Мне 18 лет. Я в компании близких друзей в своем доме. Оживленная беседа, шумно, громкий смех. Я вовлечен в разговор, мне интересно, я в безопасности. Внутри меня будто срабатывает невидимый тумблер. Что-то сжимается и холодеет в животе, мышцы ног напрягаются, голоса и звуки уходят в фон. Теперь я отделен от остальных невидимым прозрачным куполом. Внутри все каменеет, подкатывает тошнота. Мне становится жутко. Я не могу здесь оставаться. Все кричит внутри о том, что мне нужно идти…
Мне 21. На улице весна, первый по настоящему теплый, солнечный день. Я гуляю по аллеям парка в обеденный перерыв. В какой-то момент чувствую неожиданно сильный удар сердца где-то внутри грудной клетки. Дыхание перехватывает. Сердце начинает бешено колотиться. В глазах начинает темнеть. Снова этот купол. Сейчас я потеряю сознание…
Мне 29. Я на больничном, валяюсь дома на диване. Мне уже гораздо легче – простуда пошла на спад. Можно отдохнуть, посмотреть кино в свое удовольствие. Следующий вдох не приносит в легкие ожидаемую порцию воздуха. Я задыхаюсь? Вскакиваю с дивана. Сердце уносится вскачь. Я мечусь по квартире. Я задыхаюсь! Я умираю. Вызов такси. Больница скорой помощи…
К 30 годам я уже не раз становился ургентным пациентом, как посещая больницу самостоятельно, так и вызывая скорую на дом. К этому возрасту я не по одному кругу прошел кардиолога, невропатолога, пульмонолога, эндокринолога. Я проходил кардиограммы, компьютерную томографию мозга, УЗИ сосудов, МРТ головы и шейного отдела позвоночника, обследовал щитовидную железу, делал всевозможные анализы крови. Даже для самых внимательных врачей я был здоров. Только почему-то чувствовал, что могу умереть от инфаркта или от инсульта в любой момент.
Уже не помню когда впервые в карточке появились эти три буквы – ВСД (вегето-сосудистая дистония). Даже для врачей не вполне внятная хрень, но что-то связанное с особенностями организации вегетативной нервной системы. Словом – ничего страшного, попейте магне-B6, персен, займитесь спортом, выбросьте эти глупые мысли из своей головы и все обязательно наладится.
Только вот не налаживалось. До этого я жил надеждой, что какой-то особенно внимательный ко мне, квалифицированный и трудолюбивый специалист в белом халате выследит этот загадочный изъян моего тела – корень всех бед, мы вместе расслаблено посмеемся, дескать вот же как все просто оказалось, практически на поверхности лежало. Я пройду курс лечения и вуаля – я здоров и счастлив! Но увы. Мои надежды не оправдались. Нет. Изъян то был. Но какой-то не конкретный – ни скальпелем его не вырежешь, ни в анализах не разглядишь. И живет он где-то внутри того, что не пощупаешь и на УЗИ не проверишь – в моей психике. При этом страх внезапно умереть у меня нисколько не уменьшился, зато добавился новый – страх сойти с ума.
И с этим я жил долгие годы. Жил двумя жизнями: вполне насыщенной жизнью в которой я уверенно шел по карьерной лестнице, женился, родил ребенка, и в своем персональном аду, под невидимым куполом. В котором всегда было очень страшно: упасть в обморок на совещании, вести себя неадекватно и прослыть странным для коллег, что от постоянного напряжения в голове лопнет какой-то сосуд и я умру от кровоизлияния в мозг, что я закончу в психушке и разочарую своих учителей, друзей, жену, маму. Наверное естественно, что я и работать в полную силу не мог. Мне было страшно ездить в командировки. От того что в дороге ведь может стать плохо, а там больниц нет. Мне было страшно проводить встречи с клиентами, от того что казалось, что все вокруг замечают мое неадекватное напряжение. Но каждое утро я просыпался, чистил зубы и шагал в свой персональный ад. Потому что я должен. Должен быть успешным, зарабатывать, кормить семью, должен во что бы то ни стало взять себя в руки и побороть этот изъян. И на этом фоне чувствовал себя абсолютным ничтожеством. Как же можно чувствовать себя успешным с прилипшей от пота рубашкой к спине, или то и дело выходя в уборную из комнаты переговоров, чтобы умыться и перевести дух?
Помню я пытался делиться с родными. Но какой каждый раз выходил контраст между тем, что я чувствовал внутри и отношением близких с которым я встречался! Внутри меня – ежедневный вопрос выживания, а для других – это всего лишь какие-то временные совсем им непонятные легкие неполадки. Мои неполадки. «Попей вот такие таблетки или капли еще, ну что же ты так нервничаешь, просто возьми себя в руки, не переживай ты так. И давай, давай снова в строй. Ты нам нужен там – на передовой». Тотальное одиночество и безысходность.
