Вспышка COVID-19 и введенный в связи с этим режим самоизоляции проявил ряд психических расстройств населения — тревожность, депрессию, неврозы, склонность к суициду. Наиболее незащищенными в данной ситуации оказались дети, пенсионеры, а также люди, страдающие психическими заболеваниями, которые не смогли оперативно получить специализированную помощь в связи с возникшими сложностями плановой госпитализации. О том, как повлияет самоизоляция и ее отмена на психическое здоровье людей, в интервью агентству «Интерфакс-Юг» рассказал доцент кафедры психиатрии Ростовского государственного медицинского университета Максим Дмитриев.
— Максим Николаевич, существует точка зрения, что вспышка коронавирусной инфекции может спровоцировать рост психических расстройств. Чем Вы могли бы это объяснить?
— Действительно такие опасения существуют. Реакция может быть как на сам инфекционный процесс, так и на определенный информационный фон вокруг этой кризисной ситуации. Вполне вероятно, что существуют разные механизмы формирования психических расстройств. В нашем контексте можно проанализировать психолого-психиатрические особенности людей, которые сами не болели этой инфекцией.
Во-первых, есть люди здоровые, но с определенными особенностями личности, которые в условиях стрессовой ситуации будут декомпенсированы. У них могут формироваться невротические реакции или, как раньше говорили, «нервные срывы». Но по мере исчезновения психотравмы и иных текущих переживаний, может наступить самопроизвольная компенсация, и они не будут обращаться за помощью. Хотя воспоминания о пережитом могут сохраняться долгое время
Во-вторых, есть люди, имеющие фоновые аномальные личные особенности, которых принято называть психопаты или социопаты. Они и без дополнительных социальных, экономических или политических потрясений часто на протяжении длительного периода жизни нарушают принятые нормы поведения в обществе, не видят и не соблюдают нравственно-этических ограничений. Таких людей немного, но они существуют в любом обществе и в любое время. Такое крупномасштабное негативное событие как эпидемия COVID-19, безусловно, кристаллизует и обостряет аномальные особенности личности.
Мы можем это видеть по тому, как в данной кризисной ситуации человек считает себя морально свободным от рамок и ограничений, проявляет демонстративно протестные формы поведения. В качестве примера можно привести некорректное поведение некоторых блогеров, певцов, организаторов различных гонок и вечеринок, массовых гуляний, которые осознанно нарушают временные ограничительные меры, демонстрируя свое мнимое превосходство над обычными гражданами и государством.
К сожалению, такую «пену революций и перестроек» можно наблюдать при большинстве макросоциальных потрясений — от техногенных катастроф до политических событий, которые как почва используются для реализации своих патологических личностных комплексов. По определенным психологическим механизмам такие личности могут казаться привлекательными для людей с не полностью сформированным мировоззрением — прежде всего для подростков и молодежи. Отсюда можно наблюдать всплеск подражательного, но, к сожалению, деструктивного поведения.
В-третьих, речь идет о людях, у которых уже существовало или существует латентное психическое расстройство. Это достаточно многочисленная группа населения, у которой психические или психосоматические нарушения не проявляются грубыми психозами, не приводят к очевидной социальной дезадаптации и могут протекать достаточно длительно или волнообразно под масками функциональной неврологической, кардиологический, гастроэнтерологической и иной патологии.
С позиции психиатрии такие латентные состояния чаще всего сопряжены с двумя известными психосоматическими феноменами — это тревога и депрессия. Для многих врачей и известных управленцев это очевидные вещи. В частности, в выступление генсека ООН Антониу Гутерриша, которое последовало через несколько дней после объявления пандемии коронавируса, содержится призыв к правительствам стран обратить внимание именно на эту проблему. Из всего спектра психических расстройств, которые будут усилены при эпидемии COVID-19, генсек ООН выделил именно два этих вектора в отдельные строчки — тревога и депрессия.
Изменение привычного уклада жизни в неблагоприятную сторону из-за потери работы, снижения достатка, нарушения привычного ритма общения, привычных способов релаксации, т.е. тех социальных «якорей», которые этих людей компенсировали и удерживали на легком субклиническом латентном уровне, а также постоянное информационное воздействие — все эти факторы могут спровоцировать переход маскированных форм психической патологии в явные.
И четвертая проблема — проблема тех людей, у которых до пандемии COVID-19 существовали явные психические расстройства. Прежде всего, речь идет о людях, страдающих депрессией, биполярным расстройством, психозами, в том числе шизофренического спектра. А в совокупности это не менее 7-9% наших сограждан. В связи с перенацеленностью нашего здравоохранения на оказание приоритетной экстренной помощи, доступность специализированной не экстренной помощи, в том числе, и реабилитационных мероприятий, за прошедшие два месяца в целом снизилась. Безусловно, стрессовые события вряд ли способствуют улучшению психического состояния таких пациентов.
