Опубликовано Оставить комментарий

Ассоциированность эмоционального состояния и суицидальных мыслей у подростков.

В ноябре 2021 года в журнале Psychiatry Research было опубликовано исследование Heather T. Schatten et al. Авторы хотели уточнить влияние различных эмоциональных состояний на риск суицида у подростков, госпитализированных по поводу суицидальных попыток или идей, после выписки из стационара. На основании наблюдения за 34 подростками в возрасте 13 – 17 лет авторы исследования пришли к выводу, что гнев, ощущение страдания и чувство радости ассоциировано с повышением риска суицидальных мыслей.

Суицид – это одна из основных  проблем подросткового возраста. В США в 2019 году 18.8% учащихся в колледже всерьёз задумывались о суициде, а 8,9% совершили по крайней мере хотя бы одну попытку. Риск суицида повышается в ранний период после выписки из психиатрического стационара. Если знать факторы, увеличивающие этот риск, то можно будет оказывать более эффективную помощь таким детям. Негативный и позитивный аффекты являются модифицируемыми факторами риска суицида. Негативная аффективность, снижение  позитивной аффективности, ангедония повышают риск суицида.

 

Однако, имеется мало исследований, посвящённых тому, какие именно эмоции способствуют увеличению риска. В ряде работ было обнаружена ассоциированность отчаяния, чувств вины и самоуничижения, гнева с суицидальными мыслями. Некоторые исследования напротив, отрицают влияние гнева на частоту возникновения суицидальных идей.

 

Для уточнения зависимости суицидального риска от аффективного статуса в краткосрочном периоде можно использовать ежедневную самооценку своего эмоционального состояния. Для этого могут быть использованы гаджеты. У взрослых также было обнаружено учащение суицидальных мыслей при увеличении грусти, тревоги, но не гнева. Особенно это было характерно для лиц с биполярным аффективным расстройством. В некоторых исследованиях обнаруживается, что такие когнитивные факторы, как тягостность, безнадёжность по отдельности не увеличивают риск возникновения суицидальных мыслей.  Однако, при их взаимодействии риск возрастает. Таким образом, обнаружение того, как именно аффективный статус влияет на суицидальные мысли и поведение в период после выписки подростка из стационара, позволит разработать более эффективные реабилитационные мероприятия.

 

С этой целью было проведено исследование Heather T. Schatten et al, опубликованное в ноябре 2021 года в журнале Psychiatry Research. В исследовании приняли участие 34 подростка в возрасте 13 – 17 лет, госпитализированных в психиатрическую больницу в связи с суицидальными мыслями или попытками. В основном это были девушки (76.5%).  Участники заполняли дневник самонаблюдениях на протяжении 28 дней после выписки. Дневник был представлен в виде анкеты из 32 вопросов о суициде, которая высылалась подросткам каждый вечер. После завершения сбора данных авторы провели анализ аффективности и суицидальных мыслей. Участником предлагалось оценить степень гнева, страдания, счастья.

 

В ходе исследования авторы не обнаружили существенной разницы в результатах в зависимости от пола респондентов. Что касается эмоции гнева, то авторы отметили следующее: у респондентов, испытывающих гнев по отношению к третьим лицам, не повышался показатель OR суицидальных мыслей. У тех, кто испытывал гнев по отношению к себе, примерно к 20 дню OR суицидальных мыслей возрастал.

 

По поводу ощущения страдания авторы определили, что лица, испытывающие страдания по отношению к другим, чаще испытывали суицидальные мысли. Их интенсивность с течением периода наблюдения изменялась незначительно. Тот же паттерн обнаружен и для внутриличностного страдания. Однако, в этих случаях к 23 дню наблюдения обнаружено увеличение частоты появления суицидальных мыслей. Относительно ощущения счастья было обнаружено, что лица, с более выраженным ощущением счастья демонстрировали меньшую частоту возникновения суицидальных мыслей.

