Метка: анализ ситуации

Опубликовано от — Оставить комментарий

Профилактика посттравматического стрессового расстройства.

Посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) – это тяжелое и инвалидизирующее состояние, которое может развиться у людей, подвергшихся травматическим событиям. Такие события могут иметь долгосрочные негативные последствия для жизни тех, кто их пережил, а также для жизни близких.

Исследования показали, что у людей с ПТСР происходят некоторые изменения в работе головного мозга. Таким образом, некоторые исследователи предложили использовать лекарства для лечения этих изменений вскоре после травматического события, в качестве способа предотвратить развитие ПТСР. Однако у большинства людей, переживших травматическое событие, не развивается ПТСР. Поэтому лекарства, которые могут быть назначены вскоре после воздействия травмирующего события, должны быть тщательно оценены на предмет их эффективности, включая баланс риска побочных эффектов с риском развития ПТСР. 

 

Кому это будет интересно?

 

– Людям, подвергшимся травмирующим событиям, а также их семьям, друзьям и близким

– Специалистам, работающим в области психического здоровья

– Специалистам, работающим в области травматологии и неотложной медицины

– Людям, ухаживающим за жертвами травматических событий и ветеранами вооруженных сил

 

На какие вопросы стремился ответить этот обзор?

 

Являются ли некоторые лекарства более эффективными, чем другие лекарства или плацебо (пустышки), у людей, подвергшихся травматическому событию, независимо от того, есть у них психологические симптомы или нет, в:

 

– уменьшении выраженности симптомов ПТСР?

– сокращении числа людей, прекращающих прием лекарств из-за побочных эффектов?

– снижении вероятности развития ПТСР?

 

Какие исследования были включены?

 

Мы провели поиск в научных базах данных на предмет исследований, в которых участников в случайном порядке определяли в группы для получения лекарства с целью предотвращения ПТСР и его симптомов или уменьшения тяжести. Мы включили исследования, опубликованные до ноября 2020 года. Мы отобрали исследования с участием взрослых, которые пережили какое-либо травмирующее событие и которые получали лечение, независимо от того, были ли у участников психологические симптомы или нет.

 

Мы включили 13 исследований с общим числом участников – 2023. Только в одном исследовании приняли участие 1244 человека. Исследования проводились в различных условиях и включали людей, подвергшихся широкому спектру травмирующих событий. Некоторые исследования проводились в отделениях неотложной помощи и включали людей, у которых травма была вызвана умышленным или непреднамеренным причинением вреда. В других исследованиях в качестве источника травмы рассматривались угрожающие жизни заболевания, включая серьезные операции или госпитализацию в отделения интенсивной терапии. Лекарства, которые чаще всего получали участники исследований, включали: гидрокортизон (который подавляет иммунный ответ организма), пропранолол (используется для лечения проблем с сердцем и беспокойства, среди прочих состояний) и габапентин (лекарство, в основном используемое для лечения судорог и нервных болей).

 

О чем говорят доказательства?

 

Мы нашли четыре испытания, в которых гидрокортизон сравнивали с плацебо. В этих испытаниях не сообщали о том, как чувствовали себя участники через три месяца после травматического события – временной точки, которая полезна для оценки развития симптомов ПТСР.

 

Мы обнаружили доказательства очень низкой определенности в отношении пропранолола, в сравнении с плацебо, через три месяца после травматического события. Эти доказательства не говорят нам о том, является ли пропранолол более эффективным, чем плацебо, в снижении выраженности симптомов ПТСР и вероятности развития ПТСР. Мы не нашли доказательств в отношении вероятности прекращения приема лекарств из-за побочных эффектов, качества жизни или функциональных нарушений (показатель того, насколько жизнь человека ограничена симптомами).

 

Мы обнаружили доказательства очень низкой определенности в отношении габапентина, по сравнению с плацебо, через три месяца после травматического события. Эти доказательства не говорят нам о том, является ли габапентин более эффективным, чем плацебо, в снижении выраженности симптомов ПТСР и вероятности развития ПТСР. Мы не нашли доказательств в отношении вероятности прекращения приема лекарств из-за побочных эффектов, качества жизни или функциональных нарушений.

