Что нужно знать о бессоннице?
Британские ученые в своей статье, опубликованной в JAMA Psychiatry готовы ответить на этот вопрос: все дело в слишком сильной связи между определенными областями мозга.
Пациенты с депрессивными расстройствами в 75% случаев с трудом засыпают, спят тревожно и мало – открывая глаза в 5 утра невыспавшимися, им приходится смиряться с наступлением нового дня, не отдохнув от предыдущего. Подобная связь нарушений сна и депрессии показана во множестве исследований, но до сих пор ученым не удалось выяснить, где причина, а где следствие.
Ученые из Уорикского университета проанализировали данные более 10 000 человек, чтобы прийти к выводу о том, что причина кроется в слишком сильной функциональной связи между областями мозга, отвечающими за кратковременную память (дорсолатеральная префронтальная кора), осознание внутреннего «я» (прекунеус) и отрицательные эмоции (орбитофронтальная кора).
Усиление связи между этими областями приводит к ситуациям, с которыми хоть раз в жизни сталкивался каждый: трудности с засыпанием, прокручивание в голове ситуаций, диалогов, в которых (как теперь кажется) надо было повести себя по-другому… Самокопание и припоминание негативных ситуаций приводит к нарушению режима сна и параллельно не приносит положительных эмоций, усугубляя отрицательное отношение к себе.
Это открытие так и не привело к пониманию причинно-следственной связи между расстройствами, но значительно прояснило ситуацию. Поэтому людям из группы риска перед сном стоит хотя бы настроить себя на позитивный лад: вспомнить, что хорошего произошло за день, найти причину себя похвалить или просто посмотреть милые семейные фото.
http://neuronovosti.ru
Рубрика: Симптомы депрессии
Арина Холина. Ангедония и как с ней бороться.
Старшая сестра (28 лет разницы) ругалась, когда я ела малину с куста. Потому что малина — для варенья. Вот придет зима — и как будет приятно открыть банку домашнего варенья.
Почему-то она не задумывалась о том, что есть варенье летом — тоже отлично. А уж срывать с куста почти синие от спелости ягоды — восторг.
На самом деле ничего нельзя было есть. Ни клубнику (варенье!), ни облепиху (сушить и в компот), ни грибы (солить).
Это была дача моего отца, которую он купил и куда с большой неохотой ездил лишь потому, что ребенку (мне) нужен был свежий воздух (а также вши, постоянное расстройство желудка и клещи на голове).
Папа выходил во двор (он же огород), только чтобы загорать. Ему плевать было на варенья, соленья и прочий хрен с петрушкой — все это на базаре продавалось ведрами.
Но так как ребенок (я) желал малину с куста, то с сестрой приходилось скандалить. Она никак не могла успокоиться, что запасы под угрозой. Ей как-то не жилось сейчас, у нее все время были планы на отдаленное будущее: ягоды — на зиму, черная икра — на Новый год.
Это удивительная черта характера — неспособность получать удовольствие сегодня. Надо отложить, запасти, подготовиться к тому особенному моменту, когда можно будет себе позволить немного радости. И, что особенно важно, запретить радоваться другим.
Приятель рассказывал, что его тетка (по возрасту как моя сестра) ловила его, тоже на даче, когда он прибегал домой за какой-нибудь плюшкой или конфетой, и говорила: «Хватит шляться!» И не то чтобы она собиралась использовать его в хозяйстве. На вопрос: «Почему?» — она отвечала: «А нечего!» И заставляла его сидеть в комнате.
Хорошо — это плохо.
Мать моего друга перед каждым отпуском испытывает панику. Ей мерещатся землетрясения, наводнения, ограбления, болезни. Дом тоже оставлять страшно — вдруг пожар, например. Мужу она не доверяет. Считает, что этот трезвенник немедленно напьется, закурит — и, конечно, заснет с сигаретой. Может, даже приведет каких-нибудь шалашовок, которые выкрадут ее шторы. Или что там у нее ценного.
Нельзя вот так просто поехать куда-то и там хорошо провести время. За праздность и счастье надо расплачиваться тревогой.
У меня есть приятель, который на полном серьезе произносит такие афоризмы:
— Не может быть просто так хорошо. Наверное, что-нибудь случится.
Эти заявления выбивают меня из колеи. Я не могу понять, о чем речь. Мне кажется, что если тебе сейчас хорошо, то дальше будет еще лучше. потому что ты впитываешь удовольствие, и оно, как загар, налипает на твою кожу, оно защищает тебя от трудностей жизни.