 

Авторами была отмечена тенденция, что на следующий день после ощущения счастья отмечалось большая частота суицидальных мыслей. Это отмечалось после 11 дня наблюдения. Пик приходился на 20–21 дни. Авторы предположили, что контраст между очень счастливыми днями, за которыми следуют гораздо менее счастливые дни, может создавать риск для учащения суицидальных идей; что имеется связь между ощущениями счастья, гнева и страдания. Для уточнения они провели апостериорный анализ. Авторы выяснили, что ощущение радости в предыдущий день в период 21 – 26 дня наблюдений ассоциировано с гневом, возникавшим на следующий день; с 10 дня – с ощущением страдания на следующий день. Вариативность счастья ассоциировалась с учащением суицидальных мыслей.

 

Таким образом, авторы предположили, чувство счастья не всегда является защитой от суицида, А полученные результаты могут быть связаны скорее с экстремальным снижением уровня счастья на внутриличностном уровне, чем с прямой связью между счастьем и последующим риском суицидальных мыслей. Более того, в литературе описывалось, что некоторые люди пытаются усилить, как бы просмаковать, ощущение счастья. А некоторые напротив, пытаются уменьшить свои позитивные чувства после положительного опыта. Обучение подростков навыкам закрепления положительных эмоций может быть хорошей превентивной мерой для суицида.

 

Результаты касательно ощущений радости и страдания согласуются с результатами предыдущих исследований, обнаруживающих, что усиление ощущения страдания увеличивает частоту суицидальных мыслей, а чувство счастья наоборот, снижает их интенсивность. Наиболее сильным маркером оказалось ощущение страдания. Поэтому в будущем для профилактики суицидального поведения у лиц, выписавшихся из психиатрической больницы, следует уточнять, не чувствую ли они себя более несчастными, чем обычно.

 

Относительно межличностного гнева результаты нового исследования противоречат ранним экспериментам, обнаруживающим связь между гневом и суицидальным поведением. Авторы связывают это с тем, что гнев и гневливость как черта характера – это разные кластеры эмоциональных состояний. А также добавляют, что гнев, направленный на других, отличен от гнева, направленного на себя. Вообще, авторы считают, что для предупреждения суицидального риска важно разделять межличностные и внутриличностные эффекты эмоциональных состояний. Клиницисты могут оценить только внутриличностные эффекты.

 

Так, и ощущение страдания, и гнев в новом исследовании ассоциировались с усилением суицидальных мыслей, что совпадает с результатами предыдущих исследований. Авторы заявляют, что некоторые факторы риска могут иметь одновременную, но не краткосрочную проспективную связь с суицидальными мыслями.

 

Таким образом, новое исследование в качестве профилактики суицидальному поведению в критический период предлагает активное воздействие именно на гнев, ощущения страдания и счастья. При этом авторы отмечают необходимость делать упор больше на изменении аффективного состояния, так как информация от пациента о повышении уровня страдания, может послужить поводом для психотерапевтического вмешательства, в то время как высокий уровень страдания не будет способствовать это сделать.

 

Автор перевода: Вирт К.О.

 

Источник: Heather T. Schatten. Differential time varying associations among affective states and suicidal ideation among adolescents following hospital discharge. Psychiatry Research.

http://psyandneuro.ru/

 

Опубликовано Оставить комментарий

Панические атаки прошли, когда я разрешила себе себя.

Панические атаки прошли, когда я разрешила себе себя»Если бы восемнадцать лет назад, когда со мной случилась первая паническая атака, я прочитала статью о том, как реальный человек справляется с этой проблемой, это вселило бы в меня надежду, придало сил. Но мне пришлось проходить часть этой бездны на ощупь.

Первый раз паническая атака случилась со мной в 2000 году. Я заканчивала университет, моя мама только что ушла от отца, и мы жили с ней вдвоем на съемной квартире. Ничто не предвещало беды, но в какой-то момент, сидя дома, я просто начала задыхаться. Воздух перестал проходить в меня. Инстинктивно я бросилась к окну, распахнула его и высунула голову. Тревога, которая поднималась откуда-то из глубины, мгновенно переросла в дикий страх.

