержку на протяжении оставшихся лет, чем переписывать и реорганизовывать свою жизнь».

Иногда овдовевшие дедушка или бабушка начинают говорить очень грустные и страшные вещи. Может показаться, что, раз они так сильно и долго горюют, это вредно и опасно и надо во что бы то ни стало снизить градус их переживаний. Специалисты уверены, что это не совсем так.

Как не навредить?

«До сих пор я еще не почувствовала, что мне легче. Одной тяжело жить. Все время вспоминаю его — и как познакомились, и как поженились. Мы были “голенькие”, жили в общежитии и все вместе нажили — и машину, и квартиру, и дачу. Все говорят: ну ты же знала, что он болеет, вы четыре года из больниц не вылезали. Но я не уставала за ним ухаживать. Когда столько лет вместе проживешь, разве можно устать? Руки я на себя накладывать не буду, это грех. Но мысли такие были. И до сих пор есть», — признается Анна Никаноровна.

Переживание горя делят на несколько этапов. Например, в модели американского психолога Элизабет Кюблер-Росс их пять: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Иногда за основу берут эмоции горюющего — считается, что после онемения, эмоциональных выплесков, страха, гнева, дезориентации, паники, вины, изоляции и одиночества человек должен находить новые смыслы и надежду.

Американский психотерапевт Меган Девайн считает, что делить переживание утраты на стадии и говорить о «здоровом горевании» — значит отнимать у человека право на свой личный опыт, указывать, как правильно тосковать, и навязывать состояние счастья как норму, к которой нужно вернуться как можно быстрее. Но фаза острой боли может длиться и две недели, и два года — никаких стадий горя и временной границы, после которой обязательно должно наступить принятие, не существует. Благие намерения утешителей, которые призывают «быть сильным» и «не падать духом», на самом деле обесценивание. От таких фраз становится только хуже, потому что человек чувствует, что его право на эмоции отрицают. Обесценивание может выглядеть и звучать по-разному. Например:

  • «не плачь»;
  • «не надо так переживать»;
  • «к этому все шло, он(а) очень долго болел(а), все люди рано или поздно умирают»;
  • «такова его/ее судьба», «значит, так надо/суждено/задумано высшими силами»;
  • «крепись», «держись», «будь сильным»;
  • «у тебя еще столько хорошего в жизни»;
  • «подумай о себе/детях/внуках»;
  • «да, я помню эту историю про дедушку/бабушку/папу/маму, ты рассказывал(а) ее уже много раз, я знаю ее наизусть».

Обесценить переживания можно не только словами, но и поступками. Например:

  • освобождать комнату. По словам сотрудника фонда помощи пожилым людям «Старость в радость» Киры Белелюбской, выбрасывать вещи пожилого человека после его смерти — значит намекать его вдове или вдовцу, что мир легко обойдется и без него тоже;
  • настаивать на переезде или забирать пожилого человека к себе силой, игнорируя его возражения. «Если человек в активном возрасте, переезд рекомендуют довольно часто. В случае с пожилыми этого делать ни в коем случае нельзя. Это слишком большая перемена. Важно сохранять дом или квартиру, в которой они жили вместе, — говорит Кавалерчик. — Мои бабушка и дедушка прожили вместе 55 лет. Он умер полтора года назад. После его смерти я на какое-то время забрала бабушку к себе. А потом ей было важно вернуться в свой дом, чтобы все было привычно для нее. Дом ей очень помогает. Она говорит: “Вот здесь он лежал, здесь он спал, здесь мы играли в домино. Выхожу в огород и с Володенькой разговариваю, потому что везде память его, вот это вскапывал, это строил, это чинил”. Сейчас ее накрывает, но реже. Если раньше она плакала по несколько раз в день, то сейчас — раз в день, а то и через день».

Не навредить очень важно, но помочь пережить горе все-таки можно. Для этого есть несколько способов.

Чем помочь?

«Так редко бывает, как было у нас с мужем. Такие чувства, такие эмоции, такие отношения. Не всегда у нас все было глаза в глаза, рука в руку. Все было: и эмоции, и секс, и мексиканские страсти. Была большая любовь. Очень его не хватает, честно говоря. Не хватает разговоров, его тела, несмотря на то, что мне уже 85 лет. Первое время, когда у меня слезы наворачивались, я подходила к зеркалу и говорила: “Майя Хаимовна, ты чего нюни распускаешь? Кому понравится твоя кислая физиономия?” Я с собой очень жестко разговаривала. Иногда даже матом», — вспоминает Майя Хаимовна.

