В Библиотеку
В издательстве «Олимп-Бизнес» вышла книга «Поговорим о депрессии. Признать болезнь. Преодолеть изоляцию. Принять помощь». Ее автор профессор социологии Бостонского колледжа Дэвид А. Карп много лет живет с этим диагнозом. «Правмир» публикует отрывок о семейной паре, где один из супругов живет с депрессией.
В болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас
Когда Рейчел решилась выйти замуж за Теда, многие друзья сочли ее сумасшедшей. В течение трех лет, которые они прожили вместе до свадьбы, Тед то сильно пил, то временами впадал в мягкую депрессию, но настоящие проблемы начались, когда он заболел всего лишь, как они думали сначала, скверным гриппом.
Беда грянула «как гром среди ясного неба», сказала мне Рейчел. Она забеспокоилась, когда высокая температура и потение держались у Теда несколько дней, хотя он редко болел больше двух дней кряду.
Несмотря на то что Тед чувствовал себя ужасно, в понедельник он пошел на работу и продержался первую половину недели. На четверг той недели пришелся День благодарения, и, поскольку в пятницу Рейчел должна была присутствовать в страховой компании, где она считалась кем-то «вроде специалиста широкого профиля, занималась продажами и обслуживанием клиентов», в дом брата Теда в Род-Айленде они отправились на разных машинах.
Вернувшись домой в пятницу вечером, она, вопреки ожиданиям, не нашла Теда. У него случился эпилептический припадок, и он попал в больницу в Род-Айленде. Узнав об этом по телефону от брата Теда, она «села в машину и понеслась в больницу», и это, как она выразилась, «было началом бури». На следующий день Теда выписали, он вернулся домой, а вскоре с ним случился новый тяжелый приступ, его госпитализировали в Массачусетскую больницу общего профиля в Бостоне, и там он впал в кому из-за болезни, которую позднее диагностировали как вирусный энцефалит.
Больше недели никто не знал, выйдет ли Тед вообще из комы, и даже если выйдет, прогноз «мог быть каким угодно — от абсолютного „овоща“ до полного выздоровления».
К счастью, Теду становилось лучше, хотя «с самого начала возникло много проблем, прежде всего психических… [и] путь назад был долгим».
После нескольких месяцев восстановления, проведенных в доме его родителей на Среднем Западе, Тед вернулся в Массачусетс, и Рейчел воочию убедилась, что неврологи не ошиблись в своем прогнозе: у Теда продолжались серьезные эпилептические припадки. Она стала свидетельницей такого припадка, когда они были дома: «Я с криком выбежала из спальни и стала звать кого-нибудь на помощь, потому что никогда не видела ничего подобного».
Со временем Рейчел обрела практический опыт и даже хладнокровно инструктировала медсестер, когда у Теда начался приступ при очередной госпитализации.
Несколько месяцев они экспериментировали с многочисленными лекарствами от эпилепсии; как-то вечером отправились в кино и поужинать. У Теда случился приступ в ресторане, и, по словам Рейчел, этот рецидив «что-то спровоцировал в нем, и он постепенно впал в депрессию». Он не работал и весь день сидел дома.
«Он был изолирован, — вспоминала она, — потому что мы жили в [название города], в глухомани. Он никуда не мог выбраться. В то время у нас была одна машина, а я работала целый день. Тогда я стала замечать, что утром он не встает с постели. Когда я возвращалась вечером, он все еще был в пижаме. Он помешан на чистоте, [но] теперь даже не мыл за собой посуду после еды. Вот тогда я начала замечать депрессию».
«Я всегда считала, что он может преодолеть депрессию»
Такого смятения Рейчел еще не испытывала, она всегда отличалась хорошим физическим и психическим здоровьем. Я спросил: «Какова была ваша жизнь прежде?»; она ответила: «Все шло гладко. По восходящей. Здорово, беззаботно и необременительно. У меня никогда не было проблем». Потом продолжила: «Я не имела ни малейшего представления. Я понятия не имела, что меня ждет, и хорошо, что никто мне не сказал». (Смеется.) Болезнь Теда началась в ноябре 1986 года; к тому времени они два года прожили вместе и, несмотря на критические последствия депрессии для их совместного будущего, решили пожениться.