Я повторяла маме, что боюсь умереть и что мне страшно. Помню ее испуганные глаза, скорую, какой-то укол… в больнице со мной беседовали нарколог и психиатр. «Алкоголь употребляли накануне? А наркотики? А голоса слышите?» В итоге мне посоветовали купить успокоительного и ехать домой. Но дома страх меня не покидал, несмотря на то, что мама была рядом.

Именно тогда я задумалась об этом: я не вижу в ней опору, наоборот, мне самой с раннего детства приходилось ее защищать от отца и при этом слушать фразы вроде «Если бы не ты, он бы меня убил». Опереться было не на кого – ни в детстве, ни сейчас. Роль защитника, контролирующего обстановку, была на моих детских плечах. И теперь я была лишена самой главной опоры – возможности контролировать. Я впала в отчаяние.

Дальше становилось только хуже. Я не могла уснуть, потому что боялась не проснуться. Я начала бояться смерти. Но когда организм уже не мог бодрствовать, я проваливалась в сон, больше похожий на бурю из событий последнего времени: разговоры с людьми и разные ситуации всплывали в голове, как слайды. Все они были негативными.

Усугублялось состояние тем, что никто не мог сказать, что со мной происходит. В какой-то полудреме я думала, что еще чуть-чуть – и я проснусь, открою глаза, и всего этого ужаса просто не будет. Я надеялась, что этот страшный сон закончится. Но все только начиналось…

Очень тяжело было держаться на плаву. Тревога и страх завладели мной, они задавали тон моим планам. Месяцы жизни прошли как в тумане. Я практически не могла оставаться одна, присутствие других людей и разговоры хоть как-то отвлекали меня от того, чтобы не прислушиваться к каждому своему вздоху. Я стала чересчур внимательна к своим состояниям, и это выматывало. Я придумывала себе кучу болезней. По ночам я не спала, а лишь немного дремала, потому что страх не проснуться не покидал меня.

Чуть позже я обратилась к психологу при поликлинике. До сих пор не понимаю, что именно она делала – предлагала какие-то упражнения во время сеанса. Знаю одно: мне становилось чуть легче, по крайней мере, на момент консультации. Мне казалось, психотерапевт понимает, что со мной происходит, хоть и не объясняет.

Так проходили недели. На очередной консультации я сказала, что вчера ночью была интенсивная паническая атака, меня трясло, от страха спазмировался кишечник, накрыло волной ужаса. Длилось это минут 10-15. В этот раз доктор выписала мне антидепрессанты: «Когда вас захватывает ужас, примите таблеточку», – говорила она.

Я очень боялась, что из-за таблеток может добавиться еще какое-то неприятное состояние, к тому же наслушалась от других клиентов этого врача, что она всем прописала антидепрессанты, но они никому не помогают. Через несколько недель я перестала ходить к специалисту – не чувствовала, что могу на нее опереться. Чего я только не попробовала потом, чтобы справиться с этой напастью, даже ходила к гадалке – вдруг она смогла бы побороть это «демоническое» внутри меня? Сейчас даже смешно – неужели я и правда верила в это?

Сегодня я понимаю, что очень сильно нуждалась в поддержке и опоре. Бессознательно искала некого спасителя, волшебника, который избавил бы меня от страданий. Мне самой было не понять, что именно моя жизнь и привела к этому состоянию.

Как же беспощадно я обращалась с собой! Думаете, я знала об этом раньше? Нет. Восемнадцать лет назад я не знала, что значит хорошо относиться к себе, что значит быть доброй к себе, любить себя. Обстановка в родительской семье, крики, драки, неуважительное отношение, – все это было единственной моделью поведения и отношения. И уехав из дома, я захватила с собой «чемодан» разрушительных установок и в полную силу, хоть и неосознанно, применяла их к самой себе.