 

Мы обнаружили исследования по дополнительным лекарствам, в которых информация о снижении тяжести ПТСР и вероятности прекращения приема лекарств была либо неубедительной, либо отсутствовала.

 

Ни в одном из включенных исследований не оценивали функциональные нарушения у участников.

 

Что нужно делать дальше?

 

Доказательства, которые мы нашли, не поддерживают использование каких-либо лекарств для профилактики ПТСР у людей, подвергшихся травматическому событию, независимо от того, есть у них психологические симптомы или нет. Для того чтобы сделать выводы в отношении этих видов лечения, необходимы более качественные исследования с участием большего числа людей.

 

Источник

Перевод: Морозова Светлана Юрьевна.

 

Редактирование: Юдина Екатерина Викторовна.

 

Координация проекта по переводу на русский язык: Cochrane Russia – Кокрейн Россия на базе Российской медицинской академии непрерывного профессионального образования (РМАНПО). По вопросам, связанным с этим переводом, пожалуйста, обращайтесь по адресу: cochranerussia@gmail.com

http://psyandneuro.ru/

 

Опубликовано от — Оставить комментарий

Влияние массовой травмы.

Возможно, это изображение в мультипликационном стиле (текст «влияние массовой TK травмы»)Прежде чем исследовать психологические вопросы, возникающие в индивидуальном анализе и связанные с массовыми разделяемыми травмами, было бы полезно рассмотреть эти события и социальные отклики на них. Массовые катастрофы бывают разные. Бывают стихийные бедствия, такие как буря, цунами, пожары. Хотя ярость природы вызывает скорбь и тревогу в обществе, жертвы этого типа массовых разрушений склонны в итоге принимать эти события как волю Судьбы или Бога (Lifton and Olson 1976). Бывают случайными и катастрофы, вызванные деятельностью людей, как, например, авария на атомной станции в Чернобыле, в Советском Союзе, в 1986 г. Иногда убийство политического лидера, который выполняет функции общей трансферной фигуры для своих последователей, вызывает разделяемую травму, как это было в случае убийства Джона Ф. Кеннеди и Мартина Лютера Кинга в США и Ицхака Рабина в Израиле.
Здесь я буду фокусироваться на другого рода катастрофах: массовых травмах вследствие преднамеренных действий вражеских групп, которые случаются во время войн и военных ситуаций. Когда массовая травма является результатом таких условий, то присутствует определенный враг или враждебная большая группа, которая намеренно вызывает у жертв состояние боли, страдания и беспомощности. Такая травма влияет на виктимизированное общество иначе, чем природные или случайные катастрофы или неожиданная утрата лидера. В таких ситуациях автоматически обостряются проблемы идентичности большой группы (Volcan 2006). Хотя четкого описания «идентичности» в специфических психоаналитических терминах до Эрика Эриксона (Erikson 1956), проявившего интерес к данной теме, не было, принято считать, что она относится к субъективному переживанию. Прибегая к определению индивидуальной идентичности по Эриксону, я определяю идентичность большой группы — будь то племя, этнос, национальность, религия или политическая идеология, например «мы апачи», «мы курды», «мы французы», «мы латвийские евреи», «мы из братства талибов» — как субъективное переживание тысяч или миллионов людей. Эти люди с детства связаны постоянным ощущением своей схожести, хотя они разделяют некоторые характеристики и с другими людьми, принадлежащими к иным группам. Враги ранят и убивают людей и разрушают их среду обитания, поскольку у них, как у большой группы, иная групповая идентичность. Когда одна большая группа травматизирует другую, многие травматизированные индивиды будут страдать долгие годы. У нас есть названия для страданий этих людей, например посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Большая группа состоит из отдельных людей. Поэтому разделяемые отклики на массовую травму отражают различные аспекты индивидуальных откликов. Однако, когда начинают проявляться отклики большой группы, они начинают жить собственной жизнью и выражаться в социальных, культурных или политических процессах. Представьте себе большую группу в виде тысяч или миллионов людей, живущих в огромной палатке. Ткань этой палатки — идентичность их большой группы. Если эта ткань износилась и прорвалась, все, кто под ней находится (за исключением инакомыслящего меньшинства), участвуют в починке и поддержании палатки.
После массовой травмы, причиненной людьми с другой групповой идентичностью, у членов большой группы будет наблюдаться сочетание следующих разделяемых переживаний (Volcan 2009):
1 — чувство виктимизации и перенесенной дегуманизации;
2 — чувство явной боли, скрытого стыда и унижения вследствие собственной беспомощности;
3 — чувство вины выживших при гибели других;
4 — неспособность к самоутверждению;
5 — возрастание экстернализаций/проекций;
6 — усиление «плохих» предрассудков;
7 — возрастание нарциссического инвестирования в идентичность большой группы;
8 — зависть к подавляющей стороне и (защитная) идентификация с ней;
9 — сложность, а часто и неспособность оплакать утраты. Если эти переживания продолжаются и люди не могут найти для них адаптивных решений, то они вовлекаются в десятое разделяемое переживание:
