«Мой муж в депрессии, — написала мне Маша. — И я, кажется, всё. Больше не могу. Как вы справились?»Я подумала, как бы понаглядней ответить на вопрос «как?»
Однажды у нашего знакомого Вовы заглохла машина. Он ехал с дачи, и она просто раз — и погасла. И не заводится. Нужно отбуксировать хёндайчик в сервис, где его оживят: зажгут искру или поменяют неисправную деталь.
Вызывать эвакуатор стоит от двух тысяч рублей. Плюс там что-то около 50 рублей за каждый километр вглубь Подмосковья. Очень дорого.
Вова — парень продуманный.
Он взял машину каршеринга — за 8 рублей/минута и отбуксировал на ней свой хёндайчик в сервис. Это просто забавная зарисовка.
Теперь про депрессию на основе этой метафоры.
Пока мой муж болел депрессией, я была немножко Вова. Я ехала по трассе, и буксировала партнера с заглохшим двигателем.
Так вот про «как» (я — великий прокак, ага): критично важным условием этой буксировки было то, что мы едем в сервис, а не просто катаемся по трассе.
Потому что одно дело — когда мы двигаемся (медленно, больно и изнурительно) к решению проблемы, и совсем другое — когда мы просто бездумно выжигаем бензин, неконструктивно тратим жизненную энергию.
Маша спрашивает: «Вам не обидно было? Не хотелось орать? Развестись? Бросить?»
Хм.
Обидно — не то слово.
Мне было страшно, жалко и зло.
Жалко — себя. Потому что я не кошка, у меня всего одна жизнь, и я хочу нестись по трассе на полной скорости, а не ползти по обочине с моргающей аварийкой и прицепом.
Я никому ничего не должна — и мужу тоже. Плюс я вполне себе независима: концентрация моих финансов и автономности вполне достаточна, чтобы хлопнуть дверью и сказать: «Да пошло всё!»
Я могла уйти в любой момент, уйти было бы проще и желанней, но уйти можно ногами, а сердцем я бы осталась с ним.
И получилось бы, что ушла, но не ушла.
Так зачем такие уходы, если в них заложены ментальные камбэки?
Я никому не должна, но себе я должна. Должна стать счастливой. А для этого мне необходим вот этот… исправно функционирующий хёндайчик.
Поэтому — буксир до сервиса.
Маша пишет: «Мне не хватает терпения, я всё время ору на мужа, а он будто не слышит».
Так и есть, Маша. «Не слышит» — очень точная формулировка. Не слышит всем телом.
Депрессия — это когда определяющий жизненный глагол звучит как «не хочу».
Не что-то определенное не хочу, а в принципе — не-хо-чу. Ни хорошего не хочу, ни плохого.
И жить приходится сквозь это «не хочу»: ходить на работу, покупать пельмени, ждать автобуса на остановке — потому что надо.
Не хочу, но надо.
Я помню мужа в жерле этой напасти.
Даже то, что раньше его вдохновляло — теперь стало «не хочу».
А для меня вот это «не хочу» — в некотором смысле было настоящим психологическим насилием.
Потому что это «не хочу» — заразительно как зевота. Мне приходилось хотеть за двоих, а где взять на это силы, если тебе страшно, обидно и зло?
Хочется тоже лечь и лежать.
— Не хочешь поспать?
— Не хочу.
И вот провалился он в эту глухую нехочушную кроличью дыру, и орать на него — бесполезно.
Это как едет, скажем, Вова за рулем каршеринга, смотрит в зеркало заднего вида и кричит своему хёндайчику: «Ты заглох! Ты сломан, старый драндулет! Толку от тебя никакого!!»
Зачем орать? Хёндайчику все равно. Точнее он не слышит.
Он едет, конечно, выглядит даже вполне исправным: колеса крутятся, омывайка прыскает, дворники моют лобовое, габариты работают… Но по факту он почти мёртв, ори на него — не ори.
Надо спасать и чинить, а не орать.
Я тоже кричала, конечно, на мужа иногда, когда нервы сдавали, и толстым прутом безжалостной правды целилась в него («Возьми себя в руки! Сколько можно не хотеть? Ты пугаешь меня! Я больше не могу!!!») , только он был уже глубоко в себе, и не со мной. Слушал меня как не говорящий на моём языке иностранец, который пытается по невербалике понять, что же такое от него хотят…
И это фехтование правдой только силы отнимало: проорусь — и сижу потом пью успокоительные и обезболивающие — от ноющей головной боли.
Вот зачем орала? Кому?
А еще мне казалось, что муж меня разлюбил. Потому что когда любят — так не поступают: не сходят с семейной дистанции, не бросают вот так, одну, на полной скорости…
Однажды у меня случилась истерика и настоящий нервный срыв.
Я кричала, захлёбываясь слезами:
— Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ!!! Я УСТАЛА!!! ЭТО ТЫ МЕНЯ УСТАЛ!!! ТЫ ПОНИМАЕШЬ?
И вдруг муж обернулся и сказал тихо, глухо и растерянно:
— Я понимаю. Я тобой очень горжусь. И очень хочу помочь.
Хендайчик мигнул аварийкой.
Я вдруг поняла, что моя правда известна моему мужу. Это и его правда тоже. И он просто не знает пока, что с ней делать, как выбраться и как починиться.
Но это не значит, что он не хочет.
Хочет!!! Хочет!!! Он хочет!
И там на буксире, он изо всех сил крутит колёса, старается.
Он не выбирал эту болезнь, и это повсеместное «не хочу» не выбирал, и единственное, что он хочет — выбраться из этой дыры …
А еще он меня любит. Просто эта любовь пробивается робким зеленым росточком сквозь асфальтную тяжесть «не хочу», но она жива! Жива!
«Что делать?» — спрашивает Маша.
Ей хочется совета, покоя и определенности.
Не бросайте своих, если любите.
Или бросайте, если это больше не свои.
Какие уж тут могут быть советы: это же ваша жизнь, Маш…
Давайте я вас просто обниму.
На фото — кот.
Он вальяжно лежал около дома утром, когда мы шли на море.
Когда мы в обед возвращались на дневной сон, он лежал на том же месте.
Потом я побежала в магазин — а кот все лежал. Вечером мы шли в парк — кот лежал в той же позе.
Мы купили ему еды — он съел лишь то, до чего дотянулся, чтобы не вставать (лень сильнее голода).
На следующее утро мы снова шли на море, а кот — лежит. Я решила сфоткать его на память — он нехотя попозировал и опять лёг.
У котов бывает депрессия, интересно?
Ольга Савельева