В моей семье было мощное негласное правило: на людях делать вид, что все хорошо. Когда кто-то приходил в гости, создавалась видимость семьи, накрывался стол, велись беседы. А когда гости уходили и папа «доходил до кондиции», начинался мрак… Это я тоже взяла в свою жизнь. Все мои реакции и поступки были ориентированы на других людей. Я выдавала эмоции, которые от меня ожидали. Нужно веселье – будет веселье. Ну и что, что на душе паршиво и плакать хочется. Главным для меня было производить впечатление легкой и веселой девушки без проблем – тогда есть шанс понравиться. А негативные эмоции – кому они нужны?

Еще в жизни было много алкоголя, поступков, за которые было стыдно… но это меня не останавливало. Я не знала, что можно по-другому. И не могла по-другому. Надо было «анестезироваться» от боли, страхов, неуверенности в себе, а спиртное помогало это заглушать. Сколько же других чувств и эмоций я подавляла?

Сострадание, сочувствие к себе – всего этого не было в моей жизни. Внутренний девиз гласил: «Вставай, чего расклеиваешься!» Я вытесняла все, что считала неподходящим, показывающим меня с невыгодной стороны. Очень стыдилась семейной истории и окружающим выдавала придуманный и благополучный вариант своего прошлого. Сколько же вообще настоящей меня было в те годы? Настоящей – такой, которая не играет, не подбирает удобную реакцию и имеет смелость говорить другим: «Я устала, мне неинтересно, у меня совсем другие мысли по этому поводу, я раздражена, я злюсь».

Я всю жизнь запрещала себе это, и в итоге весь организм, все нутро, встало на защиту меня самой же. Странный способ защиты, но после первой панической атаки я действительно училась по-другому к себе относиться. Моим учителем и стражником была тревога. Несмотря на то что состояние повышенной тревоги оставалось и сменялось всплесками панических атак, я училась прислушиваться к себе. Я хотела понимать, что может спровоцировать паническую атаку, а что может смягчить состояние.

Например, я знала, что если делаю что-то против себя – иду туда, куда не хочу, общаюсь с кем-то, с кем не хочу, запрещаю себе разные эмоции – тревога даст о себе знать уже вечером. Чем лучше я это понимала и чем чаще делала то, что мне на самом деле по душе, тем больше помогала себе держаться на плаву. Тревога не уходила до конца, но приступов стало меньше, они стали легче.

Мой «учитель» – панические атаки – помог мне и в выборе знакомых. Внутри появился индикатор, который был нетерпим к фальшивому общению. Я быстро уставала от таких встреч, и вскоре круг знакомых сузился.

Восемь лет панические атаки были частью моей жизни, выматывали меня. Но одновременно они оградили меня от плохого: я больше не употребляла спиртное, сменила круг общения. Из-за постоянной тревоги я пряталась от всего: боялась летать на самолете, ездить в метро, боялась нового и всего того, что невозможно контролировать.

Полностью панические атаки исчезли только после прохождения психотерапии. В 2008 году я пришла к психотерапевту, и именно тогда началась работа над собой, которая длилась 6 лет. В терапии я познакомилась с собой, научилась сострадать себе. Шаг за шагом перебирая свою жизнь, я проживала раннее вытесненные чувства и эмоции.

Приобретенный навык высокой осознанности помогает быть чуткой и бережной по отношению к себе и другим. Я больше не предаю себя. Фобии и страхи исчезли, когда я стала жить, признавая весь свой опыт, не стыдясь себя и того, что было. Я освободилась. Я живу насыщенной жизнью, уверенно и смело реализую себя в профессии, счастлива с мужем и детьми.

Любой опыт, даже такой тяжелый, может стать толчком к лучшей жизни. Главное – обратиться к происходящему, попытаться разобраться, что происходит, для чего нам это дано. Если во внутреннем мире есть неполадки, пора перестать их игнорировать.

https://psychologyjournal.ru/

https://psychologyjournal.ru/

Опубликовано Оставить комментарий

Доун Кингстон. Правда и мифы о послеродовой депрессии.

