Выбирая психолога, мы внимательно изучаем его странички в соцсетях. Кому-то важно, чтобы специалист был близким по духу. Кто-то ищет профессионала, который не говорит о личном вообще. О том, можно ли угодить всем одновременно, рассуждают сами специалисты.
Пытаясь выбрать подходящего специалиста, мы часто обращаем внимание на то, как он позиционирует себя в соцсетях. Кого-то привлекают психологи, которые откровенно и с радостью рассказывают о своей жизни. А кто-то, наоборот, таких остерегается, предпочитая работать с терапевтом, который не ведет ни Instagram, ни Facebook.
В группах клиентов, пострадавших от недобросовестных специалистов, часто спорят о том, есть ли у психолога (который, собственно, такой же человек, как и все мы) право делиться в соцсетях фотографиями семьи, рецептом любимого пирога или новой песней любимого артиста. Мы решили узнать, что думают об этом наши эксперты — психолог Анастасия Долганова и специалист по ориентированной на решение краткосрочной терапии, психолог Анна Резникова.
В группах клиентов, пострадавших от недобросовестных специалистов, часто спорят о том, есть ли у психолога (который, собственно, такой же человек, как и все мы) право делиться в соцсетях фотографиями семьи, рецептом любимого пирога или новой песней любимого артиста. Мы решили узнать, что думают об этом наши эксперты — психолог Анастасия Долганова и специалист по ориентированной на решение краткосрочной терапии, психолог Анна Резникова.
Свет в окошке
Почему мы зачастую смотрим на психолога как на небожителя? Возможно, это просто часть процесса развития науки: несколько веков назад врача, умеющего срастить кости или вырвать зуб, считали волшебником. И даже слегка побаивались. Сегодня мы, с одной стороны, меньше удивляемся чудесам медицины, с другой — всецело доверяем себя специалистам, считая, что они в ответе за наше благополучие.
«От восприятия психотерапевта как злого или доброго мага мы пришли к восприятию психотерапевта как колосса, идеала, на который можно опереть собственную хрупкую жизнь, — поясняет Анастасия Долганова. — Клиентская потребность в этом так же велика, как и неспособность психологов и психотерапевтов этим желаниям соответствовать…
«От восприятия психотерапевта как злого или доброго мага мы пришли к восприятию психотерапевта как колосса, идеала, на который можно опереть собственную хрупкую жизнь, — поясняет Анастасия Долганова. — Клиентская потребность в этом так же велика, как и неспособность психологов и психотерапевтов этим желаниям соответствовать…
Вне профессии есть целая мифология о том, каким должен и не должен быть психотерапевт и как специалист, и как человек. Например: ему можно сказать все, и он все примет, потому что он терапевт. Он не должен злиться на меня, не должен быть грубым, ему не может быть скучно со мной. Он не должен рассказывать о себе, не должен толстеть, болеть или разводиться. Он не может уйти в отпуск, если мне плохо. Он не может быть против того, что я беру консультацию у другого специалиста. Ему должны нравиться все мои чувства и решения — и так далее».
Психотерапия — это в первую очередь работа. Это не идеальная жизнь и не идеальные люди. Это сложный труд
Иногда нас разочаровывают в психологе совсем уж неожиданные вещи — причем далеко не все они относятся, собственно, к работе. К примеру, клиентка отказывается от работы с терапевтом, потому что он «неспортивный», а клиент после трех сессий прерывает встречи, потому что в кабинете специалиста не идеальный порядок. У каждого есть право на свои представления о прекрасном, но и специалист не всегда может предсказать, что именно станет триггером для клиента. И пораниться в этой ситуации могут оба, причем весьма серьезно.
Но и с очарованием тоже стоит обходиться крайне осторожно. Бывает, что пользователи соцсетей так очаровываются фотографиями психолога на мотопробеге, в компании любимой бабушки или котов, что хотят попасть к нему и только к нему. О чем сигнализирует психологу такой подход клиента?
«Если клиент выбирает терапевта, исходя из того, что тот все-таки пишет о своей личной жизни, об этом хорошо бы поговорить на сессии. Обычно за таким подходом скрывается много фантазий и даже боли клиента, которые можно обсудить», — считает Анна Резникова.
Анастасия Долганова напоминает: «Наверное, одна из самых малоосознанных как самими психологами, так и их клиентами идей состоит в том, что психотерапия — это вообще-то в первую очередь работа. Это не идеальная жизнь и не идеальные люди. Это сложный труд, и романтический или демонический ореол ему только мешает».