10 — разделяемая передача следующему поколению психологической задачи справиться с влиянием травмы.
Попытки завершить незавершенные психологические задачи, связанные с травмами предков, причиненными им другими людьми, передаются от поколения к поколению. Все эти задачи связаны с разделяемым психическим представлением одного и того же события, и в итоге это психическое представление становится самым значимым маркером идентичности большой группы, ее избранной травмой. Некоторые коллеги возражают против моего термина избранная травма, поскольку, как они доказывают, большая группа — например этническая группа — не выбирает намеренно свою виктимизацию или унижение. Однако я полагаю, что большая группа, как и индивид, совершает, можно сказать, бессознательные «выборы». Большие группы могут переносить любое количество травм в своей истории, но лишь некоторые из этих травм продолжают жить десятилетиями или веками. Лидеры большой группы, рассказчики и поэты «мифологизируют» истории, связанные с травматическим событием предков, драматически распределяя роли героев и злодеев, чтобы история стала более возвышенной. Таким образом, термин избранная травма точно отражает бессознательный «выбор» большой группы по добавлению психического представления разделяемого события прошлого поколения в число значимых маркеров собственной идентичности большой группы. Т. е. протосимвола (Werner and Kaplan 1963), который принадлежит исключительно этой группе.
В «нормальные» времена избранная травма может ритуально воспроизводиться в годовщину изначального события, при этом члены большой группы разделяют сильное ощущение групповой связности и принадлежности. Греки ощущают свою связность, разделяя «воспоминание» о падении Константинополя (Стамбул) в битве с турками в 1453 г.; русские разделяют «воспоминание» о вторжении татар столетия тому назад; чехи вспоминают битву на Белой Горе в 1620 г., которая закончилась их порабощением почти на 300 лет империей Габсбургов; для шотландцев жива история битвы при Куллодене в 1746 г. и неудачная попытка принца Чарльза вернуть Стюартов на английский престол; жители Дакоты в Соединенных Штатах вспоминают бойню в Вундед-Ни («Раненое колено») в 1890 г.; крымские татары определяют себя через коллективное страдание своей депортации из Крыма в 1944 г. Израильтяне и евреи по всему земному шару, включая тех, на кого Холокост не оказал личного влияния, в какой-то степени определяют идентичность своей большой группы по прямому или косвенному отношению к Холокосту. Холокост еще слишком «недавняя» травма, чтобы считаться истинной избранной травмой, но он уже становится этническим маркером, хотя ортодоксальные евреи все еще ссылаются на разрушение царем Вавилонии Навуходоносором II иудейского храма в Иерусалиме в 586 г. до н. э. как на «ту самую» избранную травму евреев. Некоторые избранные травмы сложно обнаружить, поскольку у них нет простой связи с одним хорошо известным историческим событием. Например, избранная травма эстонцев связана не с одним специфическим событием, а с тем фактом, что они на протяжении тысячелетий почти постоянно жили под чьей-то властью (шведов, немцев или русских).Даже если избранная травма воспроизводится в ритуале, говоря эмоционально, она может в течение долгого времени «дремать», подобно эффективно подавленным бессознательным конфликтам индивида; и, также подобно индивидуальным конфликтам, избранная травма может реактивироваться и эмоционально пробудиться, и тогда она станет мощной психологической силой в жизни членов группы. И действительно, некоторые политические лидеры, например Слободан Милошевич, похоже, интуитивно знают, как и когда возбуждать избранные травмы (Volcan 1997), в особенности если большая группа переживает конфликт или прошла радикальные изменения и нуждается в подтверждении и укреплении своей идентичности.
Избранные травмы действуют как топливо, поддерживающее большую группу в состоянии конфликта, даже если корни конфликта лежат в экономических, юридических, политических или военных разногласиях. Когда большая группа регрессирует из-за современной угрозы ее идентичности и страдает от разделяемого нарциссического ущерба, ее члены не просто ритуально вспоминают свою избранную травму. Они реактивируют эту избранную травму в попытке восстановить и поддержать идентичность большой группы и нарциссическое инвестирование в нее. Происходит «коллапс времен», и аффекты, ожидания и защиты, относящиеся к угрозам настоящего времени, психологически связываются с психологическими откликами на избранную травму. Трагедия в том, что обычно это только усиливает опасность. Реактивируя свою избранную травму, члены большой группы устанавливают связь друг с другом. «Воспоминание» о массовой травме предков, даже болезненное, теперь поддерживает чувство «мы», а это, в свою очередь, помогает группе бороться с угрозами и врагами в настоящем времени.
Если человек приходит в анализ в то время, когда реактивирована травма большой группы, к которой он (или аналитик) принадлежит, на анализ будут существенно влиять осложняющие его процессы большой группы.
Автор- В. Волкан
Материал с сайта Вячеслава Шустилова
Опубликовано от — Оставить комментарий

