Чем глубже чувствуешь страдание твари, тем глубже живешь – и тем полнее радость («Быть полным радости, страдания и мысли», — пела Клерхен). Я натолкнулся на странную вещь: надо просить не хлеба, а углубления чувства, — начиная со скорби; радость приходит потом, сама собой, и как-то глубже.
Скорбь вводит в лиловый сумрак, и сквозь этот фильтр, все встречное земное становится глубже и прикосновение к этой глубине – в какой-то миг – болью и счастьем. Если только удается – действительно удается – войти в царство подземных сил и прорасти из него.
В таком прорастании человек становится тем, каким он задуман: образом и подобием Бога. Но Бог выносит всю боль мира. Он топит бесконечность тьмы в бесконечности света. А человек, поднявший на плечи перекладину креста, теряет благодать и в муках испускает дух.
Я говорил одному из друзей, что после всех черных полос (иногда почти не переносимых) меня подхватывала радость; от этого, наверно, я больше чувствую себя в Моцарте, чем в Бахе; хотя в иные минуты ставлю Баха выше, и наверное, так это и есть на самом деле… Друг спросил меня: а что если бы не месяц под Котлубанью, не два месяца после смерти Иры а год или два в Освенциме? Могу ли я осудить тех, кто до конца жизни отравлен ненавистью, думает только о мести? Нет, я их понимаю: такие чувства иногда и меня захватывали – ненадолго. Потом их смывало. Могли бы они отравить меня на годы? Смог бы, сквозь Освенцим видеть Святой Дух? Смог бы – после Освенцима?
После – это проще. А если погибать там, в отчаянии, так и не увидев зари, смыкающейся с зарей? И даже увидеть – но над ямой, в которую падают доходяги? В Ерцеве белые ночи плыли над обычной жизнью лагерного поселка. Я мог глядеть в небо поверх грязи и колючей проволоки. Смог бы я так же смотреть, умирая с голоду? И не просто смотреть, а видеть?
Может быть, и даже скорее всего, — не смог бы… Но святые – могли. Максимилиан Кольбе, заменив смертника, шел в барак, где медленно умирали от жажды, как в ворота рая. И тот неизвестный цадик, которого вспомнил Антоний Блум, видел в лагере смерти видел, что зла в глубинах бытия нет, и в его душе в ответ на все муки не было зла. Святые заимствуют у Бога эту способность: видеть рай не после ада, а в самом аду. Они услышали слова Христа Силуану: Держи ум свой во аде и не отчаивайся.
Тогда не нужна надежда, не нужно завтра. Не нужно времени. Есть только вечная любовь.
Померанц Г. Записки гадкого утенка. М.-Спб, Центр гуманитарных инициатив, 2017. С. 339-340.