У меня была очень тяжелая депрессия, и в это время мне тоже казалось, что счастье будет, когда… дальше я называла причину. Не сейчас. Нужен веский повод, чтобы ощутить радость.
У этого синдрома есть название — «ангедония». И еще «социальная агнозия». Психиатры побьют меня сочинениями Юнга за использование термина всуе, но ангедонисты — слишком красивое и верное название для людей, которые каждую минуту портят себе жизнь, запрещая получать удовольствие.
В последнее время ангедония стала настолько массовой, что это поражает.
Выкладываешь в Facebook снимок себя на океане — и сразу же ловишь упреки в том, что умерла Валерия Ильинична Новодворская, боинг разбился, новые санкции ввели, в Донецке танки разнесли железную дорогу и прочее. Ты лично и твои шорты, и полотенце, и крем от загара в этом виноваты.
Люди цепляются за эти действительно трагические события, чтобы они отвлекали их от пусть и небольших, но все-таки радостей. Такое ощущение, что страдать, скорбеть и бояться стало модно.
Вот честно: мне не страшно.
В жизни всегда происходит нечто пугающее или тревожное. С другими людьми, с целыми странами, с твоей страной, с твоими друзьями и твоей жизнью. Часто от этого тяжело, и ты переживаешь и сострадаешь, или у тебя у самой плохие времена, но так устроен мир.
Нет никакой другой концепции жизни. Это никогда не закончится, благоденствие не свалится на нас внезапно и навсегда.
Если можешь получить удовольствие сегодня, делай это.
У отца моей подруги, которого в СССР на двадцать лет лишили возможности снимать кино, были огромные долги. Но всякий раз, когда он перезанимал деньги, вся семья шла в ресторан. И даже не для того, чтобы вкусно поесть, а чтобы ощутить, что жизнь — это не только безденежье, тоска и гнусные советские цензоры. Он заряжался этим — и сохранил себя. (Долги, если кому интересно, он потом отдал.)
Понимаете, мы же потом вспоминаем не плохое, а хорошее. Все страшное вытесняется, а хорошее вдруг вспыхивает в нашей памяти и сияет так, словно его только что намыли и отполировали. И мы живем только этими отрывками, а не чередой забот и невзгод.
Я, пока была в депрессии, боялась летать на самолетах. До обмороков. Потом опять научилась это делать, но аэрофобия проходит долго и мучительно — в силу привычки.
И вот однажды я занимаю свое место, смотрю в окно и понимаю, что совсем не боюсь. Ни летать, ни разбиться, ни умереть. Потому что я счастлива. И у меня нет для этого никакой объективной причины. Я не написала роман, не получила за него Букеровскую премию, не придумала лекарство от рака, не родила пятерых детей.
Просто я счастлива. Мне хорошо. Я люблю свою жизнь. Я ем малину с куста и езжу отдыхать от отдыха — и не потому, что у меня навалом денег, а потому что есть желание.
Фокус в том, что если ты счастлив, то не страшно ни жить, ни умирать.
https://snob.ru
Как говорить о смерти.
Как жить, если знаешь, что скоро умрешь?
Мы много пишем об онкологических заболеваниях, о смерти и умирании, но сами каждый раз пытаемся найти способ говорить об этом. Психолог и психотерапевт Зара Арутюнян объясняет, как не бояться ни смерти, ни разговоров о ней.
— Нужно ли сообщать человеку диагноз, говорить, что жить ему осталось, например, меньше года?
— Да, обязательно. Не говорить — это за гранью добра и зла, это нарушение прав человека. Базовое право человека — знать о том, что в обозримом будущем он перестанет здесь быть. Мы обязаны дать ему шанс закончить важные дела, закрыть какие-то вопросы, написать завещание, очистить свою совесть, может быть.
Я долгие годы волонтерила в хосписе и после этого не то что перестала бояться смерти от онкологического заболевания, я ее горячо приветствую (конечно, при наличии нормальной паллиативной помощи). Внезапная смерть гораздо хуже. А так ты знаешь, что у тебя впереди три месяца, и твоя жизнь мгновенно приобретает смысл.
Для меня «говорить — не говорить» — это разница между тактикой и стратегией. Не говоря маме, что она умирает, я выигрываю в тактическом плане: мне не нужно отвечать на миллион сложных вопросов. Стратегически я проигрываю, потому что, когда она уйдет, останется миллион нерешенных вопросов и непроговоренных тем.
Это как с каминг-аутом — люди не говорят, потому что боятся реакции близких.
