

Сергей Медведев: Стал ли стресс нормой жизни? Говорим об этом с нашими гостями: это Сергей Ениколопов, заведующий отделом медицинской психологии Научного центра психического здоровья Академии наук, и Дмитрий Леонтьев, заведующий лабораторией позитивной психологии личности и мотивации Высшей школы экономики.
Вот первобытный человек — пришел саблезубый тигр, и он испытывал такой же стресс? Количество стресса было то же самое?
Дмитрий Леонтьев: Наверное, у разных людей по-разному, в зависимости от образа жизни. Для охотников, конечно, стрессов было много, для собирателей поменьше. Стресс — это не что-то присущее только человеку, он бывает и у животных. Вся жизнь — сплошной стресс.
Сергей Ениколопов: Обоснование термина «стресс», введенного Селье, было сделано на крысах и мышах, это потом его расширили до человека, потому что существовал общий синдром.
Сергей Медведев: Но при этом он стал универсальной формой определения современной жизни: «человек живет в условиях стресса».
Стресс — это не что-то присущее только человеку, он бывает и у животных. Вся жизнь — сплошной стресс
Дмитрий Леонтьев: Потому что он попал в точку. Самое главное для стресса — это наша общая реакция на какие-то повышенные требования к нам извне. Когда требуют чего-то, с чем мы не можем справиться «на расслабоне», что требует нашей мобилизации, стресс — это мобилизация сил и ресурсов организма.
Сергей Ениколопов: Сейчас, когда это слово так употребляют, оно уже потеряло значение научного термина и стало более расплывчатой жизненной метафорой.
Дмитрий Леонтьев: Тем не менее, смысл не ушел. Реакция на стресс — это совершенно конкретная вещь. Во-первых, это реакция всего организма: и нашей психики, и нашей физиологии одновременно. Причем это может быть реакция на реальные или на воображаемые внешние обстоятельства. Их может не быть, но в силу какой-то тревоги я, тем не менее, воспринимаю это как что-то страшно опасное, и весь мой организм реагирует стрессом. Это означает, что мы одинаково реагируем на любые напряжения, на любые вызовы, организм одинаковым образом напрягается.
Сергей Медведев: Стресс необходим в эволюции любого живого существа?
Сергей Ениколопов: Безусловно. Любое существо должно реагировать на ситуацию. Реакций не очень много — атака, бегство и ступор. Кто-то убегает из ситуации и решает проблему, если его не догонят. Кто-то в ступоре. Обычно почему-то очень любят приводить пример всяких ящериц и прочих животных, которые в ступоре даже похожи на какой-то листочек или сучок: может, не заметят? А кто-то бежит вперед, атакует, и он может даже уничтожить источник угрозы.
Дмитрий Леонтьев: Для двух из этих реакций требуется дополнительный впрыск энергии: и для бегства, и для борьбы. Поэтому все, что входит в этот комплекс реакций на стресс, предназначено именно для того, чтобы обеспечить этот краткосрочный допинг.
Сергей Ениколопов: Если стресс повторяется или присутствует довольно долго, то его последствия – это язва желудка, колиты, гастриты.
Дмитрий Леонтьев: Первая фаза — это мобилизация, а вот дальше, если не удается справиться, убежать, установить источник угрозы, если стресс затягивается, тогда начинается выработка ресурсов организма, истощение. Сначала идет адаптация к тому, чтобы жить на уровне постоянного стресса и напряжения. Ресурсы организма не бесконечны, в труборежиме они через какое-то время исчерпываются, и наступают негативные физиологические и психологические реакции, начинается выгорание.
Сергей Медведев: То есть первичная реакция, как правило, мобилизационная, позитивная?
Дмитрий Леонтьев: Да, но любая мобилизация краткосрочна, ее нельзя поддерживать очень долго, не нанося ущерб организму.
Сергей Ениколопов: Такая тривиальная кривая: подъем вверх, мобилизация, некое плато и спад, а потом резкий спад. На подъеме можно совершить маленькие подвиги, но платой за это все равно будут гормональные выбросы.
Дмитрий Леонтьев: Не так страшен стресс, как его последствия.
Сергей Ениколопов: Еще есть такая форма стресса, как хронический — очень часто по мелочи, сами по себе ситуации небольшие, не длительные, они не требуют совершения подвигов, но поскольку это долго и часто, то результат так же плачевен, как и у острого стресса.
