Почему литература «переживания травмы» становится в России скандальной.
В апреле 2018 года после объявления шорт-листа премии «Национальный бестселлер» в соцсетях разгорелся скандал: член большого жюри Аглая Топорова опубликовала у себя в фейсбуке резко отрицательный отзыв о книге Анны Старобинец «Посмотри на него». Прозаик и журналист Екатерина Шерга написала для «Горького» небольшое эссе о жанре, к которому принадлежит книга Старобинец, и о том, почему этот жанр до сих пор не востребован в России.
Самые интересные для изучения конфликты — те, которые возникают, казалось бы, на пустом месте. Вот, например, недавняя история с коротким списком премии «Национальный бестселлер», куда попала книга писательницы Анны Старобинец «Посмотри на него» — автобиографический рассказ женщины о том, как она потеряла своего нерожденного ребенка. В соцсетях неделю бушевал скандал, затмивший едва не начавшуюся в те дни войну между Россией и США из-за Сирии. Покатилась лавина таких примерно отзывов: «А у меня тоже умер ребенок, но я же про это не написала!»; «Она монетизирует свои несчастья»; «Если человек действительно страдает, он об этом не рассказывает» и так далее. Никакие авангардистские эксперименты, никакой роман Сорокина не вызывали такого дикого отторжения.
Все это выглядело совсем странно, так как книга, о которой идет речь, принадлежит к жанру, в мире страшно востребованному и уже получившему название «Grief memoir», что можно перевести как «Воспоминания о горе». Люди делятся рассказами о своих потерях, утратах и трагедиях. Это может быть тяжелая болезнь, смерть ребенка, пристрастие к наркотикам. В последние годы появилось много книг о психических недугах, которые авторы либо побеждают, либо находят способ как-то с ними жить. Жанр популярный, и очень нужный, — вот в этом ни у кого, казалось бы, не должно быть сомнений.
Почему же у нас он вызывает такое яростное отторжение?
Потому что мы живем в травмированном обществе, где сплелись и мирно сосуществуют разные модели поведения, архаичные, более свежие, родовые, семейные — но не продуманные и не проработанные на житейском уровне. И вот тут как раз могла бы помочь литература «переживания травмы», но мы ее тяжело «впускаем» в себя.
Это и древний инстинкт, приказывающий сторониться того, с кем произошло несчастье, иначе оно, не дай бог, перейдет на тебя (а тот, кому плохо, пусть сам уходит от людей, как уходят больные собаки). И успешно наложившийся на это бодрый, из золотых нулевых годов, из царства успеха и вселенной «личностного роста» тезис: если хочешь преуспеть в условиях конкуренции, продавай свой главный товар — имидж успешного человека — и излучай позитивный настрой, даже если лежишь непосредственно в гробу.
И третья, главная причина. Она — в нашей истории, в нашем прошлом, приучившем к тому, что несчастье есть норма.
Вы знаете, что такое обычная российская жизнь? Обычная судьба? Просто сидеть и слушать рассказы немолодых женщин — не выбирая, кто рассказывает. Сидеть, скажем, с ребенком на детской площадке. Слушать про обыкновенную, ничем не примечательную жизнь, слушать семейные истории. Если начинают более или менее издалека — там будет война, эвакуация, разбомбили, убили; дальше — выпил метиловый спирт и ослеп, разбился на мотоцикле, медсестра вколола не то лекарство, застрелили бандиты, пошел нырять с друзьями и не выплыл, пошел в армию и не вернулся.
Если все эти сюжеты превращать в книги — мир рухнет. Единственный выход — максимально обесценить каждое индивидуальное переживание. Чего орешь? Тебе плохо? Тут у всех так! Это делается инстинктивно, чтобы сохранить душевное равновесие.
Есть общественный договор: молчи и терпи — так же, как терпят другие. Тот, кто этот договор не соблюдает, воспринимается не просто как нарушитель табу, а как изменник общей идеи, почти дезертир. Вершина такого отношения — высказывание одного моего знакомого, известного политического журналиста, о Солженицыне: «Не понимаю, что в нем хорошего. Миллионы человек сидели в лагерях, но они же это пережили. А ему понадобилось написать».