Когда я задал банальный вопрос: «Вы не думали развязаться с этими отношениями?», — она сказала: «Ситуация могла обернуться по-разному. <…> Его сестры мне говорили: „Не чувствуй себя обязанной, не оставайся с ним из жалости“. <…> Но мне это никогда не приходило в голову. <…> Мне просто хотелось всегда быть с ним. <…> В любом случае мы собирались обручиться еще до того, как он заболел. <…> Я хочу сказать, мне многие говорили, что я могу свободно уйти, оставить его… но я всегда хотела остаться».
Ее преданность отношениям отчасти основывалась на чувстве долга: она должна «помочь ему это преодолеть»: «Я всегда считала, что он может преодолеть депрессию, хотя бывали времена, [когда], находясь в самой ее гуще, я думала: „Боже мой!“»
Депрессия стала ее непрерывным повседневным делом
В какой-то момент стало ясно, что депрессия — проблема гораздо более серьезная, чем эпилепсия. Последняя, в конечном счете, контролировалась с помощью лекарств, но Тед продолжал сползать в депрессию. Исполненная решимости поддержать Теда в его беде, Рейчел считала себя обязанной наблюдать за его настроением и поведением, чтобы вмешаться прежде, чем депрессия захватит мужа.
Вникать в смысл депрессии Теда было для нее делом абсолютно новым, потому что в ее семье депрессией страдал только дядя, которого она едва знала.
Он жил далеко, поэтому, говорила она, «я никогда не видела [депрессии] изо дня в день. Я ее не понимала. Она всегда была чем-то вроде: “Ой, дядя Джо в депрессии”, но лично меня она никак не затрагивала».
Теперь, с Тедом, депрессия определенно стала ее непрерывным повседневным делом. На мой вопрос: «Какими были ваши действия в самом начале?» — она ответила: «Мы много плакали вместе, пока я стала что-то понимать. <…> Я паниковала, поскольку не знала, что делать. <…> Я работала недалеко от дома, поэтому могла возвращаться домой в обеденный перерыв. Я приходила в обед и поднимала его с постели. Часто звонила ему в течение дня. Пыталась его заставить [прийти в себя]».
Кроме того, Рейчел научилась распознавать признаки погружения в депрессию. Описывая приступы Теда, она отмечала, что им всегда предшествовало появление «ауры», благодаря которой он ее как бы предупреждал: вот-вот начнется. По ее словам, теперь она начала распознавать «ауру депрессии». Когда я попросил объяснить, она сказала: «Да [у депрессии есть своя аура]. Если он приходит домой слишком тихий и просто смотрит в пол или уставится в одну точку. Не разговаривает. Неактивен. Значит, началось».
Депрессия и радостное возбуждение чередовались друг с другом
Как ни старалась она настроить его на позитивный лад, ситуация только ухудшалась, а затем все пошло коту под хвост после пьянки Теда с другом. Произошло следующее: «Мы жили у реки, и к Теду зашел друг, они спустили на воду лодку и стали ловить рыбу. И Тед напился до того, что, когда они подплыли к берегу, свалился за борт и даже на сушу не мог выбраться. <…> Дома я его раздела, потому что он промок насквозь. Отвела в душ, и вот после этого… он просто плакал и плакал. Ну, типа „Почему я? Что случилось? Я не понимаю. Я хочу покончить со всем этим“».
На следующее утро она отвезла его в больницу. «Я, в общем-то, заставила его туда отправляться. Он был недоволен». Представьте же изумление Рейчел, когда после их приезда Тед уверил лечащего врача, что проблема в Рейчел, а не в нем: «Он убедил ее в том, что это у меня проблема, что это я слишком остро отреагировала и вела себя глупо, и что все дело во мне. (Смеется.) <…> И тогда врач позвала меня в кабинет и сказала: „Возможно, вы слишком близко всё принимаете к сердцу“. И я осадила ее: „Достаточно!“ И мы ушли. Я даже не помню, что там произошло. Может быть, она назначила ему еще один прием. Не помню, что происходило».
Тед еще какое-то время продолжал отрицать свою депрессию, но Рейчел наконец уговорила его обратиться к психиатру. По ее словам, «потребовалось время, чтобы найти хорошего», и к моменту нашего интервью они «сменили целую уйму». Хотя психиатр, на котором они в конце концов остановились, предписал лечение антидепрессантами, сама Рейчел уверена, что депрессия Теда связана с его профессиональной неустойчивостью: «Я замечала: если он работал, все было в порядке. Поэтому моей целью было устроить его на такую работу, с которой он справится».
