С какими экзистенциальными вызовами столкнулось человечество во время пандемии и что поможет с ними справиться, рассказал австрийский психолог и психотерапевт Альфрид Лэнгле в рамках онлайн-лекции «Неуверенность, страх и доверие: экзистенциальные темы в зеркале вызовов времени».
Если мы не умеем работать с неуверенностью и страхом, то мы просто не сможем выжить. Экзистенциальные темы — это не теоретические размышления о жизни, о смысле, о каких-то общих вопросах, но это те темы, которые центральным образом касаются нашей полной, осмысленной жизни.
Сейчас эпидемия коронавируса возбуждает неуверенность и страх. Естественно, эти переживания мы можем встречать на разных уровнях: на уровне государства, общества, экономики. У нас в Европе самая сильная экономическая рецессия с 1990-х годов. И в некоторых странах в связи со второй волной коронавируса система здравоохранения находится в коллапсе. Многие фирмы и предприятия стоят перед вопросом выживания, они вынуждены увольнять своих сотрудников.
Но даже если мы не будем принимать во внимание такие большие данные, то наше беспокойство, наша неуверенность в отношении собственной жизни, семьи и родных — это знак нашего времени. Та обстановка, в которой мы жили до марта этого года, фундаментально изменилась для очень многих людей. Мы не могли себе даже представить, что у людей не будет права выйти на улицу, отправиться в путешествие. Ощущение «запертости» люди переживают как нагрузку. Многие испытывают страх перед опасностью заражения. Родители пережили, насколько могут утомлять дети, когда они заперты дома. Семьи прочувствовали, что отношения могут быть напряженными, если люди вынуждены проводить столько времени вместе. Можем ли мы выдерживать эти нагрузки, справляться с ними, когда мы сами внутренне находимся под давлением?
Скрытые проблемы, слабости, которые в обычной жизни остались бы незамеченными, всплывают и обнаруживаются. С другой стороны, более отчетливым может стать позитивный потенциал, который содержится в отношениях, в семье. Это значит, что в личных отношениях это время может быть хорошим и продуктивным: люди могут сблизиться, их общение — стать более глубоким.
Но с теми проблематичными сторонами в отношениях, которые тоже могут обостриться, не так легко обходиться, их сложно избегать. Не получается больше обходить трудные моменты, решать их выходом из дома или отъездом. Так, кризисное время может привести к неуверенности и беспокойству, потому что те формы, которые служили для нас опорой, больше не защищают нас.
В нашей экзистенции задет и другой уровень. Стресс происходит не только на уровне государства, общества, семьи и личной жизни, но все мы — больше, чем в обычной ситуации — отброшены сами к себе. Мы вынуждены больше быть наедине с собой. Я не могу больше так легко уходить от себя. Сюда прибавляется страх перед болезнью, перед смертью пожилых родственников. С другой стороны, здесь есть возможность больше заняться собой, обратить внимание на внутреннюю жизнь, больше взращивать внутренний диалог, разговор с самим собой. Внутренний диалог, который мы можем вести сами с собой, — это та форма интернализации, работы с жизненным опытом, которая позволяет его преобразовывать и усваивать.
В жизни человека очень важно, когда он находится в постоянных, стабильных хороших отношениях с самим собой. Только в этом случае мы можем оставаться здоровыми в длительной перспективе. Если мы станем чуждыми сами себе, тогда мы можем потерять себя — может наступить внутреннее напряжение и стресс, мы станем более чувствительными, более восприимчивыми к соматическим, телесным болезням.
Пока я нахожусь с собой в понимающем, позитивном внутреннем диалоге, у меня есть духовная иммунная система.
Я хочу упомянуть три результата исследований, связанных с пандемией, которые будут интересны педагогам. Если человек не может путем внутреннего диалога справляться с тем стрессом и теми вызовами, которые являются следствиями пандемии, тогда приходят в движение защитные реакции. Например, в одной начальной школе в Берлине жестокость и насилие между учениками резко повысилась, исследователи смогли обнаружить, что значительная часть этой повышенной агрессии детей происходит от агрессии в семье. Следующие результаты исследований говорят, что разрыв между различными социальными слоями населения увеличивается. То есть дети из семей, которые справляются с пандемией в экономическом и социальном отношении, переносят это время лучше, чем дети из семей с низким социально-экономическим статусом. Разрыв в переживаниях увеличился. Исследования установили, что слабые дети стали еще более слабыми: их результаты обучения понизились. И третий результат исследований, которые сейчас проводятся в Австрии, — повысилась депрессивность, но не во всех слоях населения. Сильное повышение депрессивности обнаружено у безработных, у женщин, которые испытывают психологическую нагрузку дома, и у детей. Для педагогов важно, что дети, которые слабы в обучении и которые происходят из социально проблемных семей, в первую очередь подвержены депрессивности.