Это не значит, что книг, которых можно было бы отнести к разряду «Grief memoir», на русском языке нет вовсе. Просто они выходят относительно небольшими тиражами и обычно являются переводами. Одно из самых ярких исключений — уже упомянутая книга «Посмотри на него» Анны Старобинец, (М.: АСТ: Corpus, 2017).
Итак, речь идет о потере нерожденного ребенка. Случаев, подобных тому, что описала автор, очень много, гораздо больше, чем хотелось бы. Они травматичны. При этом от окружающих ее людей — врачей, родственников, соседей — женщина получает очень мало помощи и сочувствия именно в тот момент, когда больше всего в них нуждается. Хуже того, к ней относятся едва ли не с презрением, ведь она не выполнила главную женскую задачу — родить. К этому надо добавить патриархальное убеждение в том, что женщина, с одной стороны, существо почитаемое («дети — это святое», «мать не тронь»). С другой стороны, все, что связано с ее телом, ее организмом, — это что-то нечистое, неприличное и смешное. И сама она — существо неприличное и смешное. И о «женских» проблемах должна молчать. Вслух это не проговаривается. То, что Анна Старобинец нашла в себе силы о «проблемах» рассказать, — очень правильно. Эта книга гораздо больше отстаивает достоинство женщины, чем все бесконечные дискуссии о том, надо ли вместо «менеджер» писать «менеджерка». Это необходимый нашему обществу «громкий разговор».
Я перечислю еще несколько книг «Grief memoir», вышедших в последнее время в России и ставших предметом разговора. К примеру, книга Хелен Макдональд, натуралиста, автора и ведущей цикла программ для BBC про птиц Англии, кембриджского преподавателя, — о технике, практике выдавливания горя. И эта техника острая, личная, пугающая, на грани общественно приемлемого. Настолько индивидуальная, что почти всеобщая. «„Я” значит „Ястреб”» (М.: АСТ, 2017, перевод с английского Н. Жутовской) — сложная и замечательная по своим художественным качествам книга.
Начинается она вполне традиционно: героиня, молодая английская девушка, теряет отца, которого она очень любила. После этого у нее наступает период даже не депрессии, а, как она пишет, «тихого и опасного безумия». Чтобы справиться с ним, она заводит себе ястреба-тетеревятника, начинает воспитывать его как охотничью птицу, и этот ястреб на своих мощных крыльях буквально вытаскивает ее обратно, в нормальную жизнь. Текст Хелен Макдональд — что угодно, но только не сентиментальный рассказ о любви к братьям нашим меньшим или, наоборот, повествование о том, как цивилизованный человек обуздывает хищника. Ястреб — представитель мира безжалостного, гармоничного и древнего. Скорее он старший брат, а точнее, сестра (это самка, героиня называет ее Мейбл). «Каждая ее частичка кипела жизнью… Ястреб был огнем, сжигающим мою боль. У птицы не могло быть ни сожалений, ни скорби. Ни прошлого, ни будущего. Она жила лишь настоящим, и в этом заключалось мое спасение».
Для того, чтобы вернуться к людям, надо на некоторое время почти перестать быть человеком. Героиня часами сидит с ястребом в темной комнате, чтобы он ее не боялся. Грязная, в изодранной одежде, она скитается с ним по окрестным лесам и пустошам, чтобы он научился взлетать, а потом садиться к ней на перчатку; наконец, она принимает участие в его кровавых расправах, причем как полноправный партнер. Одна из первых сцен охоты такова: ястреб лапой зацепил кролика, почти скрывшегося от него в нору, и автор бежит на помощь. Не кролику, естественно, — своей птице. И тащит, тащит этого несчастного, из последних сил спасающегося кролика за лапу из норы, а потом швыряет его ястребу, который за секунду с ним разделывается. В финале — все хорошо, наступает сочельник. Хелен проводит его в кругу семьи, с матерью и братом, она исцелилась, вместо горя чувствует только любовь к отцу. И это происходит вскоре после очередной кровавой сцены: «…Во мне зашкаливает адреналин. Адреналина полно и в ястребе. Он продолжает добивать фазана, хотя тот уже мертв». Тут как-то вдруг вспоминается Павел Муратов, его описание вакханалии: «Таинственным образом это неистовство женщин… и даже ярость пантер и кровь разрубленного козленка приводят душу к просветлению, к умиротворенности». Но вакханалий больше нет. Поэтому — ястреб человеку в помощь.