Дмитрий Леонтьев: Автор концепции стресса Селье различал стресс и дистресс. Сам стресс — это норма не только статистическая, но и норма функционирования организма, ведь в слово «норма» можно вкладывать очень разные смыслы. Во всех смыслах это не есть отклонение от нормы — это некий турборежим. А вот дистресс – это некие негативные последствия, которые начинаются через какое-то время при истощении ресурсов организма, и это однозначно плохо.
Мобилизация связана не только с явно негативными условиями, но и наоборот: например, я иду на ответственное собеседование или выступление, интервью. Если я иду на свидание, это тоже стресс, организм мобилизуется. Нельзя долго существовать на уровне мобилизации, потом все равно требуется некоторое успокоение.
Сергей Медведев: Количество стресса нарастает истории человека, или это некая константа, и в зависимости от условий внешней среды человек во все эпохи отвечает одним и тем же количествам стресса?
Сергей Ениколопов: Дмитрий Алексеевич в начале сказал: охотники — одно, собиратели — другое. А теперь представьте: собиратели и охотники остались в нашем прошлом: деревенская жизнь, а потом появляется город, но ведь город становится мегаполисом — одним, большим, непрерывным, а если ехать по железной дороге в Европе, вы вообще не знаете, где границы. Насколько человек способен приспособиться к такому — это вопрос. Если мы жизнерадостно утверждаем, что урбанизация — это очень хорошо, человеку хорошо в ней жить, то это один вариант. Если мы сталкиваемся с реальностью, то видим, что человек не так легко адаптируется к городу, его тянет на природу, возникает феномен дачи не как подсобного хозяйства, а именно чтобы приехать и не видеть всего того, что вокруг, не поддерживать этот сумасшедший ритм и темп перемещений по городу. Это все, конечно, создает новые условия для существования человека.
Если говорить о современном существовании, то это не война, не землетрясение, не какие-то мощные события, где мы понимаем, что надо реагировать стрессогенным образом, а это все понемногу: пожаловаться, что автобус не пришел, попасть в толкучку или пробку… Все понемножку накапливается, и вдруг выясняется, что все болезни у людей, которые по-настоящему побывали в стрессе, похожи.
Дмитрий Леонтьев: Здесь идут противнаправленные тенденции. С одной стороны, безусловно, урбанизация — это то, от чего никуда не деться. Урбанизация приводит к увеличению количества источников стресса, к тому, что человек втягивается в неестественный для него ритм, он должен приспосабливаться к требованиям, к бесконечным дедлайнам. С другой стороны, сейчас в развитых странах стали постепенно проявляться и противонаправленные тенденции, а именно увеличение количества людей, которые работают на дому, в режиме фриланса, то есть сами себе устанавливают этот ритм. Это, конечно, психологически благоприятная тенденция: я начинаю выстраивать свою жизнь не в соответствии с внешними требованиями, а в соответствии с моими собственными выборами и решениями. Это некоторый компромисс между мной и внешними обстоятельствами.
Сергей Медведев: Какие события больше всего чреваты стрессом?
Дмитрий Леонтьев: Существует известная шкала. Наверху, конечно, угроза смерти, когда человек избежал смерти, или смерть близкого человека, тюремное заключение, тяжелая болезнь, инвалидность.
Есть люди, которых можно ударить о бетонную плиту, и они поблагодарят за то, что давно хотели почесаться
Сергей Ениколопов: Если говорить в ключе той же урбанистики, то одна из самых серьезных проблем — это проблема, связанная с переработкой огромного количества информации.
Дмитрий Леонтьев: Позитивные события тоже есть на этой шкале — свадьба, рождение ребенка, повышение по службе.
Сергей Ениколопов: Но этой шкалой пользуются все реже и реже, потому что мы очень индивидуальны, и наш индивидуальный разброс по восприятию стресса очень велик. Я в детстве из всех сказок считал самой глупой «Принцессу на горошине», а когда стал заниматься психологией, понял, что это одна из самых психологических сказок. Есть люди, которые горошину начинают воспринимать как стресс, а есть люди, которых можно ударить о бетонную плиту, и они поблагодарят за то, что давно хотели почесаться.