Приступы страха случались периодически, они проходили, их место внутри занимал стыд. Ведь бояться в 30 с лишним лет стыдно, тем более таких нелепых вещей. Я – неадекватный. Я – ничтожество. Но я должен… Во что бы то ни стало… Стать человеком… И новый приступ страха, и новый круг, новый виток спирали, которая методично ввинчивается в твою душу и занимает все пространство внутри — место где раньше жила любовь, мечты, желания, удовольствие от жизни.
В какой-то момент я понял, что дальше мне так не вытянуть. И я нашел психотерапевта. Помню как на одной из первых встреч она мне сказала что-то на подобии: «Как же это наверное тяжело жить так изо дня в день и при этом каждый день ходить на работу, занимать такую должность, быть востребованным специалистом в своей области, содержать свою семью…» И потом добавила: «Я чувствую к тебе огромное уважение». Совсем не ожидая услышать такое, я поднял глаза и встретил ее внимательный взгляд, которому было сложно не поверить. Так началась моя трудная работа с тем, что получило для меня новое название – Панические атаки.
Знаю по себе, что люди переживающие ПА чувствуют отчужденность от окружающего мира, брошенность и одиночество. Тому кто в личном опыте не сталкивался с ужасом беспричинного страха и всей палитрой вызываемых им телесных симптомов, практически невозможно объяснить насколько может быть страшно, когда бояться «по сути» «как бы» нечего, и как это глобально влияет на всю жизнь человека, столкнувшегося с паническими атаками. Думаю для этого есть причина.
Общество учит людей уменьшать значение чувств в их жизни. Чувства – это что-то несуществующее в видимом мире, что-то надуманное, просто каприз, а значит – не важное, а значит иногда и постыдное. «Что ты ноешь? Надумал себе проблему! Вон человек без ног живет и ничего не киснет как некоторые». Или, например, «Ты смотри, любовь у него в 17 лет! Ерунда это все, через год о ней и не вспомнишь. А у тебя учеба, институт».
Человек впервые пережив паническую атаку вызывает реальные опасения и неподдельную тревогу у близких ему людей. Ведь отдельные симптомы панической атаки часто могут быть похожи на серьезные нарушения в работе жизненно важных органов (тахикардия, нехватка воздуха, головокружение, боль в сердце, повышенное давление и т.д.)
Эта тревога существует ровно до тех пор, пока врачи, проведя необходимые обследования, не разведут руками, вынужденные констатировать, что человек по сути здоров, и не поставят пресловутый диагноз «Вегето-сосудитстая дистония». На встревоженный, непонимающий взгляд мамы, папы, мужа или жены, доктор скорее всего заговорщицки шепнет на ухо близкому родственнику: «Просто легко возбудимая нервная система» и пропишет список препаратов, которые, по его мнению, справятся с проблемой. Среди таких препаратов будут фигурировать преимущественно успокоительные, укрепляющие нервную систему и возможно легкие транквилизаторы. Это лечение может иметь краткосрочный эффект, так как оно направлено на устранение симптомов. Успокоительные препараты снизят общую чувствительность пациента, укрепляющие повысят общий тонус организма, транквилизаторы блокируют рецепторы головного мозга и не позволят возникающим импульсам достичь своей цели. Однако, это лечение преследует единственную цель – устранить возникшие симптомы и загнать проблему пациента обратно внутрь. Родственник зайдет в ближайшую аптеку, купит назначенные успокоительные препараты и скорее всего на этом потеряет интерес.
Хотя, бывает и по другому. Особо тревожные родственники не поверят проведенной диагностике и станут рекомендовать всевозможных врачей, новые обследования, направленные на поиск корня проблем, который можно удалить путем хирургического вмешательства. Таким своим поведением они просто потакают раскачиванию маятника, ведь корень проблемы никак не хочет находиться, и ситуация становится все тревожнее.
Таким образом, человек переживающий панические атаки остается один на один со своей проблемой. Он продолжает по мере необходимости и в пределах своих возможностей контактировать с окружающим миром, выполнять необходимые социальные функции, параллельно пытаясь самостоятельно найти выход из сложившейся ситуации.
Часто способ, позволяющий человеку заглушить страх панических атак, ситуативно снять напряжение – это употребление алкоголя. Употребление алкоголя нарушает когнитивные функции мозга человека и снижает поле восприятия. Это относится как к внутреннему, так и к внешнему миру. Практически моментально под воздействием этанола человек становится менее восприимчив к сигналам поступающим как извне, так и от своего тела. Следовательно, чувство тревоги, страха, ощущение напряжения на какое-то время значительно снижается или полностью исчезает. Однако, эффект от употребления алкоголя быстро проходит, а последствия, с которыми сталкивается человек, значительно усугубляют ситуацию. Ощущения, от которых человек хочет избавиться, возвращаются. При этом добавляются симптомы абстинентного синдрома (похмелья), которые нередко сопровождаются необоснованной тревогой, страхом, не говоря о наличии тяжелый физиологических нарушениях.
