Рубрика: Депрессия
История о подростках, самоубийстве и том, как частный детектив неожиданно для себя исполнил роль семейного психолога.
На прием пришла молодая курносая женщина с немного странно покрашенными волосами: на темно-русом фоне вперемешку — зеленые и фиолетовые пряди. Ногти тоже покрашены зеленым и фиолетовым — один так, один эдак. Два ногтя обломаны.
— Ребенка вы решили с собой не брать?
— У меня нет детей.
«Все понятно,— уныло подумала я. — Поиски самореализации. Записала через регистратуру какого-нибудь племянника. Бывает».
— Я — частный детектив, — негромко сказала женщина.
— Ого! — я просто в кресле подскочила: никогда не видела вживую частного детектива. Только в книжках читала и в кино смотрела. И, надо признаться, все детективы из книжек и кино выглядели решительно иначе.
— Вам удостоверение показать?
— Покажите! — немедленно отозвалась я и с нескрываемым детским любопытством повертела в руках красную книжечку, похожую на комсомольский билет моей юности, с большой фотографией моей визави и печатью МВД.
— Скажите, Ирина, — я просто не могла противиться своему любопытству,— и как оно? Ну вот такая работа? У вас юридическое образование?
— Вообще-то я инженер-программист. Юридическое — это второе. Я параллельно училась.
— И как… что это за работа вообще? Это было призвание? — при нашей разнице в возрасте я не боялась казаться глупой. В конце концов, судя по статистике, второго частного детектива я, скорее всего, в своей жизни уже и не встречу.
Разноцветная Ирина, видя мою искреннюю и безусловно доброжелательную заинтересованность, откликнулась:
— Да, можно и так сказать. Я в Кургане росла. Моя мама библиотекарь, тут в Ленинграде, в Институте культуры училась. Мы вдвоем жили, я все время с ней, в библиотеке, среди книжек, поэтому… ну в общем, сначала она мне читала все время, а потом уже я сама. В перестройку книги были дорогие, библиотеке денег давали мало, но мама сама постепенно организовала такой стеллаж, чтобы люди приносили, кто что купил и уже прочитал, и меняли на другое. Там в основном детективы были — помните, такие, в мягких обложках?
— Конечно, помню! Дарья Донцова и еще всякие другие, их много было.
— Полякова, Устинова, Малышева, Маринина, — бодро перечислила Ирина. — Ну и Шерлок Холмс, конечно, тоже.
— Разумеется. Значит, вы все это читали и…
— И мне это казалось самым интересным из всего, что вообще есть. У меня еще математика хорошо шла, мне думалось: это ведь как задачки решать.
— Ну на самом деле это, в общем-то, так и есть.
— Именно. Но мама, конечно, хотела, чтобы у меня была «нормальная» профессия. Она говорила: сейчас программист — это верный кусок хлеба. Я не хотела ее огорчать, поэтому после школы поступила в Политех. Но потом все равно… — Курносое лицо Ирины сделалось вдохновенным и почти красивым.
— Я считаю, что вы были абсолютно правы, — твердо сказала я, — когда в выстраивании своей судьбы пошли за собственной мечтой, а не за мамиными проекциями. Но что же делают сейчас частные детективы?
— Я самостоятельно недолго работаю. В основном всякое такое, семейное.
— Неверные жены? — подсказала я.
— Скорее мужья, — ухмыльнулась Ирина. — Те, которые с женами, обычно детективов-мужчин нанимают. А еще я нашла трех украденных собак и хозяина одной лошади.
— Лошади?! — изумилась я. На мгновение мне пришла в голову дикая мысль, что частного детектива для поиска хозяина наняла сама лошадь.
