Сегодня мы испытываем колоссальное количество страхов. Пожалуй, больше, чем когда-либо за последние несколько десятков лет. Ученые и врачи уверены: всему виной пандемия COVID-19
Угроза заражения смертельно-опасным вирусом по-настоящему напугала человечество. Настолько, что обострились не только все прежние страхи, но и в геометрической прогрессии начали прибавляться новые.
Об эксперте: Даниил Александров — кандидат биологических наук, социолог, заведующий Научно-учебной лабораторией «Социология образования и науки» НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге.
Любой большой испуг увеличивает и подчеркивает значимость других страхов. Как это работает? Мы осознаем очевидный и высокий риск что любой может заразиться вирусом. А потом начинаем фантазировать: а какая будет реакция государства? Достаточной ли будут принятые меры? А сможет ли с этим справиться наше здравоохранение? Вылечат ли нас? Один воображаемый риск умножается на второй, третий и, конечно же, общий уровень страха стремительно ползет вверх и зашкаливает. Это происходит потому, что мы уже давно живем в довольно безопасном мире. При всех существующих на сегодняшний день угрозах каждый отдельный человек и человечество в целом находится в большей безопасности, чем еще 50, 70 и тем более 100 лет назад. И мы привыкли к этому. Потому любая угроза, тем более такая масштабная, как пандемия коронавирусной инфекции, по-настоящему пугает нас. Вспомните: многие из нас боятся летать на самолетах больше, чем ездить на машинах. Хотя шанс погибнуть в ДТП статистически намного выше, чем шанс погибнуть в авиакатастрофе — это известный факт. Но мы привыкли пользоваться автомобилями, поэтому не боимся садиться за руль. С пандемиями мы сталкиваемся еще реже, чем с полетами на самолетах, и к ним не привыкли. Поэтому такое событие провоцирует масштабную вспышку человеческих страхов.
Почему человек испытывает страх?
Страх — древнейшая эмоция. Она рождается в лимбической системе головного мозга, когда человек воспринимает ситуацию как угрожающую своей безопасности или безопасности других людей. Страх — защитный механизм психики. Во многом благодаря этой эмоции человек успешно эволюционировал десятки тысяч лет: в критических ситуациях страх мобилизует организм, повышая его активность. Это происходит за счет выброса в кровь гормонов адреналина и норадреналина, которые на физиологическом уровне адаптируют организм человека к реагированию на стресс.
Несмотря на то, что страх до сих пор остается крайне полезным для выживания человека, у этой эмоции существует и оборотная сторона. Если переживать ее слишком часто и довольно интенсивно, развиваются хронические психические расстройства. Это может быть и посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) и различные виды фобий. Включая довольно специфические их разновидности.
Об эксперте: Александрина Григорьева — кандидат психологических наук, клинический психолог, психотерапевт, директор клиники «Нейроцентр» в Москве.
«Страх и фобия — это не одно и то же. Хотя это очень близкие вещи. Страх — это такое внутреннее состояние, которое сформировано реальной или предполагаемой угрозой. В этом есть некая конкретика. То есть я вот сейчас чего-то конкретного боюсь. Фобия — иррациональный, неконтролируемый страх. И это уже психическое расстройство. Причем, фобия — достаточно устойчивое образование, оно систематически возникает у человека в ответ на какие-то стимулы. Однако, сам человек часто не может объяснить происхождение своей фобии».
И если ПТСР всегда возникает в результате какого-то травмирующего события, то механизм развития фобий может иметь самые разные сценарии. Проще говоря, даже если вы сами не заболели коронавирусной инфекцией; не потеряли кого-то из близких в результате этой болезни; не лишились работы или дохода; в вашей жизни в целом все благополучно — фобия все равно может развиться. Просто потому, что в условиях эпидемии и нарастающей инфодемии, вы продолжаете испытывать высокий уровень тревоги.