Мы описали некоторый фон, на котором разыгрываются страх и неуверенность. И я бы хотел эту картину связать с экзистенциальным пониманием человека. Что значит жить в таком мире? Когда мы рождаемся, мы переживаем себя отданными на откуп миру. Этот мир может быть холодным, жестким и бессердечным. У мира есть собственная динамика и собственные закономерности. Этот мир может быть токсичным и делать нас больными. И если мы представим, насколько мы беззащитны по отношению к этим безличным силам, тогда нам может стать немного жутковато. Экзистенциальный философ Мартин Хайдеггер пишет, что подобного рода страх неразрывно связан с человеческой экзистенцией. Актуально переживаемый страх — это только вершина глубинного базового чувства, что в этом мире мне жутко. Есть очень глубокое восприятие, что человек в мире чувствует себя недостаточно дома, что он в этом мире присутствует только как гость, что земной мир не есть его родина. И в кризисное время пандемии это ощущение, что я живу в уютном и защищенном мире, просто рассыпается. Мы переживаем, что не можем в этом мире чувствовать себя в полной безопасности. И это так. Мы не чувствуем, что мир полностью безопасен, мы живем в страхе оказаться наедине с самим собой, быть отброшенным к себе, потому что мы не можем делегировать страх: это всегда мой страх. У Хайдеггера есть сложная для перевода формулировка — отданность бытия самому человеку. Я должен сам нести этот страх, я не могу его никому передать, никто мой страх за меня не может пережить. И это меня сталкивает с собственной ответственностью за свою жизнь. Тогда это ведет нас к вопросу, где же мы можем найти эту защищенность.
Чтобы снять остроту этого переживания, человек обращается в бегство в повседневную жизнь, в сферу привычек. Хайдеггер говорит о бегстве в кажущуюся привычность мира: я живу, как все, я делаю то, что делают все. И так человек живет не своей жизнью, потому что базовую структуру человеческого существования в мире тяжело нести и выдерживать.
В экзистенциальной философии страх имеет два основания. Во-первых, в мире нет никакой надежности, безопасности, всегда может случиться что-то, что мы не в силах предвидеть, и это создает ощущение неуверенности. Во время пандемии коронавируса мы можем в глобальном масштабе пережить, сколько неуверенности и страха существует в мире. Во-вторых, наше существование в мире ограничено в очень многих смыслах: например, мало сил, средств, возможностей. Наша жизнь конечна, она ограничена смертью. Пандемия реально опасна, и сейчас факт, что человек смертен, проявляется гораздо ярче и очевиднее. Чтобы остаться душевно здоровым в такое время, которое является для многих вызовом, нужно внутренне осмыслить факт того, что я смертен. Смертен не тогда, когда мне будет 70, 80, 90 лет, я уже сейчас смертен. И нигде нет абсолютно защищенного места перед лицом смерти.
В такое время мы сталкиваемся с экзистенциальным фактом, что все люди смертны — и мои родители, и мои дети.
Смысл страха в том, что он нас ведет к вопросу: как я могу жить с фактом, что однажды я умру, что это может случиться в любой момент? Никто из нас не переживал пандемию в таком масштабе, мы знаем эпидемии, а последняя большая пандемия была в 1918 году. Это был ужасный грипп, 25% населения Европы и Азии умерло. Гораздо больше людей тогда умерло от гриппа, чем стало жертвами Первой мировой войны. Мы знаем, что каждые сто лет вирус гриппа меняется так, что у человека не может появиться стойкого иммунитета. И когда он снова мутирует таким опасным образом, тогда появляется огромное число умерших. Медики считают, что скоро опять будет пандемия гриппа.
Нужно себе представить, что жить в условиях пандемии и эпидемий, подобных чуме, в течение тысячелетий было обычным делом. Мы уже не осознаем, что в предыдущие столетия были эпидемии тифа, которые до середины XIX столетия повторялись каждые 10 лет. Во время эпидемии все ослабленные люди (пожилые, дети) умирали. По всей вероятности, подобное было и в России, по крайней мере, в больших городах. Еще в более раннее время была чума: два-три раза в столетие были эпидемии чумы и каждый раз эпидемия уносила от 1/3 до 2/3 населения. Тогда не знали, как передается чума, бактерии были открыты в конце XIX века. Таким образом, угроза, которая нависает над человеческой жизнью, была всегда, на протяжении всей истории. И в последние сто лет мы получили большую защиту через развитие медицины и гигиены. Мы должны вспомнить и осознать факт, что в истории человечества не было ни одного столетия до этого, когда выстроилась бы такая система защиты против эпидемий.