— А можно ли сказать, что именно COVID-19 является самостоятельным фактором, который вызывает психозы?
— Насколько мне известно, не накоплено достаточных данных о том, является ли сам по себе коронавирус значимым фактором появления психозов. В моей личной практике за последние три месяца было только два случая, когда в содержании психических симптомов и вторичных нарушениях поведения страх перед заражением был стержнем переживаний пациентов. Но в обоих случаях у людей был достаточно мощный фон наследственной отягощенности и иных психопатологических особенностей.
Но есть большая группа людей, у которых легко формируются навязчивые страхи. Прежде всего, это лица с тревожно-мнительным характером, у которых повторяющаяся информация о числе заболевших и умерших, необходимость соблюдения режима самоограничений, сам факт обязательного ношения перчаток и масок, поддерживает внутреннюю неуверенность, тревогу. Как вариант срыва адаптации они могут давать агрессию и аутоагрессию, вербальную, невербальную. При этом такая форма реакции может экстраполироваться не только на COVID-19, но и на другие формы страхов.
— Есть данные, что в мире отмечен рост суицидов во время пандемии COVID-19. Как Вы можете это прокомментировать?
— Безусловно, такие данные есть, в частности исследования британских авторов об увеличении роста суицидов у тех людей, которые оказались в изоляции. В том числе это люди, чьих родственников отправили в лечебные учреждения. Это проблема сопряжена с моим ответом на предыдущие вопросы — есть тип людей, у которых уже сформированы патологические типы реагирования и склонность к образованию навязчивости и страхов. В этом случае массивное информационное воздействие может быть во вред. Вместо охранительной функции мы получаем индукционное поле. Сам факт постоянного возвращения, многократного повторения, сопровождающегося определенным эмоциональным посылом со стороны телеведущих, со стороны политиков, неопределенность ответов специалистов, приводит к формированию убеждения о том, что впереди всех ждет катастрофа. И в этом случае такая «реакция катастрофизации» ложится на существующие тревожно-депрессивные переживания.
Во-вторых, мы постоянно забываем о проблеме эндогенных или аутохтонных заболеваний. Как показывает вековая практика, именно для них характерна проблема сезонности обострений психических расстройств. Возникновение пандемии и карантинных мер в конце зимы-начале весны является мощным фактором обострения дремавших, но уже существовавших психических расстройств. Эпизоды обострения проявляются, когда психотравмирующая ситуация обостряет уже существующую психическую болезнь. В частности, это актуально для людей, имеющих высокий уровень тревоги. Например, в Европе популяционный уровень тревожных расстройств еще в середине 2010гг оценивался экспертами ВОЗ в 5-6% в разных странах. Это достаточно много — каждый шестнадцатый житель некоторых европейских стран является психически больным человеком по кластеру тревожных расстройств. А в ряде англоязычных стран уровень тревожности в популяции достигал 9-10%.В странах с преобладанием славянского этноса уровень диагностируемых тревожных расстройств меньше — 3-4%. Но в свете последних трагических событий на несколько месяцев, может лет, процент таких людей может увеличиться в 1,3-1,5 раза. Не стоит забывать, что именно тревожные расстройства часто являются предтечей более серьезных психозов, в том числе, и приводящих к суицидам.
Врачи-психиатры это понимают. В частности, российское общество психиатров, наши ведущие центры по охране психического здоровья выпускали методическую литературу и практические пособия для помощи врачам на местах по организации и тактике помощи таким пациентам. Но то, что понятно и доступно в профессиональной среде, не может охватить всех. Возможно, было бы целесообразно увеличение не только инфекционных коек в госпиталях, но и увеличение коек, связанных с психическими и психосоматическими расстройствами. Поскольку рост вторичных психических расстройств — достаточно типичная проблема, будь то Чернобыльская катастрофа, крупные теракты или какие-то иные трагические события.
— Кто более подвержен тревоге из-за COVID-19? Некоторые психиатры выделяют две наиболее уязвимые группы — дети, подростки и старики, которым сложнее найти объективную информацию о ситуации.
— Понимание общей концепции ситуации и выработка конструктивной тактики поведения осуществляется в рамках так называемой «взрослой» позиции. У маленьких детей тревога будет носить скорее подражательный характер, свойственный тревожному профилю реагирования взрослых членов семьи. У детей ведущая ролевая позиция — «я хочу, а родитель не пускает». Возникает большое внутреннее противоречие между накапливающимися желаниями и ограниченными возможностями их реализовать. Любой внутренний конфликт порождает или усиливает тревогу. Отсюда часто в подростковой среде происходит своеобразный «выпуск пара» — формируется комплекс поведенческих реакций: оппозиции, эмансипации, протеста, отказов. Аналогично мы можем говорить и о психологически инфантильных взрослых. Здесь, с моей точки зрения, уровень информированности о проблеме играет малую роль. В условиях ограничительных мер попытки реализации своих психологических комплексов являются деструктивными и социально опасными формами поведения. Примером может служить пренебрежение к рекомендациям об ограничении турпоездок в определенные страны и сознательное пренебрежение, и даже побег заразившихся инфекцией из-под карантина и многое иное. С позиции психологии — это типично детская позиция: «я хочу» важнее всего.