Но и с очарованием тоже стоит обходиться крайне осторожно. Бывает, что пользователи соцсетей так очаровываются фотографиями психолога на мотопробеге, в компании любимой бабушки или котов, что хотят попасть к нему и только к нему. О чем сигнализирует психологу такой подход клиента?
«Если клиент выбирает терапевта, исходя из того, что тот все-таки пишет о своей личной жизни, об этом хорошо бы поговорить на сессии. Обычно за таким подходом скрывается много фантазий и даже боли клиента, которые можно обсудить», — считает Анна Резникова.
Анастасия Долганова напоминает: «Наверное, одна из самых малоосознанных как самими психологами, так и их клиентами идей состоит в том, что психотерапия — это вообще-то в первую очередь работа. Это не идеальная жизнь и не идеальные люди. Это сложный труд, и романтический или демонический ореол ему только мешает».
Знать или не знать — вот в чем вопрос!
Некоторые потенциальные клиенты оценивают специалиста именно с точки зрения того, насколько откровенен он в интернете. Что за чувства испытывает тот, кто принципиально ничего не хочет знать о специалисте как о человеке и выбирает психолога по принципу «если нет в Facebook — значит, точно хороший профессионал»?
«Я ничего не хочу о тебе знать» означает «Я хочу, чтобы ты был идеалом», — объясняет Анастасия Долганова. — Даже психоаналитики, для которых отсутствие самораскрытия долгое время было существенной частью профессиональной техники, теперь не относятся к этому принципу категорично. Психически и психологически здоровый человек способен выносить рядом с собой другого, не идеализируя его, — и это часть роста и развития, задач, которые будет преследовать любая глубокая психотерапия».
Работа — это только часть личности. За плечами любого специалиста — преодоления и переживания, ошибки и победы, боль и радость. Он и правда может любить дурацкие комедии, валяние из войлока и подледную рыбалку. И писать об этом — тоже может. Так стоит ли подписываться на обновления своего терапевта? Решение, как обычно, за нами.
«Я ничего не хочу о тебе знать» означает «Я хочу, чтобы ты был идеалом», — объясняет Анастасия Долганова. — Даже психоаналитики, для которых отсутствие самораскрытия долгое время было существенной частью профессиональной техники, теперь не относятся к этому принципу категорично. Психически и психологически здоровый человек способен выносить рядом с собой другого, не идеализируя его, — и это часть роста и развития, задач, которые будет преследовать любая глубокая психотерапия».
Работа — это только часть личности. За плечами любого специалиста — преодоления и переживания, ошибки и победы, боль и радость. Он и правда может любить дурацкие комедии, валяние из войлока и подледную рыбалку. И писать об этом — тоже может. Так стоит ли подписываться на обновления своего терапевта? Решение, как обычно, за нами.
«Я не хочу что-то знать о своем специалисте, равно как и не хочу, чтобы он знал что-то личное обо мне»
«Человек может не хотеть обладать интимной информацией о своем терапевте, так же как может не хотеть обладать такой информацией о любом другом человеке до того, как это не будет оправдано отношениями, — поясняет Анастасия Долганова. — Так что это не исключительное правило для терапевта и клиента, а общечеловеческая вежливость и уважение к другому».
А как с этим вопросом разбираются сами психологи? И почему они делают тот или иной выбор?
«Я не подписана на своего терапевта в соцсетях, потому что для меня это про границы — мои и другого человека, — комментирует Анна Резникова. — В противном случае у меня, возможно, будут какие-то фантазии, которые помешают нашей работе. Это не страх и не обесценивание: между нами — рабочие отношения. Очень хорошие — но все-таки именно рабочие. И в этих отношениях я не хочу что-то знать о своем специалисте, равно как и не хочу, чтобы он знал что-то личное обо мне. Ведь, возможно, я далеко не все готова ему рассказывать…»
А как с этим вопросом разбираются сами психологи? И почему они делают тот или иной выбор?
«Я не подписана на своего терапевта в соцсетях, потому что для меня это про границы — мои и другого человека, — комментирует Анна Резникова. — В противном случае у меня, возможно, будут какие-то фантазии, которые помешают нашей работе. Это не страх и не обесценивание: между нами — рабочие отношения. Очень хорошие — но все-таки именно рабочие. И в этих отношениях я не хочу что-то знать о своем специалисте, равно как и не хочу, чтобы он знал что-то личное обо мне. Ведь, возможно, я далеко не все готова ему рассказывать…»
Риски и последствия
Экстремальная откровенность может подкупать. И в целом соцсети как раз для того, чтобы показать себя не только как специалиста, но и как живого человека. Иначе зачем вообще они нужны, не так ли? Не совсем.