Путь, который неизбежно приведет к разрешению сложившейся проблемы – это путь психотерапии. И в большинстве терапевтических подходов – это не механическое устранение непосредственно возникшей проблемы, а путь глубокой личностной трансформации, работа с теми глубокими предпосылками, которые лишь проявились на поверхности посредством панических атак.
По той же причине по которой родственники не могут понять масштаб проблемы и отказываются принять происходящее с человеком «как есть», сам человек, столкнувшийся с паническими атаками, не принимает себя в этом состоянии, считает себя ненормальным, испытывая при этом стыд, часто даже не решаясь рассказать близким о существующей проблеме, стараясь скрыть симптомы от окружающих.
Близкое окружение человека формирует его личность, представления о том как действовать правильно. Родительские фигуры в детстве показывают нам пример, как нужно обходиться со своими чувствами. Развитие личности в семье где проявление чувств – это что-то постыдное, где мальчику стыдно плакать потому что «мужчины не плачут», где «слишком» радоваться зазорно, где боль необходимо терпеть, где нельзя завидовать, где «Я» — последняя буква в алфавите, нельзя злиться (особенно на родителей), где нет слова «хочу», а есть слово «надо», делают чувства действительно не только бесполезными, но и нежелательными. При проявлении таких чувств ребенок часто сталкивается со стыдящей реакцией взрослых, и со временем научается стыдить себя сам. Отсутствие поддержки проявления чувств со стороны родителей, страх столкнуться со стыдом направляют ребенка на путь игнорирования своих чувств, на путь нечувствительности.
Основной функцией чувств является сигнализирование личности о ее потребностях. Младенец выражает чувства с той целью, чтобы потребность которая за ними стоит, была родителями распознана и удовлетворена (плачет, когда голоден, кричит, когда испытывает боль). По мере взросления чувства становятся сигналом для самого человека их переживающего о потребностях которые у него возникают. Распознавание своих чувств, осознание потребности, которая за ними стоит, позволяет человеку контактировать с окружающим миром с целью удовлетворения этой потребности.
Нечувствительность к себе порождает незнание себя, отсутствие ответа на вопрос «Чего я хочу?», часто отсутствие такого вопроса в принципе. Так мы устроены, что в ситуации когда чувства не переживаются, они не перестают существовать, и если потребность не осознается, она не исчезает. Нервные импульсы, порождаемые чувствами отражаются в телесном действии (когда мне грустно, я плачу, когда мне страшно, я убегаю). Непрожитые чувства, не осознанные потребности, не приводящие к действию нервные импульсы застывают в нечувствительном теле как мухи в янтаре. Так возникает хроническое напряжение в отдельных участках тела, появляются головные боли, развиваются психосоматические заболевания.
У организма есть еще один выход из сложившейся сложной ситуации – это панические атаки. Панические атаки – это последний крик о помощи тонущего в застывающей лаве чувств человека. Это тот росток, который пробивается через толщу асфальта, и удивляет прохожих своей неожиданностью и неуместностью. Это сила самой жизни, прорывающаяся через созданные человеком преграды. Когда чувствительность к себе максимально снижена, когда о потребностях не имеется ни малейшего представления, такая лавина чувств сносящая с ног человека, испытывающего паническую атаку, кажется опасной, чем-то чужеродным. И то, что человек, привыкший контролировать (подавлять) свои чувства, свое тело, пытается сделать с собой, с целью избежать повторения такой ситуации – это максимально увеличить самоконтроль, адекватно силе чувств, переживаемых во время панической атаки. Как вы уже понимаете, это играет с человеком злую шутку. Человек делает то, что уже хорошо умеет делать, и получает то, что уже получил, только в большей интенсивности. Взять себя в руки – это очень плохой совет для столкнувшегося с паническими атаками.
Как бы это ни звучало, панические атаки – это дар человека самому себе. Это крик: «Я все еще жив!», что где-то там под толщей телесного напряжения и справочником рационализаций кипит жизнь чувств и потребностей, которые хотят быть замеченными. Все что остается – это отправиться в этот долгий, часто болезненный, сложный, но всегда увлекательный и полный открытий путь – на поиски самого себя.
Leena Pousin, 62, esikoispoika Antti teki itsemurhan 26-vuotiaana. Selviytyminen oman lapsen menetyksestä on ollut pitkä tie. – Enää suru ei ahdista minua. Olen hyväksynyt lapseni kuoleman, ja suruuni sekoittuu iloa, Leena sanoo nyt.
Многие люди начинают процесс терапии с минимальным осознанием своей истории травмы. Когда люди, пережившие травму, диссоциативны, у них есть способность блокировать осознание этой травмы. Они могут знать, что в их семье были проблемы или что их семья была неблагополучной, но они могут полагать, что никогда не подвергались насилию. (Имеется в виду вытеснение травмы из памяти человека, что приводит к тому, что он не помнит травматичные события прошлого). Тем не менее, блокирование осознания травмы не означает, что она не влияет на пережившего.