Василий Перов. Старик

По словам Кавалерчик, неотреагированные эмоции могут привести к тяжелой депрессии. Бабушке, дедушке, маме или папе важно объяснить, что тосковать, падать духом, впадать в апатию, чувствовать одиночество и злиться на врачей, на Бога, на жизнь и на себя — это естественно. Можно сделать это так:

  • спросить: «Ты хочешь поговорить о бабушке/дедушке/папе/маме?» Для пожилого человека это сигнал: ты не один, тебя видят и готовы слушать;
  • предложить написать мужу или жене письмо или начать вести дневник. Это возможность попросить у партнера прощения за прошлые обиды и избавиться от «вины выжившего» — мыслей о том, что можно было что-то сделать, чтобы его спасти;
  • задать два вопроса: «По чему ты больше всего скучаешь?» и «По чему, наоборот, не скучаешь?» Ответ на второй вопрос — способ признаться себе в гневе на партнера, за который часто бывает стыдно, ведь о мертвых «либо хорошо, либо ничего»;
  • чаще прикасаться. Физическое одиночество выматывает человека, привыкшего за 50—60 лет брака к постоянному тактильному контакту, так же как и социальное;
  • спросить: «Когда ты чувствуешь себя особенно плохо, ты думаешь о том, чтобы причинить себе вред?» Кавалерчик призывает не бояться таких вопросов — они помогают сбросить напряжение, рационализировать мысли о самоубийстве или самоповреждении, а иногда и предотвратить депрессию.

Отличить горе от депрессии можно по нескольким признакам. Пожилой вдовец может стать раздражительным, требовательным, пугливым, беспомощным, обращаться за помощью по каждой мелочи — так, по словам Филиппова, изношенная нервная система адаптируется к новой реальности. А постоянная агрессия, отказ от еды и лекарств, сильное снижение самооценки («я ничтожество», «я ничего без него/нее не смогу») — причина вызвать психиатра. «Депрессия может привести к суициду, — говорит Кавалерчик. — Она случается, когда человек пережил несколько утрат подряд, его чувства были подавлены или у него не было поддержки близких».

Слушать, выдерживать слезы, быть рядом, терпеть приступы раздражения, одновременно пытаясь пережить смерть своего родственника, тяжело. Есть несколько методов поддержать себя и не дать усталости и раздражению развиться в полноценный срыв, скандал или состояние «я не могу больше это слушать/терпеть».

Как помочь себе?

«После смерти дедушки моя бабушка первое время боялась ночевать одна. Я почти поселилась у нее на месяц. У бабушки свои правила: подъем, завтрак, обед, ужин и отбой по часам, все электрическое нужно обязательно выключать из розеток, запирать входную дверь на определенное количество оборотов, нельзя выходить из дома после наступления темноты. Правила нехитрые, но меня все это очень выматывало — видимо, сказался стресс из-за смерти дедушки. Я раздражалась, все время чувствовала себя виноватой. Однажды поняла, что надо срочно что-то сделать, чтобы не наорать на бабушку, быстро ушла в комнату, закрылась и просто каталась по дивану, держалась за голову и выла “в себя”. Потом посмотрела в зеркало — оказалось, что еще и лоб себе расцарапала», — говорит Анна, 34 года.

«Это наша ответственность — следить за своим ресурсом, — говорит Кавалерчик. — Поддерживать нужно ровно до той точки, пока мы не почувствовали малейшее раздражение.

ЕДВА НАПРЯГЛИСЬ СКУЛЫ, ПЛЕЧИ, ПОЯВИЛОСЬ НАПРЯЖЕНИЕ В ТЕЛЕ — ВСЁ

Можно пойти в ванную, принять контрастный душ, поплакать, с силой выкрутить полотенце, побить подушку».

По словам Кавалерчик, чтобы снять тревогу и гнев, нужно «вернуть себя в тело» — переключиться с эмоций на физические ощущения. Можно сделать так:

  • размять стопы. Нужно встать на ноги, расслабить колени, прижать пятки к полу, перенести вес тела сначала на правую ногу, потом на переднюю часть стопы, потом на внешнюю, потом на пятку, потом на внутреннюю часть стопы. Повторить три раза по часовой стрелке и три раза — против часовой;
  • подключить органы чувств. Нужно найти глазами пять предметов одного или разных цветов, различить четыре звука, потрогать три разные поверхности (ткань, стену, собственную кожу), послушать два аромата и вспомнить или ощутить один вкус;
  • обнять себя. Нужно положить левую руку под мышку, а правой обнять себя за плечо и подержать пару минут;
  • подержать руки на голове и груди. Нужно положить одну руку на шею у основания черепа, а другую — на солнечное сплетение;
  • «прохлопать» свои границы. Нужно похлопать себя со всех сторон — по рукам, ногам, бедрам, животу, лицу, — чтобы лучше прочувствовать внешние границы своего тела.

