Одним из направлений практической психологии, ориентированной на восстановление душевного здоровья человека, является гештальт-терапия.С позиции гештальт-терапии адекватные или здоровые чувства вины и стыда — это сигналы нарушения границ своих собственных и других людей, переживание того, что я делаю нечто, не согласующееся с моими внутренними нормами и правилами, что приводит к потере самоуважения и собственной целостности. Их нормальными функциями является регулирование поведения человека. Вместе с тем существуют болезненные, мешающие жизни чувства вины и стыда, нуждающиеся в психологической коррекции. Такие вина и стыд связаны с устойчивыми, хроническими переживаниями собственной «плохости», никчемности, уверенностью человека, что с ним что-то в корне не так, что его личность ущербна, недостойна человечного отношения, что все его поступки глубоко отвратительны, им нет оправдания, он заслуживает самого сурового наказания. Непереносимые чувства вины и стыда мешают установлению здоровых, то есть взаимоподдерживающих отношений с окружающими и с самим собой, возможности безопасного самораскрытия, предъявлению своих истинных переживаний /8/.
Люди, чей разум полон слов раскаяния, как правило, вообще не обращают внимания на мир, а просто смотрят сквозь предметы без реальной заинтересованности в том, что их окружает /9/.
Ф. Перлз предлагает рассматривать вину и тесно связанное с ней чувство обиды как симптомы нарушенного слияния /5/. Вина – это стремление наказать себя, когда человек принимает на себя ответственность за прерываемое слияние. Обвинение (и обида) – это требование, чтобы другой человек чувствовал себя виноватым. И то, и другое является сопротивлением по отношению к контакту, сознаванию и дифференциации, когда человек «прилипает» к объекту в изоляции от другого опыта. И то, и другое пронизывает собой всякий невроз.
Если слияние между А и Б нарушается, А будет думать, что либо он сам, либо Б нарушили его, следовательно, виноваты в этом. Если А полагает, что он сам сделал это, он должен исправить положение и принести свои извинения Б, чтобы восстановить слияние; если же он считает виноватым Б, он чувствует обиду, чувствует что Б должен заплатить ему чем-то, от извинения до готовности понести наказание.
Цель этих безосновательных претензий к себе или к партнеру – вина или обида – в том, чтобы восстановить нарушенный баланс и исправить невыносимую ситуацию разрушенного слияния /5/. Именно в такой ситуации возникает избегание актуального контакта с другим человеком как личностью, примет ли этот контакт форму взрыва гнева, акта благородного понимания и прощения, возможности радоваться чужой радостью, честности с собой, или любого другого возможного действия.
Виноватый и обижающийся по большей части переплетены друг с другом. Они зависят друг от друга. Эти люди боятся, что если определенное слияние будет разорвано, то какой бы бесконтактной и «непитательной» ни была эта эмоциональная связь, – они останутся полностью и непоправимо лишенными питания/5/.
Гештальт-терапевт полагает, что природа невроза основывается на сложном психологическом процессе, в котором, во-первых, присутствуют чувства вины и страха оказаться изгоем и, во-вторых, желание установить контакт, даже если это будет псевдоконтакт. Так наркоман «сажает на иглу» других, чтобы затянуть их в эту привычку. Религиозные секты посылают миссионеров для того, чтобы обратить язычников в свою веру, а политик-идеалист будет пытаться всеми способами убедить каждого, что его личный взгляд на вещи и есть единственно правильный.
Согласно гештальт-терапевтическому подходу, моральная регуляция приводит к накоплению незавершенных ситуаций в нашей психоорганической системе и, как следствие, к прерыванию организмического цикла. Такое прерывание достигается посредством мышечных сокращений и выработки нечувствительности /4/.
Гештальт-терапевт ориентирует человека на повышение уровня сознательности и ответственности. Людям же, особенно тем, кому присущ обсессивный характер, свойственно отказываться от принятия на себя ответственности и от идентификации себя с подобными мыслями. Данный феномен обусловлен слиянием воедино ответственности и вины. Ответственность для многих, как правило, – это вина, и, боясь обвинения, они к нему не готовы. Они как бы говорят: «Я не отвечаю за свои установки, виноват мой невроз». Но на самом деле ответственность – это «способность отвечать», способность выбирать собственные реакции. Невротик – отделяет ли он себя от себя самого посредством проекции, инроекции, слияния или ретрофлексии /4/, находится в положении, когда, отказавшись от ответственности, он одновременно отказывается от своей способности отвечать и от свободы выбора.