Ассоциированность эмоционального состояния и суицидальных мыслей у подростков.

В ноябре 2021 года в журнале Psychiatry Research было опубликовано исследование Heather T. Schatten et al. Авторы хотели уточнить влияние различных эмоциональных состояний на риск суицида у подростков, госпитализированных по поводу суицидальных попыток или идей, после выписки из стационара. На основании наблюдения за 34 подростками в возрасте 13 – 17 лет авторы исследования пришли к выводу, что гнев, ощущение страдания и чувство радости ассоциировано с повышением риска суицидальных мыслей.

Суицид – это одна из основных  проблем подросткового возраста. В США в 2019 году 18.8% учащихся в колледже всерьёз задумывались о суициде, а 8,9% совершили по крайней мере хотя бы одну попытку. Риск суицида повышается в ранний период после выписки из психиатрического стационара. Если знать факторы, увеличивающие этот риск, то можно будет оказывать более эффективную помощь таким детям. Негативный и позитивный аффекты являются модифицируемыми факторами риска суицида. Негативная аффективность, снижение  позитивной аффективности, ангедония повышают риск суицида.

 

Однако, имеется мало исследований, посвящённых тому, какие именно эмоции способствуют увеличению риска. В ряде работ было обнаружена ассоциированность отчаяния, чувств вины и самоуничижения, гнева с суицидальными мыслями. Некоторые исследования напротив, отрицают влияние гнева на частоту возникновения суицидальных идей.

 

Для уточнения зависимости суицидального риска от аффективного статуса в краткосрочном периоде можно использовать ежедневную самооценку своего эмоционального состояния. Для этого могут быть использованы гаджеты. У взрослых также было обнаружено учащение суицидальных мыслей при увеличении грусти, тревоги, но не гнева. Особенно это было характерно для лиц с биполярным аффективным расстройством. В некоторых исследованиях обнаруживается, что такие когнитивные факторы, как тягостность, безнадёжность по отдельности не увеличивают риск возникновения суицидальных мыслей.  Однако, при их взаимодействии риск возрастает. Таким образом, обнаружение того, как именно аффективный статус влияет на суицидальные мысли и поведение в период после выписки подростка из стационара, позволит разработать более эффективные реабилитационные мероприятия.

 

С этой целью было проведено исследование Heather T. Schatten et al, опубликованное в ноябре 2021 года в журнале Psychiatry Research. В исследовании приняли участие 34 подростка в возрасте 13 – 17 лет, госпитализированных в психиатрическую больницу в связи с суицидальными мыслями или попытками. В основном это были девушки (76.5%).  Участники заполняли дневник самонаблюдениях на протяжении 28 дней после выписки. Дневник был представлен в виде анкеты из 32 вопросов о суициде, которая высылалась подросткам каждый вечер. После завершения сбора данных авторы провели анализ аффективности и суицидальных мыслей. Участником предлагалось оценить степень гнева, страдания, счастья.