Еще можно позвонить на горячую линию срочной психологической помощи. И постепенно возвращаться к своей жизни. «Через шесть недель после смерти супруга становится понятно, нужна его вдовцу или вдове помощь психиатра или нет, — говорит Кавалерчик. — И, если нет, мы уже не должны постоянно находиться рядом с горюющим. Иначе мы его инвалидизируем. Если, к примеру, бабушка вменяема и у нее в целом все нормально со здоровьем, то мы можем навещать, привозить продукты, но мы не должны брать на себя все функции по заботе о ней. Это может привести к снижению самооценки и к депрессии. Важно уважать человека — его горе и его жизнь».

А жизнь можно если не наладить, то наполнить: продолжать работать, если есть силы, найти хобби, пойти в районный центр социального обслуживания населения, стать волонтером благотворительного фонда.

«Меня спас “Хэсэд” (волонтерская благотворительная организация, которая помогает пожилым евреям. — Прим. ТД). Я пошла в “Хэсэд”, и бригадир меня сразу закрутила, в оборот взяла, и я стала волонтером, оказалась при деле, среди людей. Так что биться головой о стену — такого у меня не было. Мужа нет уже 23 года, но память хорошая, светлая. Я особенно ему благодарна за старшего сына, он сделал из него настоящего еврейского мужа», — говорит Майя Хаимовна.

Опубликовано Оставить комментарий

Я прогуливаю работу и избегаю общения. Нет никаких сил жить.

Я прогуливаю работу и избегаю общения. Нет никаких сил жить» | PSYCHOLOGIESЯ просто устал от жизни, в которой постоянно идет что-то не так и ты вынужден подстраиваться под всех остальных. Я чувствую, что сейчас устал до предела, уже два месяца прогуливаю работу, хоть и понимаю все последствия, но у меня просто нет сил и энергии, я просто хочу исчезнуть. 

Два месяца работы с психологом не принесли никаких результатов пока что, наверное, и не принесут. Я не знаю, что мне делать и как быть в этой ситуации.

Андрей 27 лет

Состояние, которое вы описываете, часто случается в период «эмоционального выгорания», когда ваша жизнь кажется вам непривлекательной, потому что весь ресурс вы где-то потратили.

Ресурс, или, можно сказать, энергия — это то, что помогает нам жить, наполнять личное пространство смыслами. Вы же где-то этот ресурс потеряли. А своими прогулами работы еще больше загоняете себя в ловушку.

С ЧЕГО НАЧАТЬ?

  • Для начала надо определить, что же является для вас ресурсом. И где и когда вы его потеряли.
  • Определить для себя, какие вещи дают вам хоть маленький, но «глоток живительной влаги», и те, которые забирают последние силы.
  • Четко понять, что делает вас сильнее, а что обесточивает вконец.
  • И маленькими шагами начать двигаться в сторону увеличения ресурса.

Его очень сложно наработать сразу. По сути, он сразу и не исчезает. Это происходит медленно и постепенно. Поэтому так трудно понять, когда мы вступаем уже в режим «перерасхода», что может закончиться депрессией. Точно также и накапливать его очень сложно, потому что это долгий и непростой процесс.

Определив ресурсы созидающие, мы начинаем заново строительство своей психологической «подушки», которая нас и держит в этой жизни. Это могут быть совсем простые и понятные вам вещи, но от которых вам чуточку лучше, легче, приятнее.

Это можно разобрать на сессии с вашим психологом. И, опираясь на создание ресурса, идти вперед и вперед. Но помочь вы можете только себе сами, наполняя свою собственную жизнь целями, эмоциями, смыслами. Если ваша терапия вам не помогает, то вам понадобится помощь не только психолога, но и психиатра.

Опубликовано Оставить комментарий

Ангедония – неспособность получать удовольствие.

Каждому из нас нужно периодически пересматривать свое мировоззрение, особенно если есть стойкое ощущение, что «что-то не то». Только тяжелая работа над собой, как это ни парадоксально, приводит к счастливой жизни. Потому что счастья вокруг ровно столько, сколько ты его заметишь и приумножишь.

Старшая сестра (28 лет разницы) ругалась, когда я ела малину с куста. Потому что малина — для варенья. Вот придет зима — и как будет приятно открыть банку домашнего варенья.

Почему-то она не задумывалась о том, что есть варенье летом — тоже отлично. А уж срывать с куста почти синие от спелости ягоды — восторг.

На самом деле ничего нельзя было есть. Ни клубнику (варенье!), ни облепиху (сушить и в компот), ни грибы (солить).

Это была дача моего отца, которую он купил и куда с большой неохотой ездил лишь потому, что ребенку (мне) нужен был свежий воздух (а также вши, постоянное расстройство желудка и клещи на голове).

Папа выходил во двор (он же огород), только чтобы загорать. Ему плевать было на варенья, соленья и прочий хрен с петрушкой — все это на базаре продавалось ведрами.