Смешивание ответственности и вины связано с распространенной ошибкой в понимании ответственности. Вина предполагает добавление моральной позиции к ситуации, которая сама по себе таковой не содержит /10/. Важный шаг заключается в том, чтобы помочь людям принимать ответственность или просто увидеть, что они ответственны. Это происходит тогда, когда человек освобождается от предположения, что ответственность предполагает вину.
Если я хорошо прицелился из винтовки, нажал курок и убил человека, я, вне всякого сомнения, ответственен за его смерть. Является ли это виной – зависит от того, кто он и кто я, если я – полицейский, а он убийца-маньяк, то я буду героем. Если я – убийца, а он – одна из моих жертв, то я виновен.
Чувство вины – вещь неприятная, вследствие этого дети и взрослые с недостаточно развитым чувством ответственности склонны проецировать любые предвосхищаемые обвинения на кого-то другого. Ребенок, ударившийся о кресло, винит в этом «противное» кресло. Взрослый мужчина, загубивши свой бизнес, способен переложить ответственность на «тяжелые времена» или «судьбу». Какой-нибудь «козел отпущения» или недоброжелательность всегда под рукой.
Когда человек проецирует часть своей личности, то проекция попадает на другого человека, объект или ситуацию, которые уже сами до некоторой степени обладают по-своему тем, что проецируется на них.
Такие проекции вины дают преимущество временного освобождения от неприятного напряжения, но лишают личность Эго-функций контакта, идентификации и ответственности /4/.
Внешний мир, однако, не всегда выступает в качестве экрана для проекций, они могут иметь место также в пределах самой личности. Наиболее важный абстрактный экран для проекций — это «совесть» или закон морали /4/. Совесть абстрактна в том смысле, что ее диктат вербализуется как «общество требует» или «мораль предполагает, что…», в то время как в действительности сам человек предполагает или требует во имя общества и морали. Такая совесть часто агрессивна в своих проявлениях, потому что, как любой экран, она отражает нам то, что мы на нее проецируем. В этой связи следует упомянуть очевидный факт: не те, кто живет наиболее «чистой» жизнью, с непреклонной честностью, с постоянным вниманием к правилам, обладают «легкой совестью». Далеко не так! Таких людей их совесть постоянно преследует и укоряет.
Требовательная ли совесть заставляет их ограничивать себя и искать «правильности?» Если вспомнить какую-нибудь эскападу, которая удалась, так что человек хорошо провел время, то мы увидим, что вероятно при этом совесть мало его беспокоила. Но если проделка не удалась, его поймали, или он был разочарован, то, возможно, он почувствовал себя виноватым, и совесть начала говорить ему, что этого не следовало бы делать. Логически мы должны сказать, что собственный гнев человека, направленный на фрустрирующий объект, – гнев, который он, однако, не может не только выразить, но даже осознать как таковой, из-за своего отождествления (интроекции) с социальной нормой, – есть то, что проецируется в совесть. А затем он страдает от ее ударов.
Совесть всегда более требовательна, чем различные табу, и часто выдвигает требования, неслыханные в обществе. Сила совести – это сила собственного реактивного гнева человека.
Немецкое слова «Gewissensbiss» (испытывать угрызения совести) отражает оральное происхождение совести так же, как и английское «remorse» (смертельный укус). Словарь дает нам следующее значение этого слова: 1) угрызение совести, раскаяние; 2) сожаление, жалость. Вероятно, имеется в виду латинский корень «mors» («смерть»), содержащийся в данном слове. Совесть обрушивается на те личностные структуры, которые вызывают ее неодобрение. Атаки колеблются в пределах от легких уколов до жесточайшего наказания. «Эго» отвечает раскаянием и чувством вины.
При этом диктаторское, запугивающее Эго (которое, точнее говоря, означает идентификацию функций Эго с запугивающей совестью) далеко от того, чтобы взять на себя ответственность за организм и перекладывает ее (по большей части в качестве наказания) на Ид или «тело», как будто оно есть что-то не принадлежащее «Я».