Правда и мифы о послеродовой депрессииЭто не блажь, как считают некоторые. Послеродовая депрессия начинается задолго до рождения ребенка и не проходит сама по себе, утверждает перинатальный психолог Доун Кингстон. Об этом важно знать и предупредить проблему как можно раньше.

Сама мысль о послеродовой депрессии внушает беременным женщинам страх и чувство беспомощности. Многие беспокоятся, что ничего не смогут с собой поделать, когда появится ребенок. Но это величайшее заблуждение.

Последние 20 лет все, кто занимался вопросами эмоционального здоровья в детородном возрасте, уделяли внимание исключительно послеродовой депрессии. Мужчинам и женщинам рекомендовали следить за ее признаками после рождения ребенка. Некоторые врачи тестировали матерей при осмотре на шестой неделе после родов.

Лишь немногие задумывались, что происходит до того, как родится ребенок. Большинство не догадывается, что первые предупредительные сигналы депрессии появляются у женщин во время беременности.

Об этом не знают даже акушеры и доктора. Ведь исследования об эмоциональном состоянии беременных действительно стали проводить совсем недавно.

ЧТО НУЖНО ЗНАТЬ

Недавнее исследование, в котором участвовали больше 1000 австралийских матерей первенцев, поставило под сомнения несколько давних убеждений об этом. Авторы проекта тестировали женщин на предмет вероятной депрессии в период беременности, а затем через 3, 6 и 12 месяцев после рождения младенцев.

Когда детям исполнилось 4 года, матерей проверили снова, а также выяснили, нет ли эмоциональных и поведенческих проблем у детей.

ИССЛЕДОВАНИЕ РАЗВЕНЧАЛО ТРИ ГЛАВНЫХ МИФА

Миф 1. Перепады настроения у беременных — это закономерно, они пройдут сами по себе. На самом деле женщины, склонные к депрессии время беременности, как правило, продолжают переживать ее в послеродовом периоде и в первые несколько лет жизни ребенка. У большинства из них это не проходит «само по себе».

Как показало исследование, у 40% женщин при беременности отмечались депрессивные симптомы. Из них состояние 78% держалось на том же уровне вплоть до момента, пока дети не пошли в сад. Остальные 22% участниц страдали более тяжелой формой депрессии, и по мере взросления ребенка им становилось все хуже.

Миф 2. Послеродовая депрессия вредит развитию ребенка. Все беды только от нее. На самом деле на раннее развитие ребенка влияет как дородовая (пренатальная), так и послеродовая депрессия.

Согласно исследованию, у четырехлеток, чьи матери страдали депрессией с начала беременности и до тех пор, пока дети не пошли в подготовительный класс, вдвое чаще наблюдались эмоциональные и поведенческие проблемы. Если точнее, обнаружилось, что материнская депрессия (при беременности и до четырехлетнего возраста ребенка) — основная причина слабого развития.

Миф 3. Женщины, которые страдают от депрессии во время беременности и после родов, — «просто неудачницы с кучей других проблем». На самом деле у абсолютного большинства женщин, которые боролись депрессией с начала беременности и до четырехлетнего возраста детей, были высшее образование и хорошая работа. Больше 96% их них были замужем или состояли в стабильном гражданском браке.

НА ЗАМЕТКУ

Если вы, беременная подруга или родственница чувствуете, что с эмоциональным здоровьем что-то не так, поговорите с лечащим врачом или акушеркой!

Предродовая тревожность существует. И это исследование подтверждает, что они встречаются гораздо чаще, чем мы думаем. Не ждите, пока родится ребенок и проблемы усугубятся.


Об авторе: Доун Кингстон — специалист по психическому здоровью в перинатальный период.

https://www.psychologies.ru/