Важно понимать, что мы хотим сделать — уменьшить количество людей, которые будут реагировать на микрострессы — в городе, например, или сделать жизнь в городе для героев, которые просто не воспринимают ни темпа, ничего.
Дмитрий Леонтьев: Есть еще третий вариант — развивать устойчивость к стрессу. К этой теме был целый ряд интересных подходов, и самый из них богатый — это подход, который возник в конце 70-х годов и продолжает успешно развиваться в терминах жизнестойкости как личностного свойства, которое отвечает за сопротивление стрессам. Это ввели американские психологи, они обнаружили это на исследовании больших масс в одной из корпораций, где предстояло сократить половину персонала. Эта сильная стрессовая ситуация висела, как дамоклов меч. Они начали изучать, будут ли у людей на протяжении этого периода негативные медицинские и прочие проблемы, от чего это зависит, можем ли мы индивидуально с этим справляться. Отсюда выросла концепция жизнестойкости как комплекса личностных стратегий и ориентаций, при наличии которых стресс не оказывает на нас негативного влияния.
Это не только измеряется, но и развивается, разработаны тренинги жизнестойкости. Один из трех главных компонентов жизнестойкости, которые усиливают друг друга, — это включенность, то есть готовность быть внутри самих событий, участвовать в них, а не просто смотреть на них со стороны. В этом смысле позиция «моя хата с краю» невыгодна с точки зрения противостояния стрессу, не полезна для здоровья. Я иногда хожу на разные митинги, знакомые меня спрашивают: зачем ты туда идешь? — а я отвечаю: ученые доказали, что это полезно для здоровья.
Сергей Ениколопов: Можно ходить не только на митинги: на футбол, на массовые действия, на гулянья.
Дмитрий Леонтьев: Второй компонент — это контроль. У нас национальная болезнь — стремление абсолютно все контролировать. Нет, контроль — это понимание того, что мы можем, а что не можем контролировать. Пусть даже мы не можем контролировать какие-то существенные вещи, но все-таки какие-то, пусть небольшие, мы контролировать можем.
Третий компонент — это принятие риска, то есть готовность действовать без абсолютной уверенности в положительном результате. Подвержены стрессам те люди, которые говорят: вы мне докажите, что все будет хорошо, только тогда я буду, а если неизвестно, то я не буду… Вот эта позиция делает человека уязвимым к стрессам. А человек, который понимает, что может случиться разное, но, тем не менее, идет на этот риск в соответствии с русскими народными сказками «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что»… Это ведь как раз формула жизнестойкости, та скрепа, которую нужно всячески пропагандировать: готовность к неопределенности, ведь это делает нас гораздо более устойчивыми по отношению к любым стрессам. Даже неудачи дают некий полезный опыт. Как говорил Далай-лама, если ты потерпел неудачу, не пропусти урок.
Сергей Медведев: Насколько сильно стресс влияет на всевозможные патологии?
Сергей Ениколопов: Он влияет практически на все, но в первую очередь — на сердечно-сосудистую систему.
Сергей Медведев: То есть инфаркт от стресса — это уже доказано?
Сергей Ениколопов: От острого стресса бывает инфаркт и инсульт, высокое давление, гипертония, весь спектр сердечно-сосудистых заболеваний — в первую очередь. Во вторую — все, что связано с желудочной системой: это и язва, и гастриты, и прочее: просто потому, что выбрасываются гормоны. Третье — психологическое и психиатрическое, и здесь реакция на стресс, на горе, на то, что называется посттравматическим синдромом. Когда исследуют хорошо подготовленные и плохо подготовленные войсковые части, бросают в бой часть, которая готовилась, и там разброс посттравматического стресса 4-6%, а у неподготовленных — около 20% (разница в разы). Это говорит о том, что если человек готов к определенному стрессу, не обязательно военному, то это в известной мере предохраняет его. И тут можно сделать два хода: один — отбирать только стрессоустойчивых, а второй — готовить еще.