С позиции гештальт-терапии совесть является особой моральной инстанцией, поддерживающей косность /4/. Подчинение совести – это отождествление с ригидными принципами, которые не работают, и которым всегда не хватает милосердия. Считается, что совесть руководствуется застывшей моралью. Ей недостает гибкости в оценке меняющихся ситуаций. Она видит принципы, не замечая фактов, ее символом может служить аллегорическая фигура слепого Правосудия. Совесть налагает долг, но выполняет мало работы. С нею дело обстоит также, как с самоконтролем: преувеличенный самоконтроль ведет к нервным срывам, а преувеличенная совесть – к моральным срывам. Поскольку преступность в значительной степени является следствием неправильной ориентации и непонимания роли человека в обществе, то патологическая преступность часто связана со сверхсуровой совестью.
Классические для гештальттерапии понятия «собака сверху и собака снизу» непосредственно относятся к совести. Собака сверху – это и есть совесть. И она не существует без собаки снизу. В конфликте двух собак побеждает обычно нижняя, т.е. желания, которые, как правило, недостаточно осознаваемы /3/.
Собака сверху постоянно считает себя правой. Иногда она действительно права, но считает она себя правой всегда. Собака сверху всегда говорит человеку, что он должен то-то и то-то, и угрожает, что если он этого не сделает.
Однако собака сверху очень прямолинейна. А собака снизу ищет другие методы. Она говорит: «Да, я обещаю, я согласна, уж завтра, если я только смогу…». Так что собака снизу – прекрасный фрустратор. И собака сверху, разумеется, не даст ей с этим остаться, она приветствует употребление розги, так что игра самомучения или самосовершенствования продолжается год за годом /3/. Таким образом, совесть представляет собой необходимое условие для бесконечной иллюзорной игры человека с самим собой, главным эффектом которой является чувство досады и неудовлетворенности.
Совесть и вина являются следствием интроецирования родительских фигур. Чувство вины у личности, отягощенной интроектами, возникает в случае прерывания слияния. Идентифицируясь с «авторитетом», ребенок принимает как должное что-либо, не подвергая анализу, ассимиляции. В силу этого он оказывается не в состоянии оперировать этим материалом, пересматривать его вновь и вновь в новых условиях, не может даже отказаться, так как фактически еще его не приобрел. Этим объясняется тот факт, что человек со сформированным слиянием вынужден «запрашивать» авторитеты о правильности своих действий и регулировать свое поведение в соответствии с их нормами. Любая попытка изменить образ жизни вызывает у него значительное сопротивление /7/. Он зависит от авторитетов, не может опираться на собственные силы и потому не способен жить самостоятельно.
Перфекционизм (взыскательное стремление к совершенству) – другой экран для проекций /5/. Он основан на так называемом эго-идеале (в отличие от супер-эго или совести) Если совесть служит, как мы видели, экраном для проецирования агрессии и жестоких требований, которые человек отчуждает от себя, эго-идеал посредством проекции получает отчужденные любовь и восхищение.
То, что строгая совесть не может быть объяснена единственно интроекцией подтверждает тот факт, что родители, которые, согласно теории интроекции, воскресают в личности под видом совести, могут в действительности быть какими угодно, только не строгими. Встречаются случаи, когда человек, страдающий от жестоких упреков совести и сильного чувства вины имеет чрезвычайно сочувствующих родителей, которые подавили агрессивность в ребенке добротой. Такие люди проецируют свою агрессию, выражающуюся в форме склонности к упрекам, на свою совесть, из-за чего сами чувствуют, что она нападает на них. Как только им удается стать открыто агрессивными, совесть ослабляет свою хватку, а чувство вины уходит. Так, русские святые, описанные в отечественной литературе, усиливали чувство вины через укрощение агрессивности и отказ от греха.
Ощущение вины (основанное на проецируемой агрессии) приводит «грешника» к мыслям об избегании: «Больше я так делать не буду». Но достаточно часто, как в случае хронического алкоголизма, чувство вины, хотя и глубоко переживается, не приводит к каким-то долговременным последствиям. Эти пациенты подкупают на какое-то время совесть или окружающих, но затем отступают на задний план, как только ситуация изменилась и похмелье позади.