На сегодняшний день ученые выделяют по меньшей мере пять самых распространенных в российском обществе страхов:
страх эпидемий
страх социальной изоляции
страх полной виртуализации социальной жизни
страх заводить детей
страх вмешательства в геном человека
Наши эксперты оценили, какова вероятность, что именно они в ближайшем будущем станут новыми фобиями.
Страх эпидемий. Вероятность стать фобией: очень высокая
Даниил Александров:
Люди в России испытывают довольно выраженный страх вирусов, болезней, эпидемии. И у этого страха есть серьезное основание. Мы все не очень доверяем системе российского здравоохранения в целом. И мы все не очень хотим попадать в больницы. Особенно сейчас, когда непонятно какие лекарства от COVID-19 помогают, а какие нет. К тому же всегда существует дополнительная опасность подхватить внутрибольничную инфекцию — например, внутрибольничную пневмонию. Когда в обществе такой высокий уровень недоверия к медицине, уже неважно, кто и чего конкретно боится — формируется общее ощущение страха. Хотя, мне кажется, что все же сильный страх мы сейчас испытываем именно к эпидемии COVID-19, а не каким-то будущим болезням. И я думаю так будет продолжаться до тех пор, пока этот страх не заменится новым. Что тоже неизбежно, ведь долго бояться одного и того же просто невозможно.
Александрина Григорьева:
Я думаю, этот страх серьезно претендует на то, чтобы стать новой фобией. Потому что в его основе лежит сильнейший страх за собственное здоровье, страх болезней, страх смерти — а это вообще один из сильнейших человеческих страхов. Именно он лежит в основе многих ипохондрических переживаний. И, конечно же, в условиях пандемии коронавирусной инфекции этот страх усилился кратно. Люди как огня боятся инфицирования. Тут еще надо отметить, что этот страх связан с одним очень интересным явлением — это изменение толерантности по отношению к болеющим людям. То есть люди, которые проявляют какие-то признаки заболевания, вызывают страх и очень сильное отчуждение. У многих рождается непреодолимое желание держаться от них подальше. И уже становится не значима личность человека, со всеми его переживаниями — важна лишь собственная безопасность, потому что работает инстинкт самосохранения. При всем этом, я не могу сказать, что этот страх эпидемий парализовал повально всех и каждого. В первую очередь он, конечно, повлиял на людей с тревожным радикалом личности.
Страх социальной изоляции. Вероятность стать фобией: очень низкая
Даниил Александров:
Я не думаю, что этот страх настолько сильный, чтобы остаться с нами надолго. Хотя бы потому, что мы уже пережили его. Мы уже потеряли свободу перемещений. При этом мы все четко осознаем, что она будет вот-вот возвращена нам. Сначала внутри страны, а потом, спустя какое-то время, откроются международные границы, и к нам вернется свобода глобальных перемещений. Поэтому такой страх не кажется мне существенным. Ведь когда вы попадаете в ситуацию экстренной посадки самолета, вам очень страшно только пока он садится. После приземления с вами остается лишь посттравматическое ощущение, воспоминание о страхе. Так и в этом случае. Да, у нас в обществе может циркулировать страх новой, повторной изоляции. Или что ее теперь будет легче вводить в случае, если кто-то этого захочет. Но это страх низкого уровня. И в будущем он скорее станет просто неким опасением, потому что страх — это все же довольно острое ощущение.
Александрина Григорьева:
Надо отметить, что страх социальной изоляции сегодня активно подогревается и обсуждается в обществе. И во многом, как мне кажется, это обусловлено нашим историческим наследием, воспоминаниями о железном занавесе и всех тех ограничениях. Поэтому перспектива новой изоляции вызывает тревогу — а вдруг мы снова всего этого лишимся? Но если эта тревога заполучает такой сильный, концептуальный размах, если человек начинает искать какие-то обоснования и подкрепления гипотетических ограничений свободы и начинает этого бояться, то в такой ситуации я вижу уже паранойяльный подтекст, начало бредовой концептуализации. Поэтому я бы назвала этот страх в некоторой степени искусственно создаваемым. Мне кажется, что большинство людей, живущих с тревогой о возможной социальной изоляции все-таки успешно справляются с ней. А если у кого-то на этом фоне и возникнет фобия, то только в том случае, если паранойяльные мысли совсем уж разгуляются.