Другая важная книга, о которой хотелось бы упомянуть, — «Маленькие большие вещи» Генри Фрейзера (СПб.: Азбука-Аттикус, 2017, перевод с английского Н. Пресс). Это скорее воспоминания, они абсолютно иные по манере изложения и поставленным задачам, нежели «Ястреб». Перед нами карманного формата книга, короткая, как и пока что жизнь ее автора. Герой приезжает отдохнуть в Португалию, в первый же день идет на пляж, на мелком месте неудачно ныряет — и все, перелом шейных позвонков. Ниже плеч он полностью парализован. И ему семнадцать лет.
Сначала врачи считают, что травма смертельна, потом Фрейзер все-таки возвращается к жизни. Вот его — после нескольких месяцев в больничной палате — первый раз вывозят в коридор, и он буквально оглушен забытым разнообразием звуков. Голоса людей, звон телефонов, скрип колес больничных каталок, шорохи, шаги… Вот он покидает пределы госпиталя и в зеркальном стекле видит страшно исхудавшего человека в кресле-каталке, утыканного трубками, шлангами, катетерами и понимает, что это теперь — он. Книга написана предельно лаконично — по сути, это перечисление фактов и событий, и можно себе представить, сколько здесь недосказано!
Для российского читателя в этой книге особенно ценен и удивителен тот факт, что главный герой, лишенный возможности не только самостоятельно передвигаться, но и даже нажимать пальцами на клавиши компьютера, оказывается вполне востребованным профессионально, у него нет свободного времени, его день буквально расписан по минутам. Сейчас жизнь Генри Фрейзера такова: он выступает с лекциями, с помощью программы распознавания голоса пишет статьи для спортивных изданий, присутствует в соцсетях, с помощью еще одной компьютерной программы научился рисовать и теперь создает иллюстрации для спортивных журналов. Предисловие к его книге написала Джоан Роулинг.
Текст Фрейзера — мотивационная литература. И я упоминаю о его книге именно как о еще одном повороте в общем сюжете «перерабатывания горя в пользу». Это молодой, поверхностный, но показательный и полезный текст о том, что болезнь можно заговорить, «уничтожить» активностью, работой, социальной востребованностью. Генри принадлежит к новому типу молодых людей, которые живут в социальной сети и сети вообще, — так какая разница, в каком виде ты пребываешь на конце своей коммуникационной нитки. Ты — человек воздуха. Виртуал.
Итак, он выступает с лекциями о том, как пережить травму, подобную той, что получил сам.
Это высшая степень монетизации несчастья, в котором упрекают Старобинец. Разветвленная, укорененная уже в мире «экономика несчастья» — когда каждый, переживший беду, может чувствовать себя не жертвой, а «помогающей структурой». Может заработать деньги и уважение. Может включиться в процесс совместного проговаривания травмы. Ничего отталкивающего в этом процессе я не вижу. Скорее наоборот.
Страшней стыдливое молчание и забвение. С этой точки зрения важной мне показалась еще одна отечественная книга — о мгновенной перемене участи и попытках прожить измененную жизнь. Это книга нужна хотя бы для восстановления нашей памяти. Она как раз антисетевая. Всем своим существом противится той практике переживания новостей, к которой мы все привыкли: шокирующая новость — несколько дней совместного ее заговаривания — забвение. Этого горя в публичном пространстве больше нет. Для того же, кто пострадал, все только начинается.