Как реагируют люди, чтобы защитить себя? Есть две формы, которые люди раньше находили, — это вера и суеверия. Люди искали прибежище в вере, а различные формы суеверий вели к попыткам изгнать этого дьявола или подчинить его себе. Эти формы защиты имели широкое распространение в Средневековье, но и сегодня такие реакции можно наблюдать. Например, участие в секте — одна из форм того, как человек психологически защищает себя. Мы видим, что возрастает число теорий заговоров. Реагируя на чувство неуверенности или опасности, люди приходят к убеждениям, которые рационально трудно понять… Экзистенциальная сторона этого в том, что теории заговора дают некоторую форму псевдознания, за которую человек может ухватиться. Человек тогда имеет ориентацию: если я знаю, что происходит на самом деле, я могу лучше себя защищать. Эта мысль может послужить нам шагом к тому, как правильно работать в ситуации неуверенности и страха, с экзистенциальной точки зрения.
Нам нужна защита, безопасное пространство и опора.
Когда я чувствую себя неуверенно, что дает мне защиту? По возможности, это должна быть реалистичная защита: мы знаем, что нужно соблюдать дистанцию, мыть руки, носить маску. Но нам нужна и психологическая защита. Эмпирические исследования подтверждают, что особенно важны надежные отношения, т.е. связь с людьми, которым я могу доверять и которые мне близки. Чувство собственной ценности, собственного достоинства, как показали исследования, тоже дает психологическую защиту: я могу положиться сам на себя, верю в себя. Понимание мира, которое содержится в культуре, тоже может стать защитой: например, мы можем доверять науке, верить, что там работают действительно компетентные люди, что вакцине, которая разрабатывается, можно доверять.
Еще нужно безопасное пространство, где я могу «хорошо присутствовать». Это важно и во внешней жизни, и во внутренней жизни. Если во внешней жизни у меня есть квартира, комната, какое-то пространство, где я хорошо себя чувствую, то так же должно быть и во внутренней жизни. Первое пространство в отношении самого себя — это мое тело: могу ли я чувствовать свое тело и чувствовать себя в теле хорошо? Другое пространство — пространство отношений: семья, друзья, коллеги. Если вы просто выйдете на свежий воздух и глубоко вдохнете, то вы создадите в себе некоторое свободное пространство.
Третье, что нам нужно как некоторое предупреждение, профилактика или лечение неуверенности, — это опора. Что дает мне в жизни опору? Когда я воспринимаю реальность, когда я соотношу себя с тем, что действительно есть. Когда я вижу опасность, я не отворачиваюсь и не смотрю в другую сторону, я смотрю туда, чтобы увидеть, где реальная опасность, бездна. Естественно, сообщество дает мне поддержку. Но это только тогда имеет место, когда эти отношения верные. Переживание опоры ведет к доверию. Доверие — это как я справляюсь с неуверенностью и страхом. Что такое «доверие»? Доверие строится на том, что я вижу, что здесь есть твердая опора. Если я какому-то другу доверяю свою тайну, я считаю, что он ко мне относится хорошо и не будет злоупотреблять тем, что я ему доверил, против меня. Когда я сажусь в машину, я доверяю шоферу в том, что он умеет водить, контролирует машину. Если он пьян, то у меня нет доверия к такому шоферу. В человеческом существовании в конечном итоге нет абсолютной безопасности, надежности и уверенности. Но если я доверяю, то могу с остатком неуверенности как-то справляться и жить. Можно представить доверие как мост через реку: когда я иду по мосту над бурной рекой, я доверяю мосту, что он достаточно прочен и не провалится. Чтобы возникло подлинное доверие, нужно посмотреть на то, что есть, и испытать, достаточно ли это стабильно. Нужно немножко мужества, чтобы себя подвергнуть возможной опасности. И тогда я могу принять решение и доверить себя этому мосту…
Онлайн-лекцию Альфрида Лэнгле организовал факультет психологии Высшей школы «Среда обучения».
www.psy.su
”Muistelemme vielä kauan hitaasti mutta varmasti loppuaan kohti raahustavaa vuotta 2020. Koronavirustauti on ravistellut usean terveyttä ja moni on menettänyt sille läheisiään, mutta suurelle osalle viruksen väistäneistä isoin riesa ovat olleet rajoitustoimenpiteet epidemian hillitsemiseksi.
Сколько существует форм тревожных расстройств, какие выделяют симптомы панической атаки и насколько эффективна психотерапия.