 

В ходе исследования авторы не обнаружили существенной разницы в результатах в зависимости от пола респондентов. Что касается эмоции гнева, то авторы отметили следующее: у респондентов, испытывающих гнев по отношению к третьим лицам, не повышался показатель OR суицидальных мыслей. У тех, кто испытывал гнев по отношению к себе, примерно к 20 дню OR суицидальных мыслей возрастал.

 

По поводу ощущения страдания авторы определили, что лица, испытывающие страдания по отношению к другим, чаще испытывали суицидальные мысли. Их интенсивность с течением периода наблюдения изменялась незначительно. Тот же паттерн обнаружен и для внутриличностного страдания. Однако, в этих случаях к 23 дню наблюдения обнаружено увеличение частоты появления суицидальных мыслей. Относительно ощущения счастья было обнаружено, что лица, с более выраженным ощущением счастья демонстрировали меньшую частоту возникновения суицидальных мыслей.

 

Авторами была отмечена тенденция, что на следующий день после ощущения счастья отмечалось большая частота суицидальных мыслей. Это отмечалось после 11 дня наблюдения. Пик приходился на 20–21 дни. Авторы предположили, что контраст между очень счастливыми днями, за которыми следуют гораздо менее счастливые дни, может создавать риск для учащения суицидальных идей; что имеется связь между ощущениями счастья, гнева и страдания. Для уточнения они провели апостериорный анализ. Авторы выяснили, что ощущение радости в предыдущий день в период 21 – 26 дня наблюдений ассоциировано с гневом, возникавшим на следующий день; с 10 дня – с ощущением страдания на следующий день. Вариативность счастья ассоциировалась с учащением суицидальных мыслей.

 

Таким образом, авторы предположили, чувство счастья не всегда является защитой от суицида, А полученные результаты могут быть связаны скорее с экстремальным снижением уровня счастья на внутриличностном уровне, чем с прямой связью между счастьем и последующим риском суицидальных мыслей. Более того, в литературе описывалось, что некоторые люди пытаются усилить, как бы просмаковать, ощущение счастья. А некоторые напротив, пытаются уменьшить свои позитивные чувства после положительного опыта. Обучение подростков навыкам закрепления положительных эмоций может быть хорошей превентивной мерой для суицида.

 

Результаты касательно ощущений радости и страдания согласуются с результатами предыдущих исследований, обнаруживающих, что усиление ощущения страдания увеличивает частоту суицидальных мыслей, а чувство счастья наоборот, снижает их интенсивность. Наиболее сильным маркером оказалось ощущение страдания. Поэтому в будущем для профилактики суицидального поведения у лиц, выписавшихся из психиатрической больницы, следует уточнять, не чувствую ли они себя более несчастными, чем обычно.

 

Относительно межличностного гнева результаты нового исследования противоречат ранним экспериментам, обнаруживающим связь между гневом и суицидальным поведением. Авторы связывают это с тем, что гнев и гневливость как черта характера – это разные кластеры эмоциональных состояний. А также добавляют, что гнев, направленный на других, отличен от гнева, направленного на себя. Вообще, авторы считают, что для предупреждения суицидального риска важно разделять межличностные и внутриличностные эффекты эмоциональных состояний. Клиницисты могут оценить только внутриличностные эффекты.

 

Так, и ощущение страдания, и гнев в новом исследовании ассоциировались с усилением суицидальных мыслей, что совпадает с результатами предыдущих исследований. Авторы заявляют, что некоторые факторы риска могут иметь одновременную, но не краткосрочную проспективную связь с суицидальными мыслями.

 

Таким образом, новое исследование в качестве профилактики суицидальному поведению в критический период предлагает активное воздействие именно на гнев, ощущения страдания и счастья. При этом авторы отмечают необходимость делать упор больше на изменении аффективного состояния, так как информация от пациента о повышении уровня страдания, может послужить поводом для психотерапевтического вмешательства, в то время как высокий уровень страдания не будет способствовать это сделать.

 

Автор перевода: Вирт К.О.

 

Источник: Heather T. Schatten. Differential time varying associations among affective states and suicidal ideation among adolescents following hospital discharge. Psychiatry Research.

http://psyandneuro.ru/