Но так как ребенок (я) желал малину с куста, то с сестрой приходилось скандалить. Она никак не могла успокоиться, что запасы под угрозой. Ей как-то не жилось сейчас, у нее все время были планы на отдаленное будущее: ягоды — на зиму, черная икра — на Новый год.

Это удивительная черта характера — неспособность получать удовольствие сегодня. Надо отложить, запасти, подготовиться к тому особенному моменту, когда можно будет себе позволить немного радости. И, что особенно важно, запретить радоваться другим.

Приятель рассказывал, что его тетка (по возрасту как моя сестра) ловила его, тоже на даче, когда он прибегал домой за какой-нибудь плюшкой или конфетой, и говорила: «Хватит шляться!» И не то чтобы она собиралась использовать его в хозяйстве. На вопрос: «Почему?» — она отвечала: «А нечего!» И заставляла его сидеть в комнате.

Хорошо — это плохо.

Мать моего друга перед каждым отпуском испытывает панику. Ей мерещатся землетрясения, наводнения, ограбления, болезни. Дом тоже оставлять страшно — вдруг пожар, например. Мужу она не доверяет. Считает, что этот трезвенник немедленно напьется, закурит — и, конечно, заснет с сигаретой. Может, даже приведет кого-нибудь, кто выкрадет ее шторы. Или что там у нее ценного.

Нельзя вот так просто поехать куда-то и там хорошо провести время. За праздность и счастье надо расплачиваться тревогой.

У меня есть приятель, который на полном серьезе произносит такие афоризмы:

— Не может быть просто так хорошо. Наверное, что-нибудь случится.

Эти заявления выбивают меня из колеи. Я не могу понять, о чем речь. Мне кажется, что если тебе сейчас хорошо, то дальше будет еще лучше. Потому что ты впитываешь удовольствие, и оно, как загар, налипает на твою кожу, оно защищает тебя от трудностей жизни.

У меня была очень тяжелая депрессия, и в это время мне тоже казалось, что счастье будет, когда… дальше я называла причину. Не сейчас. Нужен веский повод, чтобы ощутить радость.

У этого синдрома есть название — «ангедония». И еще «социальная агнозия». Психиатры побьют меня сочинениями Юнга за использование термина всуе, но ангедонисты — слишком красивое и верное название для людей, которые каждую минуту портят себе жизнь, запрещая получать удовольствие.

В последнее время ангедония стала настолько массовой, что это поражает. 

Выкладываешь в Facebook снимок себя на океане — и сразу же ловишь упреки в том, что кто-то умер, самолет разбился, новые санкции ввели, танки разнесли железную дорогу и прочее. Ты лично и твои шорты, и полотенце, и крем от загара в этом виноваты.

Люди цепляются за эти действительно трагические события, чтобы они отвлекали их от пусть и небольших, но все-таки радостей. Такое ощущение, что страдать, скорбеть и бояться стало модно. 

Вот честно: мне не страшно.

В жизни всегда происходит нечто пугающее или тревожное. С другими людьми, с целыми странами, с твоей страной, с твоими друзьями и твоей жизнью. Часто от этого тяжело, и ты переживаешь и сострадаешь, или у тебя у самой плохие времена, но так устроен мир.

Нет никакой другой концепции жизни. Это никогда не закончится, благоденствие не свалится на нас внезапно и навсегда. 

Если можешь получить удовольствие сегодня, делай это.

У отца моей подруги, которого в СССР на двадцать лет лишили возможности снимать кино, были огромные долги. Но всякий раз, когда он перезанимал деньги, вся семья шла в ресторан. И даже не для того, чтобы вкусно поесть, а чтобы ощутить, что жизнь — это не только безденежье, тоска и гнусные советские цензоры. Он заряжался этим — и сохранил себя. (Долги, если кому интересно, он потом отдал.)

Понимаете, мы же потом вспоминаем не плохое, а хорошее. Все страшное вытесняется, а хорошее вдруг вспыхивает в нашей памяти и сияет так, словно его только что намыли и отполировали. И мы живем только этими отрывками, а не чередой забот и невзгод.

Я, пока была в депрессии, боялась летать на самолетах. До обмороков. Потом опять научилась это делать, но аэрофобия проходит долго и мучительно — в силу привычки.

И вот однажды я занимаю свое место, смотрю в окно и понимаю, что совсем не боюсь. Ни летать, ни разбиться, ни умереть. Потому что я счастлива. И у меня нет для этого никакой объективной причины. Я не написала роман, не получила за него Букеровскую премию, не придумала лекарство от рака, не родила пятерых детей.

Просто я счастлива. Мне хорошо. Я люблю свою жизнь. Я ем малину с куста и езжу отдыхать от отдыха — и не потому, что у меня навалом денег, а потому что есть желание.

Фокус в том, что если ты счастлив, то не страшно ни жить, ни умирать.

Автор: Арина Холина

fit4brain.com