«Я встречала в интернете мнения вроде: «Люди, я не для того училась на психолога и проходила личную терапию, чтобы сейчас себя ограничивать!» Могу это понять, но для такой откровенности, кроме бравады и протеста, нужна как минимум сформированная, устойчивая система внешней поддержки и самоподдержки, — уверена Анастасия Долганова. — А еще — осознанность, критичность к тому, что пишешь, и способность прогнозировать отклик».
Чем именно рискует психотерапевт, который рассказывает в соцсетях о событиях и особенностях личной жизни? В первую очередь честным, четким контактом с клиентом.
«Психоаналитик Нэнси Мак-Вильямс писала: «Пациенты воспринимают откровения психотерапевта как пугающую смену ролей, словно бы терапевт признается пациенту в надежде, что тот его успокоит», — цитирует Анна Резникова. — То есть фокус внимания перемещается с клиента на терапевта, и таким образом они меняются местами. А психотерапия предполагает очень четкое разделение ролей: в ней есть клиент и есть специалист. И эта четкость дает безопасное пространство для клиентов и для исследования их чувств».
К тому же мы можем заранее судить о компетентности специалиста, не всегда замечая разницу между ним как профессионалом и как просто человеком.
«Если клиент будет в курсе особенностей личной жизни терапевта: например, что у того нет детей или он в разводе, — то, возможно, не захочет обсуждать со специалистом схожие проблемы, — предупреждает Анна Резникова. — Логика примерно такая: «Да что он вообще может знать, если сам не рожал/развелся/изменил?»
«Я встречала в интернете мнения вроде: «Люди, я не для того училась на психолога и проходила личную терапию, чтобы сейчас себя ограничивать!» Могу это понять, но для такой откровенности, кроме бравады и протеста, нужна как минимум сформированная, устойчивая система внешней поддержки и самоподдержки, — уверена Анастасия Долганова. — А еще — осознанность, критичность к тому, что пишешь, и способность прогнозировать отклик».
Чем именно рискует психотерапевт, который рассказывает в соцсетях о событиях и особенностях личной жизни? В первую очередь честным, четким контактом с клиентом.
«Психоаналитик Нэнси Мак-Вильямс писала: «Пациенты воспринимают откровения психотерапевта как пугающую смену ролей, словно бы терапевт признается пациенту в надежде, что тот его успокоит», — цитирует Анна Резникова. — То есть фокус внимания перемещается с клиента на терапевта, и таким образом они меняются местами. А психотерапия предполагает очень четкое разделение ролей: в ней есть клиент и есть специалист. И эта четкость дает безопасное пространство для клиентов и для исследования их чувств».
К тому же мы можем заранее судить о компетентности специалиста, не всегда замечая разницу между ним как профессионалом и как просто человеком.
«Если клиент будет в курсе особенностей личной жизни терапевта: например, что у того нет детей или он в разводе, — то, возможно, не захочет обсуждать со специалистом схожие проблемы, — предупреждает Анна Резникова. — Логика примерно такая: «Да что он вообще может знать, если сам не рожал/развелся/изменил?»
Стоит сохранять критический взгляд — не только на окружающих, но и на себя
Но есть еще и вопросы физической безопасности. К сожалению, истории, подобные трагедии главного героя фильма «Шестое чувство», встречаются не только на экране.
«Никогда не угадаешь, что в голове у твоего клиента или его близких. На одной из групп коллеги рассказывали случай: девушка долго ходила к психологу, и, естественно, у нее происходили изменения. И ее мужу это не нравилось. В итоге он вычислил специалиста и стал угрожать его родителям», — рассказывает Анна Резникова.
В общем, бывает всякое, и в любом случае стоит сохранять критический взгляд — не только на окружающих, но и на себя. И для специалиста это, возможно, важнее, чем для клиента. Есть ли какие-то материалы, которые специалист точно не должен выкладывать в свои социальные сети? О чем и как не пишут на своих страничках сами психологи?