— Там такая и грустная, и забавная история одновременно. Лошадь содержать — это ведь недешево. И вот поздней осенью в районе Хепоярви немолодую и нездоровую лошадь кто-то просто выбросил, и она там бродила. Об этом написали в соцсетях, и одна женщина, обеспеченная, у которой уже свои лошади были, поехала туда и ее забрала — из жалости просто. А потом сказала своему тоже довольно богатому ухажеру: я выйду за тебя замуж, но сначала найди эту сволочь, которая лошадь выбросила, и набей ей морду. И он нанял меня.
— Удивительная история! — искренне согласилась я. — И что же, вы эту сволочь нашли?
— Да, это оказалась совсем юная девушка, приезжая, как и я, она с детства на лошадях помешана, и эту лошадь как-то неофициально задешево купила, чтоб ее не убили, и лечила ее, а потом ее уволили с работы, она больше не могла платить за постой. Хозяева конюшни предложили сдать лошадь на мясо, но девушка не смогла.
— И что же, этот богатый рыцарь набил морду девушке?
— Нет. Я не взяла с него денег и пошла к той женщине, у которой теперь лошадь. Она взяла ту девушку на работу в свою конюшню.
— А замуж-то она за него вышла?
— Нет, они вскоре разбежались.
— Ага. Ну и бог с ними… А ко мне-то вы с чем?
Ирина склонила голову и запустила пальцы в свою разноцветную шевелюру.
— Я посоветоваться пришла. Не знаю, что делать. Это, кажется, по вашей части.
— Рассказывайте.
Она лишь слегка изменила позу и выражение глаз. Но вместе с тем вдруг разом изменилось все — и уже не было странноватой девушки, травящей забавные байки. Передо мной сидел профессионал.
— Меня нанял отец для расследования смерти своей дочери Анжелики, 17 лет. Разумеется, было официальное расследование. Вердикт — самоубийство. Девушка спрыгнула с крыши 12-этажного дома. Умерла еще до приезда скорой. Не оставила записки. Отец не поверил в результаты расследования. Он считает, что его дочь убили. Либо прямо столкнули с крыши, либо доведение до самоубийства как результат каких-то иных преступных действий — шантаж, угрозы семье или что-то такое. Желает во что бы то ни стало найти и покарать убийцу или убийц дочери.
— У него есть причины думать об убийстве?
— Основная причина — он не видел абсолютно никакого мотива, на основании которого его прекрасная дочь должна была бы покончить с собой.
Очень обеспеченная семья. Лика — любимица отца (в семье есть еще младший мальчик), его гордость. Высокая, красивая, стильная, уверенная в себе девушка. Хорошо и дорого одевалась, успешно училась в престижной частной гимназии, имела много друзей, с которыми любила проводить время, ее ждало дальнейшее прекрасное образование в нашей или любой другой стране, жизнь только начиналась и сулила всякие прекрасности.
— Как она вообще попала на эту крышу? — спросила я, невольно включаясь в детектив.
— Руфинг — одно из Ликиных увлечений. Она была опытным руфером, знала, куда и как попасть.
— Может быть, просто находилась под действием каких-то психоактивных веществ?
— Экспертиза показала — банка пива, больше ничего.
— И что же?.. — у меня по спине побежали мурашки. Я представила, что курганский литературный детектив Ирина нашла-таки убийц прекрасной Лики, но возникли непредвиденные сложности, она решила посоветоваться именно со мной, потому что в той же библиотеке когда-то читала какую-нибудь мою книгу про подростков, и вот он — наш «твинпикс», сидит передо мной, и прямо сейчас я приму участие. Вот честное слово, не вру — вся эта литературщина действительно пронеслась у меня в голове буквально за мгновение перед тем, как Ирина сказала:
— Это действительно было самоубийство. Но я теперь знаю его причину. И не знаю, как сообщить о ней родителям.
— Рассказывайте. Только сначала ответьте на вопрос: почему этот респектабельный, обеспеченный отец Лики нанял именно вас?
— Если отбросить в сторону его слабые вежливые экивоки, то он сказал следующее: такому убогому фрику, каким вы выглядите и, вероятно, являетесь, будет легче проникнуть в околоподростковые круги и все там разузнать. Вас никто ни в чем не заподозрит. На самом деле он был прав.