Дмитрий Леонтьев: Наши эмоционально-оценочные реакции на многое зависят от того, что мы ожидаем, чего мы хотим. Если мы не ожидаем ничего неожиданного, и случается маленькая неожиданность, то это стресс: план в чем-то нарушается. Если мы ожидаем, что может случиться всякое, то даже большие неприятности совершенно не выбивают нас из колеи. И в этом отношении самую большую уязвимость по отношению к любому стрессу вызывает уверенность в завтрашнем дне, то есть установка на стабильность, на то, что все идет, как идет, и ничего другого быть не может. Человек с такой позицией, не ожидающий никаких изменений, оказывается максимально уязвим по отношению к стрессу. Это другая сторона нашей «мантры стабильности».
Сергей Медведев: Видимо, современные россияне достаточно стрессоустойчивы: это люди с очень низким горизонтом планирования, готовые ко всем ударам.
Сергей Ениколопов: Было большое общеевропейское исследование по поводу хронических стрессов на фирмах. Оказалось, что наиболее уязвима Северная Европа: Швеция, Норвегия и так далее. Наименее уязвима Испания, в которой легче относятся к работе. А наши по восприятию стресса на работе занимают промежуточное место, но ближе к Испании. Это и есть готовность к любой блажи начальника.
То, чего мужчина вообще не замечает, для женщины может стать трагедией. Но бывает и наоборот
Дмитрий Леонтьев: Для нас кризис — это повседневность.
Сергей Медведев: Хотя современное общество подкидывает человеку все больше неожиданностей, в то же время его мышление становится более гибким и вариативным, развивается стрессоустойчивость.
Сергей Ениколопов: Судя по фильмам, большая часть наших сограждан готова к встрече с инопланетянами. Мы знаем про жизнь папуасов, а сто лет назад могли и не знать. Это разнообразие форм существования, ситуаций, подсказок выходов из ситуации — не на собственном, а на наблюдаемом опыте: какие возможны ситуации, — и это увеличивает веер возможностей. Другое дело, что саму жизнестойкость больше воспитывает собственная система образования, критичность мышления и способы проигрывания этих ситуаций. Свет не сошелся на выборе из двух путей, их может быть много.
Сергей Медведев: Вы говорите, что язва появляется через гормональный вброс, а как же нобелевский хеликобактер?
Сергей Ениколопов: Стресс – это еще и мощный удар по иммунной системе. У большой части людей может быть вирус, микроб или еще что-то, но не каждый заболеет. Мы это видим во время гриппа: одна часть людей лежит дома или даже в больнице, а другая часть носится, продолжает работать. Почему-то врачи и во время холеры, и во время гриппа болеют меньше, чем их пациенты.
Сергей Медведев: Известно, что во время войны люди практически не болели.
Сергей Ениколопов: И даже были случаи, когда психические больные, которые просто стояли в ступоре, разбежались, и их собрали только в 1943 году. Некоторые из них прибились к партизанам и воевали, а некоторые в лесу питались кореньями, почками и прочим. Стресс выбил их из этого состояния, а когда они вернулись к нормальной жизни, то опять оказались в психиатрической лечебнице. Это реакция на чрезвычайную ситуацию.
Сергей Медведев: Стресс провоцирует рак?
Сергей Ениколопов: Первые эксперименты Селье были сделаны как раз на внедрение чужеродного тела в тело крысы и мыши, что приводило к раку.
Сергей Медведев: Кто более стрессоустойчив — мужчины или женщины? Есть популярная мифология по поводу того, что женщины больше переживают за других, а мужчины — за себя: у женщин больше круг переживаний, поэтому их стрессовые способности гораздо выше.
Дмитрий Леонтьев: Есть разные поводы для стресса. То, чего мужчина вообще не замечает, для женщины может стать трагедией. Но бывает и наоборот.
Сергей Медведев: Статистики нет?
Сергей Ениколопов: Только косвенная, никто специально не создавал стрессов для мужчин и женщин в порядке эксперимента. Косвенно – это показатель самоубийств. В 90-е годы, когда мы все испытывали стресс, женские суициды были примерно на том же уровне, что и в Советском Союзе, а мужские подскочили в несколько раз; потом жизнь стала налаживаться, и за счет понижения мужских это в целом упало. Продолжительность жизни — тоже некий показатель того, что, по-видимому, они более стрессоустойчивы. Но, с другой стороны, например, мужчины реагируют на потерю социального или личного статуса, а у женщин это намного реже. Но намного важнее реакция на изменение телесных форм: у женщин она больше проявляется в негативном плане, а у мужчин — как-то нет. У мужчин признаки старения проявляются только в виде бессилия: он не справляется с тем, с чем справлялся раньше, — а где вы видели негативную паническую атаку на появление пивного живота у мужчины?