Страх полной виртуализации социальной жизни. Вероятность стать фобией: низкая
Даниил Александров:
Мне кажется, этот страх актуален только в контексте новых цифровых технологий и возможного цифрового контроля со стороны властей. Например, история про внедрение приложения социальной изоляции в Москве — она же действительно у многих вызвала реальный страх. Люди начали опасаться, что их личные данные будут введены в какое-то приложение, доступ к которому будет буквально у всех. Мне кажется, сейчас у многих возникнет страх перед установкой на свои гаджеты любых приложений, которые требуют загружать личные данные. Даже, если это банковские приложения. И в этом есть сходство со страхом эпидемии. Вы не видим вируса, и потому его боимся. И так же с цифровыми технологиями — мы тоже не видим их и не понимаем, как в точности они работают, поэтому их и боимся.
Что касается виртуализации других областей жизни, например, образования, то я думаю этот страх беспочвенный. Конечно, осенью 2020 года студенты вряд ли вернутся к привычным лекциям в аудиториях. Но позже это обязательно произойдет. И в этой истории опять же нет страха как такового. Скорее, опасение: «как долго это может продлиться»? Я не ожидаю полной виртуализации социальной жизни. И не ожидаю полного ухода образования в онлайн. А вот уровень цифрового контроля может реально вырасти. Потому что это уже устойчивый тренд во всем мире: в Америке, Китае, Европе. Конечно, этот вопрос везде решается по-разному, например, в Китае пытаются ввести единый государственный социальный рейтинг. А в той же Америке это решается частным образом: социальный рейтинг вам выдают кредитные организации, которые собирают о вас информацию даже через аккаунты в социальных сетях. Кстати, в США уже существует приложение для барменов и владельцев баров, которое распространяет внутри этого сообщества ваш социальный рейтинг. Эдакая барная история клиентов. То есть, если вы в каком-то заведении устроили дебош, вам могут отказать в выпивке в любом другом месте, не объясняя причины.
Александрина Григорьева:
У меня здесь двойственные наблюдения. Для некоторых, наоборот, страхом обернулось осознание, что придется выйти из виртуальной жизни снова на улицы. Это произошло с людьми, у которых уже были какие-то социальные страхи, трудности взаимодействия с социумом. И для них, конечно, вся эта история с самоизоляцией стала прекрасным опытом, как можно комфортно жить на удаленке, не контактируя при этом ни с кем напрямую — только через экран монитора. С другой стороны, есть и такая группа людей, которые привыкли быть социально активными и они конечно пострадали. У них наблюдался спад жизненной энергии, была выражена апатия. Но большинство из нас, как мне кажется, все же успешно адаптировались к тому, что многие области жизни вынужденно ушли в онлайн. Например, телемедицина была многими встречена очень положительно. И даже сейчас, когда есть возможность встречаться очно, многие пациенты по-прежнему предпочитают онлайн прием. И не из-за того что боятся инфекции, а просто потому что так удобно. Это экономит много времени и энергии. А что касается опасений виртуализации образования, то мне кажется что сама система оказалась не совсем готовой к жизни в онлайне. Отсюда у некоторых родителей и учеников сложился негативный опыт и, как следствие, страх, что это нововведение может закрепиться. Но я не думаю что конкретно у этого страха есть большое будущее.
Страх заводить детей. Вероятность стать фобией: высокая
Даниил Александров:
Это отчасти застарелый страх. У нас в обществе в целом выросло опасение за детей. К примеру, еще 40 лет назад за них так не переживали, не боялись отпускать одних. Сегодня же страх за ребенка стал социальной нормой. То есть, если вы недостаточно следите или печетесь о детях, то рискуете быть осужденными в глазах общества. Это явление имеет и обратные последствия. У многих потенциальных родителей возникает мысль: а хочу ли я вообще заводить ребенка, если я буду каждый день бояться за него? Мало того что мы боимся эпидемий, мы боимся катастроф, войн, так мы еще просто боимся за своих детей. И я не знаю как это можно отыграть обратно. А сделать это, конечно, было бы нужно. Потому что все эти страхи, они не только про реальную угрозу для самих детей. Это и про угрозу для всех будущих мам и пап, которые отказывают себе в родительстве, потому что не хотят постоянно переживать за своего ребенка. Не хотят таких стрессов для себя.