Ф. Перлз и его последователи в своих работах уделяли внимание не только феномену вины, но и стыду. Стыд очень близок к центру идентичности и, может быть, поэтому, сама тема стыда стала разрабатываться относительно недавно. Она была открыта во время работы с нарциссическими или пограничными клиентами /6/.
Во времена З.Фрейда стыд не был хорошо дифференцирован от вины, и эти две темы были смешаны. Большинство авторов соглашаются с тем, что вина в большей степени связана с действием: «Я сделал что-то неправильно», а стыд затрагивает идентичность, то, кто я есть: «Я какой-то неправильный». Я чувствую стыд, как только я считаю, что я не такой, какой должен быть.
Со стыдом работать сложнее, так как он касается не того, что человек сделал, а того, кто он есть. И одно из решений, которым можно воспользоваться, чтобы стать другим – это быть «как бы», а это и есть тема нарциссических нарушений.
Вина и стыд на практике действительно нередко оказываются смешаными. Иногда человек может сделать какое-то неверное действие, принести какой-то вред, и тогда он будет чувствовать вину. Однако процесс может быть и таким, если человек сделал что-то неправильное, он может посчитать, что это возможно потому, что он сам по себе неправильный и тогда неправильное действие оказывается связанным со стыдом.
С позиции гештальт-терапии переживание стыда является важным для созревания личности, в том случае, если стыд ситуативен и выполняет регулирующую функцию в осознавании границ свободы, участвуя в формировании зрелой личности. Другой вид стыда гештальттерапевты называют глобальным или токсическим /1/. Такой стыд направлен как поражающий удар прямо в центр чувства Я человека, постоянно сталкивая его с унижением и сознанием собственной дефектности.
В чем роль стыда, как он появляется? Если есть сильное желание, потребность, то она должна быть узнана, признана, принята и, получив поддержку, превращена в контакт, действие. Если это не так, желание заблокировано, оно может стать стыдом. Особенно если мы получаем ясное послание извне: «Нам нельзя быть такими, как есть и надо быть другими». Основное послание, которое получает человек, испытывающий стыд: «Я неправильный, то какой я есть, я не могу быть принятым, любимым». Стыд также сильно связан с социальными связями, отношениями: «Такой, какой я есть, я не достоин принадлежать человеческому обществу» /6/.
В вопросах стыда существует еще один важный аспект: когда кто-то чувствует стыд, он чувствует себя одиноким. Люди всегда говорят о стыде, как о некотором внутреннем переживании. Но мы знаем, что всегда есть тот, кто судит. Никто не может чувствовать стыд в одиночку. Когда человек вырастает, становится взрослым, тогда он испытывает стыд как бы в одиночку, но всегда есть кто-то, кто находится внутри, он представляется как «Суперэго».
Стыд – это социальное чувство. Обычно стыд рассматривают как диалог с неким интроецированным нормативным идеалом. Но человек стыдит себя всегда с помощью проекции, т.е. какой-то картинки, где присутствуют три персонажа: подсудимый, судья и публика (свидетель). Стыд – это всегда триалог. Но нередко свидетель отчужден, представлен неявно, будучи слитым с одним из двух других персонажей или растворенным в них обоих. Бессилие в переживании стыда наступает в основном за счет идентификации с двумя персонажами, при игнорировании чувств третьего. Однако именно в чувствах игнорируемого третьего персонажа может содержаться и обычно содержится ресурсная эмоция, способная интегрировать личность.
Стыд не существует без чьего-либо взгляда, которому человек приписывает критическую позицию. Представьте себе ситуацию, что человек, ожидая начала занятий, танцует в пустой комнате, так как пришел первым. В это время кто-то входит. У танцующего возникает стыд. Ему было хорошо, но его увидели, когда он активно удовлетворял свое желание. Это означает, что человек не может себе представить, что рассматривание другого может быть для него поддержкой /6/. В глазах другого он видит агрессию, критику и т.п., но не поддержку. Человек думает, что если его кто-то увидит, это означает, что его будут критиковать, отвергать и т.п., но не поддерживать.