«Тут все очень индивидуально и зависит от того, какого направления придерживается терапевт, а также от близких лично ему этических норм, — считает Анна Резникова. — Я не выкладываю изображения своих близких, собственные фотографии с вечеринок или в неподобающей одежде, не использую «разговорные» обороты речи в комментариях. Я пишу истории из жизни, но это очень сильно переработанный материал. Смысл моих постов не в том, чтобы поведать о себе, а в том, чтобы донести до читателя важные для меня идеи».
«Я бы не стала выкладывать в Сеть любую информацию, которую считаю интимной, — делится Анастасия Долганова. — Я не делаю этого из соображений границ и безопасности. Чем больше ты рассказываешь о себе, тем более ты уязвим. И игнорировать этот факт в стиле «а я все равно это сделаю, потому что хочу» — наивно. Откровенными рассказами о себе обычно занимаются начинающие терапевты. Опытные и востребованные терапевты, как правило, более сдержанны. Они рассказывают о себе только то, с критикой чего смогут справиться в случае негативной обратной связи».
«Никогда не угадаешь, что в голове у твоего клиента или его близких. На одной из групп коллеги рассказывали случай: девушка долго ходила к психологу, и, естественно, у нее происходили изменения. И ее мужу это не нравилось. В итоге он вычислил специалиста и стал угрожать его родителям», — рассказывает Анна Резникова.
В общем, бывает всякое, и в любом случае стоит сохранять критический взгляд — не только на окружающих, но и на себя. И для специалиста это, возможно, важнее, чем для клиента. Есть ли какие-то материалы, которые специалист точно не должен выкладывать в свои социальные сети? О чем и как не пишут на своих страничках сами психологи?
«Тут все очень индивидуально и зависит от того, какого направления придерживается терапевт, а также от близких лично ему этических норм, — считает Анна Резникова. — Я не выкладываю изображения своих близких, собственные фотографии с вечеринок или в неподобающей одежде, не использую «разговорные» обороты речи в комментариях. Я пишу истории из жизни, но это очень сильно переработанный материал. Смысл моих постов не в том, чтобы поведать о себе, а в том, чтобы донести до читателя важные для меня идеи».
«Я бы не стала выкладывать в Сеть любую информацию, которую считаю интимной, — делится Анастасия Долганова. — Я не делаю этого из соображений границ и безопасности. Чем больше ты рассказываешь о себе, тем более ты уязвим. И игнорировать этот факт в стиле «а я все равно это сделаю, потому что хочу» — наивно. Откровенными рассказами о себе обычно занимаются начинающие терапевты. Опытные и востребованные терапевты, как правило, более сдержанны. Они рассказывают о себе только то, с критикой чего смогут справиться в случае негативной обратной связи».
Человек или функция?
Мы приходим к психотерапевту как к профессионалу, но любой профессионал — это в первую очередь человек. Понятный или нет, нравящийся нам или не очень, со схожим чувством юмора или вообще без него — но возможна ли вообще психотерапия без того, чтобы показывать свою «человеческую» сторону клиенту?
«Ответ зависит от вида и длительности терапии, — объясняет Анастасия Долганова. — Не всегда задачи, которые клиент ставит перед терапевтом, требуют построения внутри этого процесса хороших отношений. Некоторая работа вполне технична. Но вот запросы, предполагающие глубокие личностные изменения или налаживание коммуникативной сферы или сферы отношений, требуют исследования эмоциональных и поведенческих феноменов, возникающих между терапевтом и клиентом во время их совместной работы. В такой ситуации самораскрытие терапевта и клиентские реакции на него становятся одним из важных элементов развития».
Пользователи форумов и пабликов, посвященных работе психологов, иногда пишут: «Специалист для меня — вообще не человек, он не должен рассказывать о себе и фокусироваться обязан исключительно на мне и моих проблемах». Но не сводим ли мы в подобных случаях личность того, кому себя вверяем, исключительно к функции? И можно ли сказать, что это однозначно плохо или хорошо?
«Ответ зависит от вида и длительности терапии, — объясняет Анастасия Долганова. — Не всегда задачи, которые клиент ставит перед терапевтом, требуют построения внутри этого процесса хороших отношений. Некоторая работа вполне технична. Но вот запросы, предполагающие глубокие личностные изменения или налаживание коммуникативной сферы или сферы отношений, требуют исследования эмоциональных и поведенческих феноменов, возникающих между терапевтом и клиентом во время их совместной работы. В такой ситуации самораскрытие терапевта и клиентские реакции на него становятся одним из важных элементов развития».