— И что же вы узнали?
— У Лики была не особенно счастливая жизнь и довольно много, для ее 17 лет, тайн. Например, тайный аборт. Причем отцом несостоявшегося ребенка был друг их семьи.
— Это послужило непосредственной причиной?
— Нет, совсем нет, это случилось давно, до смерти Лики потом прошло еще больше года.
— Тогда что же?
— Знаете, в медицине есть термин: сочетанный вариант, то есть сочетание того, того и еще вот этого. Главное — она прекрасно понимала, чего от нее ждут, и научилась соответствовать, но совершенно не чувствовала, что такое она сама. И это ее постепенно убивало.
— Поясните.
— Отец ее действительно любил. У нее всегда все было («У этой Лики действительно было все то, чего не было у девочки из Кургана, включая любящего и заботливого отца, — сообразила я. — И вот одна мертва, а другая расследует обстоятельства ее смерти»). И она была умна. Но ей казалось, что все пути закрыты. Я разговаривала с ее подругой. Она сказала: Лика в последнее время была как загнанный в угол зверек. Они все врали полиции, когда вели расследование. Вы понимаете почему?
— Нет, не понимаю.
— Это определенный круг. Родители и в гимназии, и, может быть, даже семейные адвокаты сказали им: Лика уже мертва, ей не поможешь, а у вас выпускной класс, никакие сложности никому не нужны. Не дай бог где-то как-то скандально засветиться. Говорите: мы ничего не знали, для нас это просто как гром с ясного неба. Они так и сделали, но некоторые из них испытывают смутное чувство вины.
— Так, это ясно. Но проясните про «закрытые пути».
— Лика жаловалась, что иногда ей кажется, что она сама — невидимка, и кто-то чужой ходит, говорит, действует вместо нее.
— Ей нужен был психотерапевт.
— Она обращалась куда-то анонимно. Ей сказали (в пересказе подружки) приблизительно следующее: у тебя есть все, что нужно, научись принимать себя такой, какая ты есть.
— Но про «закрытые пути» я все равно не понимаю.
— Лика еще в девятом классе говорила про педагогическое училище — стать воспитательницей в детском саду. Отец сказал: «Ты ведь это не серьезно? Имея возможность учиться в университете в Англии или в Америке». Еще она любила готовить, но это тоже оказывалось каким-то ненужным, все ее сверстники собирались и ели в кафе или клубах, а дома готовила домработница.
— Быть и казаться… — задумчиво протянула я.
— Именно! — подхватила Ирина. — Мать Лику не любила. Их брак с ее отцом уже довольно давно чистая формальность, можно даже сказать, что Ликина мать ревновала мужа к дочери. Отцу же нужна была блестящая игрушка — он возил дочь по миру, водил на какие-то приемы. В какой-то момент Лике показалось, что есть один взрослый умный человек, который видит именно ее саму, по-настоящему ее понимает и сумеет ей помочь.
— Это был тот самый, от которого она после забеременела и сделала аборт?
— Да. Он пригрозил, что расскажет отцу, что она сама его соблазнила. Потом Лика пробовала и секс со сверстниками, и алкоголь, и наркотики, и однажды в пылу даже призналась во всем этом матери, надеясь, вероятно, что это будет воспринято правильно — как вопль отчаяния. Мать сказала: «Ну что ж, кажется, у вас теперь так принято проводить время. Достойная дочь своего отца. Тебе нужно, чтобы я попросила у него еще денег на твои развлечения?»
В один из последних разговоров «по душам» с подружкой Лика сказала: ты знаешь, мне кажется, что у меня не хватит сил прожить так всю жизнь. Наверное, что-то должно произойти.
Крыши всегда казались ей символом свободы, она говорила: выше — только небо.