Сергей Медведев: У женщин может быть шире круг стрессовых ситуаций, но и больше адаптивная способность перебарывать и переваривать стресс. Мне кажется, что женщина гораздо более обширна как субъект коммуникации, она проговаривает стрессовую ситуацию.
Я хочу поговорить о методах борьбы со стрессом. Есть такая вещь, как енототерапия: люди снимают стресс, общаясь с енотом. Насколько важным элементом являются тут животные-компаньоны?
Сергей Ениколопов: Собаки и кошки — это уже давно: во многих странах мира в клинику специально приводят собак вполне определенных пород: дружелюбных, терпеливых, — и больные, психически больные и просто пожилые люди в домах престарелых ухаживают за ними. Известна психотерапия с конями. Другое дело, что эти исследования не поставлены на поток, и мы не можем сказать, что тут конкретно помогает: то ли это успокоение, то ли вместо того, чтобы беседовать с людьми, что вызывает напряжение, ты сидишь себе с животным, и вроде бы оба понимают друг друга.
Дмитрий Леонтьев: Любое общение с животными — это в некотором смысле минутная деурбанизация. Вообще, контакт с природой благотворен, если она в данный момент не несет каких-то явных опасностей.
Сергей Ениколопов: Есть замечательный естественный эксперимент — японская культура: сады, сделанные для медитации, успокоения и выключения из того бешеного ритма, в котором живут люди. Не случайно вдруг эти буддистские, совершенно противоположные европейскому мышлению идеи стали проникать в западную культуру, в первую очередь за счет медитации, мировосприятия более гармоничного и структурированного, что очень важно для преодоления стресса.
Сергей Медведев: Мы возвращаемся к тому, что стресс очень сильно связан с западной цивилизацией, с западным модерном.
Дмитрий Леонтьев: В Японии это тоже было очень сильно.
Сергей Медведев: Насколько концентрация на собственном теле может являться противовесом стрессу: в частности, различные двигательные, спортивные тактики?
Дмитрий Леонтьев: Спортивные практики — это иногда насилие над собственным телом, над некоторыми его естественными ритмами и процессами. Восточные практики в этом направлении безусловно работают в той мере, в какой мы развиваем чувствительность по отношению к телу, способность прислушиваться к тому, что оно нам говорит. А внешне навязываемые ритмы и напряжения идут вразрез с тем, чего хочет наше тело, и организм реагирует на это нервно, беспокойно. Он говорит: я не хочу, не могу, — а мы отвечаем: цыц, не твое дело, делай, что говорят. Или мы говорим: ну ладно, ты, наверное, прав, не буду в это вовлекаться. В сложных ситуациях можно договариваться со своим организмом.
Сергей Ениколопов: Большая часть людей, к сожалению, в силу темпа жизни потеряла этот диалог, возможность прислушиваться.
Сергей Медведев: Позитивный момент, чтобы выйти из темы стресса — вспомнить, что это действительно адаптационный механизм, не какая-то страшная божья кара, присланная нам современной жизнью, а реакция нашего тела и психики на внешнюю среду. Нам надо учиться жить с этим, контролировать это. Так что будьте стрессоустойчивыми, позитивными, улыбающимися!
Российские нейробиологи выяснили, что тревожно-депрессивное расстройство у мышей связано с нарушениями энергетического обмена в мозге. Полученные данные помогут по-новому взглянуть на механизм развития депрессии и других психоэмоциональных заболеваний. Результаты работы опубликованы в BMC Neuroscience. Исследование выполнено при поддержке РНФ.
«Результаты этого исследования подтверждают выводы наших предыдущих работ, – говорит Наталия Кудрявцева, заведующая сектором нейрогенетики социального поведения Института цитологии и генетики СО РАН, в котором проводилось исследование. – Значит, психоэмоциональные нарушения из-за постоянных социальных конфликтов вызывают серьезную дисфункцию митохондрий в мозге. Последствия этих нарушений могут наблюдаться при многих неврологических и психоэмоциональных заболеваниях, в том числе депрессии, биполярном расстройстве и шизофрении. Подробное изучение механизмов развития митохондриальной дисфункции может дать ключ к новым методам лечения этих болезней».