«ЕСЛИ Я МАМЕ СКАЖУ, ЧТО У НЕЕ ОНКОЛОГИЯ, ОНА УМРЕТ». СУРОВАЯ ПРАВДА В ТОМ, ЧТО ОНА И ТАК УМРЕТ
В хосписе тяжело наблюдать за страшным напряжением, которое можно ножом резать. Это попытка родственников обойти того слона, что стоит посреди комнаты. Они говорят обо всем, о чем угодно, кроме самого главного.
Мы делаем вид, что смерти нет. И когда я пытаюсь заговорить на эту тему, мне отвечают: «Не говори о плохом». Отношение к смерти, как к чему-то стыдному, похоже на отношение к ЛГБТ в нашем обществе. Но если вы можете прожить всю жизнь и не столкнуться, например, с гомосексуалами, то не умереть нельзя.
— Как сообщить родственнику смертельный диагноз?
— Тут должны вступать психологи, которые работают и с умирающим, и с его родственниками. Чтобы все было экологично, нетоксично, с любовью, с достоинством. Потому что это действительно очень страшно. Работа психолога с близкими даже важнее. Когда заболевает кто-то в семье, это удар по всей системе, никто не знает, как с этим справляться. Родственники понимают, что надо фокусироваться на больном, поддерживать его, помогать, быть рядом, но каждый из них тоже нуждается в помощи.
— Как говорить с больным о смерти?
— Да так же, как обо всем. Честно, боясь, не зная, не понимая, не имея инструкции, но стараясь помогать ему, себе, друг другу. Мы должны стремиться к сотрудничеству. Нет единого рецепта. Но этот скелет надо вытащить из шкафа. Не надо наращивать токсикоз. Должна быть возможность сказать умирающей маме: «Мне страшно, что тебя не будет, и я не знаю, как жить».
— Это можно обсуждать?
— Это нужно обсуждать. Есть масса вещей, которые мы не говорим людям, потому что нам кажется, что и так все понятно. Ко мне очень часто приходят люди со душевными ранами, нанесенными родителями. Например, женщина с обидой на маму, которой уже тридцать лет как нет в живых. А возможно, мама, зная, что ее часы сочтены, повела бы себя совершенно иначе, могла сказать что-то типа: «Я была не права. Мне жаль, что я гнобила тебя в детстве». Перед лицом смерти человек меняется, отбрасывает мелкие вещи, становится более благородным. Это освобождает близких от огромного количества боли, страданий, переживаний. Да, разговаривать страшно, но результат того стоит.
— Можно ли плакать?
— Есть слезы — плачь. Это очень экологично, нельзя оставлять слезы внутри себя. Надо и плакать, и горевать, и покойных надо оплакивать. Не потому, что они умерли, а потому что ты остался без них.
— Обсуждать ли будущие похороны с умирающим?
— Конечно. Когда воинствующих атеистов хоронят с отпеванием и прочими атрибутами, это неуважение к умершему. Это не вопрос удобства для оставшихся. Даже если близкие воцерковленные, они должны уважать волю умершего, это его смерть, а не их. Я люблю повторять, что если меня будут хоронить с попами, то я встану из гроба и всех перестреляю.
— Как разговаривать с детьми о смерти близких?
— С детьми надо разговаривать о смерти раньше, чем кто-то умер. Это явление жизни, и дети должны о нем знать. Ведь роль родителей — просвещать, подготовить к жизни. Если ребенок разбивает коленку, мама льет перекись на ранку, а не пытается делать вид, что он никуда не падал и коленка совершенно целая. Если вы в семье говорите о смерти, то для них не будет шока. Не надо пытаться оберегать детей от всего. Это очень порочная практика, когда бабушка умерла, и мама не плачет, чтобы не расстраивать ребенка, а он не плачет, потому что это не принято, а в результате вся боль остается внутри.
— Есть какие-то правила в разговоре о смерти?
— Нет. Невозможно написать инструкцию для родственников умирающих. Надо любить друг друга при жизни. Доверие, уважение, сотрудничество и транспарентность — вот способ строить здоровые отношения.
Просветительский проект InLiberty приглашает поговорить о смерти: образовательный курс «Смерть: в науке, культуре, политике и нашей жизни» открывается 14 мая. Шесть занятий (по понедельникам с 19:00) слушатели вместе с кураторами (социологами, антропологами, врачами) будут обсуждать самые разные сюжеты, связанные со смертью: от мертвого тела Ленина до цифрового бессмертия и новых медицинских технологий, от традиционных похорон до эвтаназии и добровольного ухода из жизни. Подробная информация о курсе и билеты здесь.
https://takiedela.ru