Некоторое время мы с Ириной молчали. Потом она спросила:
— Мне им рассказать? Я же взяла деньги. Для меня — очень большие, мне хватило за год вперед за квартиру заплатить.
— Безусловно да, рассказать, — ответила я. — У них же есть еще один ребенок. Надо подумать о нем.
— А как?
— Я думаю, в письменном виде. У вас хорошая речь. Детство в библиотеке не прошло даром.
Мы обсудили детали, и она ушла. Напоследок обменялись телефонами. «Всегда полезно иметь знакомого частного детектива», — подумала я.
Она позвонила через неделю:
— Я ему так и написала: у вас еще один ребенок, и поэтому… Он два дня молчал, а потом прислал СМС с одним словом: «Получил». И еще денег мне перевел, много. Я хотела вернуть, а потом подумала: пусть, ведь он, наверное, иначе и не умеет. И еще я хотела вас спросить: как вы думаете, из меня в конце концов получится хороший частный детектив?
— Уже получился, — уверенно сказала я. — Хороший детектив и хороший человек.
«Siinä kohtaa alkoivat hälytyskellot soimaan» – Katja kertoo, miksi päätti itse soittaa lastensuojeluun.
Kahden lapsen äiti Katja, 26, muistuttaa, ettei vanhemman tarvitse hävetä uupumustaan. Hän itse päätti soittaa lastensuojeluun huomatessaan voimiensa hupenemisen vaikutukset lapsiarjessaan.
Puolitoista vuotta sitten Katja Kokkonen tarttui puhelimeen ja soitti lastensuojeluun kertoakseen, ettei enää yksinkertaisesti jaksa eikä pärjää. Ei yksinään, ei tukiverkostojen tuella.
Pelko lasten menettämisestä hävisi sisäisessä kädenväännössä pelolle siitä, etteivät nämä saisi elää kunnollista lapsuutta. Että lapset joutuisivat ottamaan aikuisen roolin, kuten Katja oli itse joutunut aikoinaan ottamaan.
Huolestuttavia merkkejä oli jo havaittavissa 3-vuotiaassa tyttäressä, joka oli alkanut huolehtia vauvaikäisestä pikkuveljestään.
– En meinannut jaksaa tehdä ruokaa lapsille. Siinä kohtaa alkoivat hälytyskellot soimaan, että nyt tarvitsen apua, Katja muistelee.
Yllä olevalla videolla kerrotaan, mitä on «tuhoava äitiys».
Traumat puskivat pintaan esikoisen synnyttyä
Ongelmat olivat alkaneet kuopuksen synnyttyä. Katjan mieleen vyöryivät traumaattiset muistot oman lapsuutensa kaltoinkohtelusta ja väkivallasta.
Esikoisensa tultua maailmaan Katja oli päättänyt olla parempi äiti kuin omansa. Mutta kun lapset alkoivat olla samassa iässä kuin hän itse oli ollut joutuessaan käymään läpi traumaattisia kokemuksia, alkoi arki murentua käsiin. Katja pelkäsi vahingoittavansa itseään ja lastensa jäävän ilman äitiä.
Juttu jatkuu kuvan alla.
Mieltään ei voi pakottaa terveeksi, vaikka kuinka haluaisi. Psyykkinen trauma on henkisen sietokyvyn ylittävä tapahtuma, jota ei voi paeta – ei ainakaan ikuisesti. Traumatakaumat voivat vyöryä hallitsemattomasti mieleen, kun ihminen kohtaa traumaattista tapahtumaa muistuttavan tilanteen.
Katja kertoo, ettei lapsena tai nuorena saanut psykiatrisia palveluita. Vasta aikuisiällä voinnin jo romahdettua hän pääsi käsittelemään haavoittavia muistoja ammattilaisen kanssa ja syventämään ymmärrystä omasta käytöksestään. Näin ei välttämättä olisi ilman lastensuojeluilmoitusta.