Всемирная организация здравоохранения утверждает, что 5 из 10 основных причин нетрудоспособности в большинстве стран мира имеют отношение к психическим и поведенческим расстройствам. До 95% людей, страдающих депрессией, имеют диагноз тревожного расстройства.
Существовала гипотеза, что развитие психических болезней, таких как депрессия, биполярное расстройство и шизофрения, связано с дефектами митохондрий. Эти «энергетические станции» клеток отвечают за образование молекул АТФ, необходимых для большинства реакций в живых организмах. Дефекты митохондрий появляются как из-за врожденных мутаций, так и из-за неблагоприятных внешних условий. В последнем случае может нарушаться экспрессия (работа) генов митохондрий, не содержащих никаких мутаций. Если ген работает слабо, то кодируемого им белка образуется меньше нормы. Если работа гена повышена, то в клетках появляется слишком много белка.
Работа одних и тех же генов различается в разных органах и в мозге. Нейробиологи из Института цитологии и генетики Сибирского отделения РАН провели эксперимент на смоделированной у мышей депрессии, чтобы узнать, сопутствуют ли психоэмоциональным нарушениям у животных дефекты в работе митохондрий в разных отделах мозга.
Исследователи выбрали для изучения подсемейство генов Slc25a*. Гены этой группы кодируют многочисленные белки-переносчики, расположенные на внутренней оболочке митохондрий. Каждый из белков отвечает за перенос в митохондрии и обратно определенного вещества. Всего в исследовании сравнивалась работа 47 генов.
Эксперимент проводился на самцах мышей. Ученые использовали модель депрессии, вызванной хроническими социальными конфликтами. Эту модель раньше разработали ученые в Институте цитологии и генетики. Чтобы вызвать конфликт, двух мышей помещали в разделенную прозрачной перегородкой клетку. После двух дней привыкания к таким условиям перегородку убирали на 10 минут. Между самцами возникала драка, и становилось ясно, кто из двух самцов победитель (агрессор), а кто побежденный (жертва): мышь-агрессор преследовала соседа, атаковала его, а тот только пассивно защищался. При этом 10 минут, как правило, было недостаточно, чтобы побежденный самец физически пострадал от нападения. Обе мыши переживали только эмоциональное воздействие конфликта. Всего эксперимент продолжался 20 дней, в результате чего у побежденных мышей формировалось тревожно-депрессивное расстройство. Несмотря на победы в схватках, у агрессивных самцов тоже формировалась поведенческая болезнь.
Для анализа работы генов ученые взяли образцы отделов мозга как депрессивных, так и агрессивных мышей. Для сравнения использовали контрольную группу самцов того же возраста, которые не участвовали в агрессивных столкновениях. Экспрессию генов в разных отделах мозга мышей исследовали так: выделяли и расшифровывали структуру матричной РНК, которая синтезируется на основе ДНК, а затем сама служит матрицей для синтеза белков. Чем больше в клетке мРНК, соответствующей определенному гену, тем больше на ее основе производится белка и тем выше экспрессия этого гена.
Сравнив работу генов у контрольных мышей и мышей, живших в условиях хронического социального стресса, ученые подтвердили, что нарушения возникли и у агрессивных, и у депрессивных мышей. Экспрессия большинства генов у обеих групп изменилась в гипоталамусе – отделе мозга, регулирующем стрессовые реакции и многие физиологические процессы. Исследователи связали это с развитием тревожности у всех экспериментальных животных, независимо от их статуса в конфликтах. Экспрессия генов менялась и в гиппокампе, играющем важнейшую роль в формировании памяти, эмоциональных механизмах и в процессе образования новых нейронов. При этом у агрессивных и депрессивных самцов рост новых нейронов изменялся противоположным образом. Эти данные показывают, что при хронических социальных конфликтах, которые приводят к развитию тревожно-депрессивного расстройства у животных, работа митохондрий нарушается сразу в нескольких отделах мозга, и активность генов в разных отделах мозга агрессивных и депрессивных животных может меняться по-разному.
Текст: РНФ
Altered Slc25 family gene expression as markers of mitochondrial dysfunction in brain regions under experimental mixed anxiety/depression-like disorder