Со стороны пожилых людей есть другая проблема. У многих из них существует более высокий, чем у людей зрелого возраста, базовый уровень тревоги и легкой депрессии, который обусловлен взаимосвязанными медицинскими, психологическими, социальными и демографическими факторами. Если рассматривать сон как индикатор психического благополучия, а его нарушения — как одно из самых частых проявлений латентной тревоги и депрессии, то как раз видно, сколько наших пожилых сограждан сталкиваются с этой бедой. Тревога, как известно, рождает либо суетливость, либо снижает волевую активность. А это плохие помощники в преодолении кризисных ситуаций.
Кроме того, при развитии различных энцефалопатий, которые начинают накапливаться в пожилом возрасте, зачастую возникает так называемое дисрегуляторное расстройство. Оно проявляется в снижении способности к целенаправленному выбору той программы действий, которая нужна в определенной ситуации, нарушению обратной связи и контроля своего поведения, что приводит к явному нарушению адаптации. Поэтому сам уровень информированности о вирусе и пандемии не приведет к рациональному поведению таких пожилых людей, в том числе раннему своевременному обращению за медицинской помощью или соблюдению оптимального режима профилактики и лечения.
— Ждать ли всплеска психосоматических заболеваний в ближайшее время?
— Есть разные центры, которые изучали вопросы психических нарушений после техногенных катастроф и стихийных бедствий, с которыми наша страна, к сожалению, сталкивалась каждый год. Мы ежегодно сталкиваемся с какой-то катастрофой или стихийным бедствием, которое затрагивает либо один-два региона, либо масштабы страны. Описаны стереотипы возникновения поведенческих реакций, стереотипы формирования психосоматических расстройств. Именно тревога, как стержень психической составляющей таких поражений будет провоцировать широкий спектр телесных проявлений — от нарушений ритма сердца, частоты дыхания до появления мучительных летучих болей. Особенно неблагоприятно на психику и поведение действует фактор тревожного ожидания и неопределенности. На этом фоне часто возникают слухи или вторичная паника.
— Воспринимают ли особо эмоционально ситуацию с коронавирусом медики, которые оказались на передовой в борьбе с пандемией?
— Да. Многих из наших коллег кризис мобилизовал, и они проявили свои лучшие профессиональные и человеческие качества. Но длительное нахождение в условиях потенциальной смертельной опасности, высокая эмоциональная и физическая усталость, столкновение со смертью, невозможность полностью реализовать потенциал помощи пациенту в силу новизны болезни, необходимость принимать быстрые решения — конечно, у многих медиков вызывало нервные срывы. Медицинская деятельность относится к тем видам специальностей, которые неизбежно сопровождаются высоким уровнем психического напряжения.
Существуют наблюдения в разных странах, что среди врачей, особенно молодых, уровень отдельных психических расстройств выше, чем у населения в целом. Мы изучаем эту проблему не один год и пытаемся помогать коллегам. Достаточно много наблюдений, когда еще в студенческие годы у будущих врачей обнаруживались тревожные, панические и эмоциональные нарушения. Со временем они компенсировались и никак не сказываются на профессиональной подготовке и качестве оказания помощи населению. Но, вероятнее всего, сохраняется предрасположенность. Поэтому в условиях хронического стресса, скорее всего, у таких медиков и будет наступать декомпенсация с развитием профиля тревожно-эмоциональных расстройств, в том числе, чувства вины, безысходности. Поэтому своевременное выявление эмоциональных расстройств у студентов и врачей, их адекватная коррекция, меры психологического сопровождения и поддержки являются также важной задачей современной психиатрии.
www.interfax-russia.ru
Психолог Дмитрий Леонтьев об эксперименте с выученной беспомощностью, а также о том, почему мы не пытаемся добиться результата и как с этим бороться
Большое депрессивное расстройство (БДР) характеризуется разнообразием клинической картины. К сожалению, проведённые исследования, целью которых было изучение связи между биологическими механизмами и симптомами депрессии, не позволили выделить подгруппы данного расстройства. Однако, за последнее десятилетие было обнаружено, что иммунная система играет не последнюю роль в патогенезе БДР. Так, у пациентов с депрессией обнаруживаются увеличение в сыворотке крови воспалительных цитокинов, С-реактивного протеина (CRP), лейкоцитоз, моноцитоз, а добавление к лечению противовоспалительных препаратов улучшает состояние. Более того, наблюдается усиление экспрессии провоспалительных генов у пациентов с биполярным расстройством, униполярный депрессией, послеродовым психозом и эндокринными аутоиммунными заболеваниями (например, у пациентов, страдающих диабетом).