– Punnitsin ja kyselin ystäviltä, miten hoidan nämä asiat ja miten toimia parhaalla tavalla. Lastensuojelu ei ollut mulle se ykkösjuttu, joka tuli ekana mieleen. Se oli viimeinen vaihtoehto ja keino.
Lastensuojeluilmoitus auttoi kiinni hoitopolkuun
Lastensuojelutyöntekijät saapuivat Katjan luo heti samana päivänä. Jo ulkoapäin he näkivät, että äiti on aivan loppu.
Aluksi lastensuojelun kanssa sovittiin, ettei Katja enää olisi lastensa kanssa kahdestaan vaan mukana olisi aina perheen ulkopuolinen läheinen. Katja kertoo tätä järjestelyä jatkuneen puolisen vuotta.
Syksyn tullen hänen vointinsa romahti uudestaan – tällä kertaa vielä pahemmin. Lapset oli lähetettävä isiensä luo, kun Katja meni osastohoitoon. Esikoiselle selitettiin lapsentasoisesti, että äidin tarvitsee huilia.
Juttu jatkuu kuvan alla.
Siitä alkoi toipuminen, mutta traumoista ei parannuta yhdessä yössä. Lapsena mieleen viillettyjen haavojen kurominen umpeen vie aikaa. Viime kuukausina Katja on huomannut, että tarjotun avun ottaminen vastaan on alkanut tuottaa hedelmää. Asioita pitää kuitenkin vielä käsitellä ja etsiä ratkaisuja välttää romahdukset jatkossa.
– Olen halunnut nimenomaan olla lapselle se äiti taas. Lapset ovat olleet isoin motivaatio parantaa itseäni, Katja sanoo.
Väkisin ei kannata taistella
Päävastuu lapsista on edelleen heidän isillään, mutta Katja kertoo pystyvänsä nykyään pärjäämään pienten kanssa yksinkin paremmin, jos tarve niin vaatii. Enää lastensuojelu ei velvoita, että mukana pitäisi olla muu aikuinen.
Mutta jos Katjan voimat ovat loppu, ei häntä hävetä myöntää toiselle vanhemmalle, ettei kykene lapsista huolehtimaan.
– Mieluummin otan itselleni aikaa ja kerään itseäni yhden päivän ajan kuin rupean väkisin tarpomaan kaiken läpi ja uskottelemaan, että kyllä se menee ohi.
Väkisin taisteleminen vain johtaisi uuteen pidempään kriisiin.
Yksin ei tarvitse pärjätä
Katja uskoo, että hänen ongelmansa eivät olisi kärjistyneet, jos hän olisi päässyt käsittelemään traumojaan ammattilaisen kanssa jo nuorena. Jos joku olisi selittänyt hänelle, miten kipeät muistot voivat pulpahtaa pintaan tulevaisuudessa äitiyden myötä.
Silloin hän olisi ehkä osannut valmistautua ja miettiä ratkaisuja ennen tilanteen kriisiytymistä.
Katjan tutut ovat pääsääntöisesti suhtautuneet romahdukseen hyväksyvästi ja tukien. Kaikilta ymmärrystä ei kuitenkaan ole herunut. Katja on saanut kuulla olevansa huono vanhempi – hullu, josta ei koskaan tule hyvää äitiä.
– Moni sanoo, että itse halusit lapsia, nyt sun pitää vain pärjätä. Mutta se ei pidä paikkaansa. Yksin ei pidä pärjätä, Katja muistuttaa.
Voimavarojensa äärirajoilla kamppailevien vanhempien kannattaa hakea apua ajoissa – se osoittaa, että välittää sekä itsestään että lapsestaan. Apua voi pyytää neuvolasta, omalta terveysasemalta tai esimerkiksi Mannerheimin lastensuojeluliiton Vanhempainpuhelimesta numerosta 0800 92277.
Alla olevalla videolla psykologi kertoo, miten vanhemman mielenterveys heijastuu lapseen.
MTV
Uutiset