Стыд рассматривается Ф.Перлзом в качестве «предателя» организма, обуславливаемого неспособностью выносить неприятные ситуации /4/. На основе диалектики о переходе количества в качество стыд тесно связан с гордостью. Всякая эмоция, всякое ощущение превращается из приятного в неприятное, когда его напряжение или интенсивность превышают определенный предел. Поэтому в условиях патологии гордость сменяется стыдом.
В случае наличия этих эмоций личность стремится стать «фигурой», противостоящей фону окружения. Если попытка ребенка показать свои успехи в каком-то деле встречает интерес, похвалу и подбадривание, это будет способствовать его развитию. Но если справедливая оценка удерживается при себе, похвала и известность становятся для него более значимыми, чем само делание. Ребенок, вместо того, чтобы концентрироваться на объекте, делает центром своего внимания самого себя. Так, для ребенка, построившего в саду замок, очень важно, заинтересуется ли и оценит ли его мама или станет кричать: «Посмотри, какой ты грязный! Что за беспорядок ты наделал! Тебе должно быть стыдно за себя!» Этот последний часто слышимый упрек принимает особенное значение для воспитания, поскольку не ограничивает вину каким-либо отдельным действием или положением, но осуждает и клеймит личность в целом.
Итак, если естественное выражение чувств ребенка встречается в штыки, гордость оборачивается стыдом. Стыд заставляет человека чувствовать себя так, словно он находится под прицелом пристальных взглядов в центре всеобщего внимания. Как следствие он вызывает склонность к слиянию с фоном, исчезновению. Однако исчезновения не происходит. Изоляция от среды осуществляется символическим путем: лицо и другие части тела закрываются (краской стыда или руками), ребенок отворачивается, но, словно поддавшись каким-то чарам, стоит на месте как приклеенный. Психологический аспект этого явления особенно интересен. В соответствии с сильным чувством разоблаченности кровь приливает к действительно обнаженным частям тела (щекам, шее и т.д.). При этом другие части тела остаются «обескровленными». Например, мозг реагирует онемением, неспособностью мыслить, пустотой в голове, головокружением; мышцы – неуклюжестью, невозможностью двигаться; гениталии – омертвелостью, фригидностью.
Стыд назван предателем организма поскольку вместо того, чтобы способствовать здоровому функционированию организма, он препятствует ему и тормозит его. В первую очередь он – орудие подавления, «опосредующее способы», образуемые неврозом. Также как предатели идентифицируют себя с врагом, а не со своим собственным народом, так и стыд ограничивает экспрессию индивида. Выражение чувств становится их подавлением /4/
Негативные эмоции возбуждают желание избавиться от них. Они, однако, не могут превратиться в свои приятные противоположности, если мы не допускаем их разрядки, смены чрезмерного напряжения терпимым и дальнейшего перехода к нулевой эмоциональной точке.
Эмоции поддаются контролю, но весьма сомнительно, что они могут быть подавлены и вытолкнуты в бессознательное. При благоприятных условиях они разряжаются мельчайшими дозами (досада, например, проявляется в угрюмости), при менее благоприятных обстоятельствах они либо проецируются, либо контролируются, и поддержание контроля требует постоянной бдительности. Поэтому стыд, вина и страх должны получить возможность выйти на поверхность, попасть в сознание.
Освобождение от чувства вины, стыда тревожности всегда считалось одной из основных психотерапевтических задач.
Одним из центральных в гештальт-коррекции является понятие «незаконченное дело». Вина и обида по Перлзу являются наиболее часто встречающимися и худшими видами незавершенного дела, которые нарушают подлинность коммуникации /2/. «Незаконченное дело» означает, что неотреагированные эмоции препятствуют процессу актуального осознавания происходящего. Довершить незавершенное, освободиться от эмоциональных задержек – один из существенных моментов в гештальткоррекции.
В связи со сказанным в гештальттрапии используется игра, в которой одновременно предпринимается исследование чувства вины и стыда, а также завершение ситуаций, связанных с этими эмоциями.
Каждому участнику группы предлагают вспомнить о каком-либо важном для него и тщательно хранимом личном секрете. Психолог просит, чтобы участники не делились этими тайнами, а представили себе, как могли бы реагировать окружающие, если бы эти тайны стали им известны. Следующим шагом может быть предоставление каждому участнику случая похвастаться перед другими, «какую страшную тайну он хранит в себе». Довольно часто оказывается, что многие неосознанно очень привязаны к своим секретам как к чему-то драгоценному.