Пользователи форумов и пабликов, посвященных работе психологов, иногда пишут: «Специалист для меня — вообще не человек, он не должен рассказывать о себе и фокусироваться обязан исключительно на мне и моих проблемах». Но не сводим ли мы в подобных случаях личность того, кому себя вверяем, исключительно к функции? И можно ли сказать, что это однозначно плохо или хорошо?
Опытный терапевт вполне способен пережить, что его воспринимают как функцию
«Не всегда отношение к терапевту как к функции — это плохо, — считает Анастасия Долганова. — В некоторых случаях такой взгляд позволяет сэкономить время и энергию и клиенту, и психологу. Терапевт, уже миновавший в своем развитии фазу «хочу всем быть лучшим другом и хорошей мамой», относится к подобным случаям, наверное, даже с некоторым облегчением. Думает про себя что-то вроде: «О’кей, это будет простой, понятный и техничный процесс на несколько месяцев. Я знаю, что делать, это будет хорошая работа».
Даже если профессионал ведет себя безупречно, он не может вообще не реагировать на то, что клиент видит в нем набор опций. Расстраиваются ли специалисты, узнавая, что они могут быть исключительно «тренажером»? Спросим у них самих!
«Опытный терапевт вполне способен пережить, что его воспринимают как функцию, — уверена Анастасия Долганова. — Если это мешает работе — он знает, что с этим делать. Если это портит жизнь лично ему — у него есть супервизор, который поможет с этими чувствами справиться. Я думаю, что представлять терапевта сверхчувствительным — это просто другая крайность того, чтобы представлять его только функциональным».
«Если психолога расстраивает, что клиент относится к нему тем или иным образом, это повод дополнительно сходить на супервизию и на личную терапию, — соглашается Анна Резникова. — Всем мил не будешь. Но если клиент уже пришел к вам, значит, он вам доверяет как специалисту. И это доверие важнее того, как он к вам относится. Если есть доверие, совместная работа будет эффективной».
Даже если профессионал ведет себя безупречно, он не может вообще не реагировать на то, что клиент видит в нем набор опций. Расстраиваются ли специалисты, узнавая, что они могут быть исключительно «тренажером»? Спросим у них самих!
«Опытный терапевт вполне способен пережить, что его воспринимают как функцию, — уверена Анастасия Долганова. — Если это мешает работе — он знает, что с этим делать. Если это портит жизнь лично ему — у него есть супервизор, который поможет с этими чувствами справиться. Я думаю, что представлять терапевта сверхчувствительным — это просто другая крайность того, чтобы представлять его только функциональным».
«Если психолога расстраивает, что клиент относится к нему тем или иным образом, это повод дополнительно сходить на супервизию и на личную терапию, — соглашается Анна Резникова. — Всем мил не будешь. Но если клиент уже пришел к вам, значит, он вам доверяет как специалисту. И это доверие важнее того, как он к вам относится. Если есть доверие, совместная работа будет эффективной».
Дайте жалобную книгу!
Пожаловаться на того или иного терапевта мы можем, ориентируясь на этический кодекс организации или ассоциации, с которой тот сотрудничает. Однако общего, утвержденного для всех психологов документа, который определял бы норму в отношениях терапевта и клиента, в нашей стране пока нет.
«Сейчас множество людей, нуждающихся в помощи, попадает к разным горе-специалистам. После общения с ними клиенты либо разочаровываются в терапии, либо долго восстанавливаются, — рассказывает Анна Резникова. — И потому этический кодекс, в котором будет подробно прописано, что делать можно и чего делать нельзя, просто необходим. Здравым смыслом, увы, руководствоваться могут далеко не все: все чаще мы можем встретить «специалистов», у которых нет базового образования, должных часов личной терапии, супервизии».
А раз нет единого, обязательного для всех «закона», мы, клиенты, пользуемся самым доступным для нас рычагом влияния, если не можем найти управу на некомпетентного специалиста: оставляем свои отзывы на различных площадках в Сети. С одной стороны, интернет значительно расширяет границы свободы слова. С другой, и простор для манипуляций тоже дает: в сообществах, где принято оставлять отзывы о психологах, мы чаще всего можем выслушать только одну сторону — ту, у которой есть право говорить о произошедшем. И «под раздачу» в последнее время попадают не только гуру без дипломов…
«За последние три года кардинально изменился контекст работы этических комиссий, — объясняет Анастасия Долганова. — Если раньше они работали в основном с действительно вопиющими случаями эксплуатации и насилия над клиентами со стороны непрофессионалов, то сейчас культура публичных жалоб создала ситуацию, в которой членам таких комиссий приходится большую часть времени изучать нездоровые и неадекватные претензии к терапевтам, разбираться с сокрытием информации, прямой ложью и клеветой. Общая перегруженность также стала приметой времени: жалобы пишутся в таком количестве, как никогда прежде».