Александрина Григорьева:
Страх заводить детей сегодня очень сильный. Более того в профессиональной жизни я нередко встречаю уже беременных женщин, у которых развиваются психические расстройства, триггером которых становится очень сильный страх за себя и за своего будущего ребенка. Жизнь в условиях эпидемии стала в буквальном смысле слова невыносимой для многих будущих родителей. То есть сила у этого страха оказалась очень велика. Сегодня взять на себя ответственность, и решиться на прибавление в семье не каждому по плечу. Поэтому я уверена что такой страх имеет все шансы стать новой фобией. И вот обратите внимание, насколько страх за жизнь ребенка сильный. Как только началась пандемия COVID-19 родители тут же постарались вывести своих детей из городов. Притом, что изначально контекст был такой, что дети не являются группой риска по коронавирусной инфекции. Но большинство родителей это не остановило.
Страх вмешательства в геном человека. Вероятность стать фобией: средняя
Даниил Александров:
Если честно, я пока не понимаю каким образом генетические эксперименты могут стать для нас с вами реальной опасностью. Редактирование генома — это очень и очень сложная работа. Если мы таким образом хотим как-то управлять людьми, можно найти много других способов, которые будут и дешевле, и проще чем вся эта пока не слишком надежная и сложная генная инженерия. Если отдельно рассмотреть страх научных экспериментов над людьми, то я вам скажу что раньше на людях экспериментировали гораздо больше. Например, заражали сифилисом, чтобы понять, как сифилис можно лечить. Но это было в прошлом. Сегодня никто не позволит проводить эксперименты на людях, это запрещено на законодательном уровне. Так что сам страх вмешательства в геном может и существует, я это признаю. Но считаю что он беспочвенный и вряд ли будет иметь серьезное распространение в обществе.
Александрина Григорьева:
Я бы к этому страху отнесла сразу несколько явлений. Первое — это страх прививок от коронавируса. Потому что пока никому не понятно, какую вакцину будут вкалывать, и какие будут последствия. И мы видим сейчас как поднялась волна так называемых «антипрививочников». Еще одно явление, которое мы наблюдали в Великобритании, в США, да и в нашей стране — это атаки на телефонные вышки 5G. А все благодаря конспирологическим теориям о том что они, якобы, распространяют коронавирус. Туда же можно отнести и страх массового чипирования. Люди по-настоящему боятся, что не сегодня — завтра произойдет какое-то вмешательство в их организм с самыми непредсказуемыми последствиями. Этот страх есть, он вполне реальный и довольно сильный. Однако, в большей степени он присущ людям с очень выраженным тревожным радикалом и с паранойяльным складом личности. Для такой категории граждан этот страх вполне может стать новой фобией.
Подробнее на РБК:
https://trends.rbc.ru/trends/social/5eecfc569a7947f757c5a099?fbclid=IwAR2SJQEmsZznvsZfXpdmwXMqbQwBXPMBFLz8bCpTlLTE_DwnKd77LYHtvTs
Тревожные люди выглядят и ведут себя по-разному. Их нельзя связать по ряду социальных, возрастных и половых признаков. Однако есть нечто общее, что объединяет тревожных людей. По этому критерию можно отличить естественное беспокойство от перманентного навязчивого состояния тревожности.
Сегодня мы испытываем колоссальное количество страхов. Пожалуй, больше, чем когда-либо за последние несколько десятков лет. Ученые и врачи уверены: всему виной пандемия COVID-19
Что происходит в организме в тот момент, когда внешнее воздействие определяется мозгом как стрессор.