Кроме того, в гештальт-терапии предлагается двухшаговый способ «растворения» вины или совести /5/. При этом не следует опасаться того, что, растворив «совесть», человек превратится в преступника или импульсивного психопата. Дело в том, что совесть является цивилизованным, а следовательно, искусственным способом саморегуляции. При этом существует другой естественный способ, который более эффективен, однако подавляется и вытесняется совестью. Если дать органической саморегуляции и естественным влечениям соприкоснуться с другими людьми, то принципы, по которым необходимо жить, проявятся из самой сущности человека и будут, очевидно, совершенно пригодны для жизни, в какой бы социальной ситуации он не находился.
Чтобы растворить иррациональную совесть, нужно сделать два шага. Во-первых, перевести фразу типа «Моя совесть или мораль требует…» в «Я требую от себя…», то есть перевести проекцию в ретровлексию. Во-вторых, обратить последнюю в обоих направлениях, то есть в «Я требую от Х» и «Х (например общество) требует от меня». Нужно отличать действительные требования и принуждения общества как от своих личных требований, так и от своих интроекций. Важно посмотреть, как человек ведет себя в своей совести: придирается? ворчит? угрожает? шантажирует? бросает горькие, обиженные взгляды? Если он сосредоточится на этих фантазиях, то увидит, сколь многое в «моральном долге» является его собственной скрытой атакой, что представляет собой частично интроецированные влияния, и какая часть рациональна. Таким образом, первый шаг состоит в переводе проекции в ретрофлексию, за которой скрывается как интроекция, так и требования к другим людям. Второй шаг предполагает пересмотр, переработку этих двух составляющих и в результате отказ от них как от неэффективных способов взаимодействия с миром и с самим собой.
Когда человек переходит ко второму шагу растворения совести, то есть к обращению своих требований к себе в требования к Х, он может испытать значительное сопротивление и нежелание делать это, потому что принятие своей совести как части себя означает признание сильных диктаторских желаний и требований по отношению к другим людям – желание быть их «совестью».
Как показано выше, вина тесно переплетена с обидой. Если человек склонен обижаться, то одновременно с этим он имеет тенденцию переживать вину. Если прорабатывается обидчивость, то элиминируется и склонность к вине. Поэтому в работе с виной гештальт-терапевт предложит клиенту вспомнить, по отношению к кому он чувствует вину или обиду, а также задаст ряд вопросов. Например, вызвали ли бы подобные действия то же чувство, если бы они принадлежали кому-нибудь другому? Затем он предложит вспомнить свои отношения с этим человеком в целом. Впоследствии он поинтересуется, в какой степени клиент принимает как само собой разумеющееся то, что, может быть, этим человеком вовсе не принимается как само собой разумеющееся? Хочет ли клиент изменить статус-кво? Тогда вместо того, чтобы мучить себя чувствами вины или обиды, терапевт предложит поискать путей расширения области контакта!
Таким образом, вылечиться от чрезмерной совести можно только при условии смены самообвинения на приближение к предмету (контакт).
Американский исследователь Томкинс рассматривал стыд в качестве регулятора возбуждения. Он проводил линию между слабой и сильной интенсивностью, от интереса до возбуждения, и стыд, по его мнению, является регулятором по этой оси. Его роль заключается в том, что, как только возбуждение становится слишком сильным, появляется стыд и останавливает его.
Стыд поражает не само Я человека, а скорее образ собственного Я. Поэтому в переживании стыда всегда присутствует, часто в скрытом виде, элемент удовольствия, возбуждения. Мы никогда не скажем «покраснел от страха или от грусти». Но мы часто слышим такие выражения «покраснел от удоволствия», «покраснел от стыда», «одновременно испытал стыд и возбуждение» и т.д. Если моральная часть стыда позволяет быть чувствительным к границам образа Я, фиксируя эготическую реакцию, то содержащееся в стыде, но отчужденное возбуждение стремится разрушить эту границу, эту эготическую реакцию и удовлетворить потребность. Таким образом, восстанавливая скрытое в стыде возбуждение через чувства отчужденного «свидетеля», мы возвращаем личности значительную часть энергии, способной стать для клиента целительной энергией /1/. Поскольку то, что называется стыдом, содержит в себе много возбуждения, то терапевт должен дать много поддержки для того, чтобы возбуждение могло выразиться и проявиться.