«Сейчас множество людей, нуждающихся в помощи, попадает к разным горе-специалистам. После общения с ними клиенты либо разочаровываются в терапии, либо долго восстанавливаются, — рассказывает Анна Резникова. — И потому этический кодекс, в котором будет подробно прописано, что делать можно и чего делать нельзя, просто необходим. Здравым смыслом, увы, руководствоваться могут далеко не все: все чаще мы можем встретить «специалистов», у которых нет базового образования, должных часов личной терапии, супервизии».
А раз нет единого, обязательного для всех «закона», мы, клиенты, пользуемся самым доступным для нас рычагом влияния, если не можем найти управу на некомпетентного специалиста: оставляем свои отзывы на различных площадках в Сети. С одной стороны, интернет значительно расширяет границы свободы слова. С другой, и простор для манипуляций тоже дает: в сообществах, где принято оставлять отзывы о психологах, мы чаще всего можем выслушать только одну сторону — ту, у которой есть право говорить о произошедшем. И «под раздачу» в последнее время попадают не только гуру без дипломов…
«За последние три года кардинально изменился контекст работы этических комиссий, — объясняет Анастасия Долганова. — Если раньше они работали в основном с действительно вопиющими случаями эксплуатации и насилия над клиентами со стороны непрофессионалов, то сейчас культура публичных жалоб создала ситуацию, в которой членам таких комиссий приходится большую часть времени изучать нездоровые и неадекватные претензии к терапевтам, разбираться с сокрытием информации, прямой ложью и клеветой. Общая перегруженность также стала приметой времени: жалобы пишутся в таком количестве, как никогда прежде».
Психотерапевты нуждаются в защите от превратностей этого мира не меньше, чем клиенты
«Если внутри профессии есть сформированные механизмы защиты клиента: тот же этический кодекс, этические комиссии, квалификационные программы, супервизия, — то механизмов защиты терапевта нет. Более того: у этичного терапевта в вопросе собственной защиты вообще связаны руки! — считает Анастасия Долганова. — Например, любой клиент психолога Маши может на любой площадке и по любой причине написать «Маша — не терапевт, а сволочь последняя!» А вот Маша написать «Коля — врун!» не может, потому что таким образом она подтверждает факт их работы и нарушает ключевое для психотерапии условие конфиденциальности. То есть она и так, и так для публичного поля выглядит не очень. Рабочих механизмов регуляции этой ситуации на сегодняшний день нет, но уже возникают разговоры и размышления на эту тему. Скорее всего, из них со временем родится что-то новое».
Стоит ли отдельно фиксировать нормы, которые помогли бы психологам ориентироваться в мире интернета, который так или иначе предполагает некоторую откровенность? Возможно, они сами нуждаются в защите от превратностей этого мира не меньше, чем клиенты.
«Я считаю, что нужны новые пункты в профессиональных этических кодексах, которые позволяли бы терапевту получить ориентиры в современном публичном пространстве и заботиться как о безопасности своих клиентов, так и о своей собственной. В качестве таких пунктов я вижу, например, ясное определение интимности и рекомендации по тому, что стоит и не стоит делать терапевту в случае публичных негативных отзывов на его работу или его личность», — подытоживает Анастасия Долганова.
http://www.psychologies.ru
Стоит ли отдельно фиксировать нормы, которые помогли бы психологам ориентироваться в мире интернета, который так или иначе предполагает некоторую откровенность? Возможно, они сами нуждаются в защите от превратностей этого мира не меньше, чем клиенты.
«Я считаю, что нужны новые пункты в профессиональных этических кодексах, которые позволяли бы терапевту получить ориентиры в современном публичном пространстве и заботиться как о безопасности своих клиентов, так и о своей собственной. В качестве таких пунктов я вижу, например, ясное определение интимности и рекомендации по тому, что стоит и не стоит делать терапевту в случае публичных негативных отзывов на его работу или его личность», — подытоживает Анастасия Долганова.
http://www.psychologies.ru