О жизни, трагически переломившейся за одну секунду, книга Элеоноры Кондратюк «Я выбрала жизнь» (М.: Никея, 2018). Может быть, кто-то помнит эту ужасную историю, в которой словно сконцентрировались российские девяностые. Элеоноре восемнадцать лет, на конкурсе красоты в Сочи она получила титул «Мисс Очарование–1998», после чего отвергла ухаживания местного криминального авторитета по прозвищу «Циклоп», психопата и истерика, лишившегося глаза во время какой-то пьяной драки. Дальше произошло следующее: Элеонора возвращается с пляжа, вдруг видит двух девочек-школьниц, которые с изумлением смотрят даже не на нее, а на каких-то людей за ее спиной. В ту же секунду ее схватили за волосы и вылили на лицо пол-литра серной кислоты, смешанной с маслом.
Один из этих двух специально нанятых бандитов во время исполнения заказа сам облился кислотой и, когда вскоре погиб в бандитской разборке, его руки все еще были в ожогах. Завершив свою работу, исполнители послали заказчику телеграмму: «Мандарины получены». По телеграмме их и вычислили: был не сезон для торговли мандаринами. Но все это произошло потом, а пока следователь, беседовавший с девушкой после покушения, вдруг просится выйти из больничной палаты — ему стало плохо, хотя сочинский следак в девяностые годы должен был уже многое повидать. У Элеоноры сожжены лицо, глаза, ее лечат в немецкой клинике. Нет подходящей донорской роговицы, чтобы восстановить зрение, и в это время ее старшая сестра — там, в Сочи — погибает в автомобильной катастрофе. Это шанс, и девушка с ужасом представляет, как будет смотреть на мир глазами своей мертвой сестры — в полном смысле слова. Но московские медики по своему бесконечному равнодушию заливают в контейнер не тот раствор, и роговицы гибнут. И все-таки два года спустя находится другой донорский материал, вроде бы все успешно, но через некоторое время Элеонора снова теряет зрение. Ей пытаются восстановить лицо — десять, пятьдесят, двести операций. Проходит десять, пятнадцать, девятнадцать лет. Когда открываешь эту книгу, сразу немедленно заглядываешь на последние страницы, чтобы выяснить, смогли ли все-таки врачи что-то сделать. Как можно понять, одним глазом она, хотя и плохо, но видит. На последних фотографиях мы видим женщину с лицом странным, но скорее красивым.
Книга написана совсем просто и незатейливо. Наверное, если соавтором книги выступил какой-нибудь известный журналист, тот из этой истории получился бы бестселлер. Есть же британская модель Кети Пайпер, с которой десять лет спустя случилась абсолютно та же история — ей плеснул в лицо серной кислотой нанятый бандит по приказу поклонника-психопата. Ее книга «Beautiful» продавалась огромными тиражами, была переведена на множество языков, в том числе на русский, в раскрутке принимало участие множество изданий от «Daily Mail» до «Hallo», потом вышло продолжение «Beautiful Ever After». Или если бы у нас отрывки из книги про девушку, выбравшую жизнь, опубликовал, допустим, какой-нибудь глянцевый журнал. Но тут возвращаешься к реальности и понимаешь, что редактор бы испугался, читательницы огорчились, рекламодатель шарахнулся. Да, собственно, и глянцевые журналы потеряли бы свой блеск и мало способствовали продвижению. Книга «Я выбрала жизнь» вышла в издательстве «Никея», специализирующемся на православной литературе, сенсацией не стала, в книжных магазинах она лежит на дальних полках. Почему?
Именно потому, что даже известному автору нужно доказывать свое право говорить о горе. Именно потому, что нет сформировавшегося пристального интереса общества к каждой судьбе, к каждому голосу, к каждому человеку. Именно потому, что «чего орешь?». Скромнее надо быть. https://gorky.media
Почему литература «переживания травмы» становится в России скандальной.