Исходя из того, что гештальттерапия, используя возбуждение, работает над контактом, мы можем говорить, что это лучшее направление для работы со стыдом.
Родители иногда, разговаривая с детьми, говорят «Тебе должно быть стыдно». Таким образом, они сообщают ребенку, что он должен чувствовать. Родитель приказывает, и наш стыд приходит из контакта с этим человеком. И поэтому мы можем сказать, что этот стыд является чужим. Например, мальчик играет со своими гениталиями. Он получает удовольствие от этого. Но в это время входит отец и говорит: «Тебе должно быть стыдно». Это не его чувство стыда, он хорошо себя чувствовал. Возможно, это стыд его отца, а мальчик интроецировал его.
Поэтому, одна из задач в процессе терапии заключается в том, чтобы идентифицировать стыдящего и помочь пациенту вернуть обратно этому человеку: «Это твой стыд, а не мой», чтобы частично избавиться от данной эмоции /6/.
С позиции Т. Сидоровой для терапии вины и стыда важна группа, так как для человека особенно проблематичным являются угроза собственного унижения и переживания вины и стыда как свидетельства собственной «плохости» /8/.
Чувство вины может быть очень сильным и непереносимым, вплоть до переживания себя как недостойного любого человеческого участия, самоуничижения и беспомощности. И здесь чрезвычайно важна обратная связь от группы, в которой неожиданно для себя человек обнаруживает заботу, уважение, восхищение его мужеством, сожаления о совершенных поступках, а главное прощение от тех членов группы, по отношению к которым те действия, о которых человек рассказывал, могли выглядеть как аналог агрессии, пережитой ими в жизни от своих реальных партнеров. Более того, у рассказчика появляется возможность прямо сейчас, когда это происходит, что-то сделать для этих членов группы, помочь им пережить боль, вызванную его рассказом и собственными переживаниями /8/.
Терапевтическая группа, которая способна дать обратную связь о восприятии человека её членами, о чувствах к нему, ответит на вопрос «какой я?», даст возможность получить реалистический взгляд на себя со стороны, который при желании и в результате собственной внутренней работы и поддержки терапевта человек сможет «сделать своим», что естественным образом приведет к постепенному изменению прежнего образа себя.
Проработка чувства вины перед другими необходима для восстановления самоприятия. Для этого следует произвести пересмотр своих ценностей, принятие того, что является действительно значимым и отвержение навязанных извне интроектов, проработку отношений с авторитетными фигурами из прошлого и настоящего, чьи «съеденные, непереваренные» взгляды и требования мешают чувствовать себя свободным, принятие ответственности за поступки, нарушающие собственные нравственные запреты и нормы, приведшие к потерям для близких, и возмещение ущерба там, где это возможно в любой форме, будь то материальные ценности или искреннее раскаяние, что позволит восстановить собственное душевное равновессие и ценность. Возмещая ущерб за причиненные лишения в соответствии с собственным нравственным законом, человек естественным образом освобождается от чувства вины, которое в данном случае является внутренним регулятором поведения, инструментом сохранения целостности переживания себя как личности, способом установления собственных границ и проявления уважения к границам других людей.
Таким образом, согласно гештальт-терапевтическому подходу вина и стыд являются своеобразными «маркерами» душевного здоровья. Это такие чувства, которые, будучи регуляторами поведения человека, своеобразными «хранителями» границ в его социальной жизни, нередко представляют собой неэффективный способ взаимодействия с миром и самим собой, заменяя подлинное контактирование невротическим слиянием либо отчуждением. Понимая важность коррекции чувств, дестабилизирующих душевную гармонию, ограничивающих эффективное жизнепроявление, гештальттерапевты разработали необходимый арсенал практических методов, подкрепленных теоретическим обоснованием. По нашему мнению, разрабатывая тему вины и стыда, гештальттерапия внесла существенный вклад в дело поддержания душевного здоровья человека. В работе со столь интимными и, как правило, неосознаваемыми блокираторами успешной жизнедеятельности, каковыми является вина и стыд, она по праву может конкурировать с любыми иными психотерапевтическими школами.