Так или иначе, в связи ли с работой или нет, но первые три года их брака были бурными. Депрессия и радостное возбуждение чередовались друг с другом. «Что ж, — объяснила Рейчел, — всякий раз, когда дела шли [скверно], случалось что-то хорошее, и у нас опять все налаживалось. Представьте, вот он устроился на работу. [А потом], Боже мой, его уволили, [и] что мне теперь делать? Ладно, [после этого] он проходит эту программу реабилитации. Было действительно захватывающе. Мы как на иголках. Возьмут ли его? Покроет ли это его страховка? Так что у нас были взлеты и падения».
<…>
Она поняла, что не может спасти Теда
Интервью с родными и друзьями убеждают меня в том, что порой они оказываются в не меньшей изоляции. Отчасти их переживания сравнимы с переживаниями близкого им человека; они тоже ощущают, что их никто не может понять. Рейчел объяснила: «Некоторые мои сослуживцы знали, но ничем не могли мне помочь. Они могли только слушать».
Когда я высказал мысль, что ее боль, возможно, не уступает боли Теда, она согласилась, коротко заметив: «Это было страшно». Несмотря на постоянные усилия разговорить Теда, Рейчел наконец осознала, что они никогда не поймут по-настоящему точку зрения друг друга — она особо это подчеркнула: «Его точка зрения была такой: „Я ее обременяю, так почему бы просто не покончить с собой… и не избавить ее от необходимости терпеть это“. Так он думал… но он все же не мог понять, что переживаю я, встать на мою точку зрения».
Ко времени нашего разговора Рейчел пришла к суровому, но реалистичному выводу: она не спаситель Теда, как бы ни старалась. Она сформулировала это так: “Что бы я ни пыталась до него донести, он понимал это совершенно иначе. Поэтому каждый раз, когда я думала, что помогаю, это только ухудшало дело. Значит, в какой-то момент мне нужно было отступить и сказать: „Я делаю все, что в моих силах, и, если что-то произойдет, я буду знать, что сделала все возможное“».
По ходу интервью она это подчеркнула не раз, еще более решительно: «Думаю, я поняла главное: если он не может себе помочь, то и я не могу ему помочь. Я не могу сделать это за него. Это должно исходить от него. Я не могу вытащить его из депрессии. Он сам должен вытащить себя из нее».
Тед совершил попытку самоубийства в 1991 году, но, несмотря на все злоключения, которым его недуг подвергает их брак, Рейчел предана ему по-прежнему. Однако она отказалась от героических усилий сделать его здоровым.
Под конец интервью я спросил Рейчел, каким ей видится будущее. Ее внимание тут же переключилось на желание иметь детей и на опасения, что из-за болезни Теда это окажется невозможным. Она сказала: «В следующем месяце мне исполнится тридцать шесть лет. Я так долго говорила себе: мне рано беспокоиться о детях. Мне нет еще даже тридцати пяти». «Но теперь, — продолжала она, — я вижу, что мы отстали от наших друзей лет на пять».
Однако всякий раз, когда Тед впадает в депрессию, Рейчел понимает, как трудно ей будет решиться завести детей. Она припомнила недавние свои мысли по этому поводу: «Когда Тед перенес депрессию пару недель назад, я подумала: „Боже мой, а если бы у меня был ребенок?“ Все мои силы годами уходили на Теда. <…> Мне больше неоткуда их взять. Так что это сценарий со многими неизвестными: мне приходилось думать о том, как то или иное действие отразилось на Теде».
После беседы с Тедом было легче оценить версию событий Рейчел. Тем не менее изложенное на этих страницах не передает всю энергию интервью и переполнявшие его эмоции. Если бы вы слышали, как твердо звучал ее голос, вы, вероятно, согласились бы с моим мнением, что Тед и Рейчел останутся вместе, несмотря на непреодолимые трудности, связанные с их браком.
В этом своем прогнозе я, в частности, исхожу из того, что Рейчел чрезвычайно решительна и несомненно любит Теда. Однако для того, чтобы сохранить отягченные депрессией отношения, решимости и любви, пожалуй, недостаточно. В конечном счете, тому, кто заботится о больном супруге, нужно учиться более гибко относиться к печальным обстоятельствам другого, ведь буря с большей вероятностью сломает негнущееся, чем гибкое дерево.
Я мог бы даже допустить, что врач, чьими словами открывается эта глава, несомненно был прав, когда сказал: «Вы можете сделать только одно… не пытаться этому помешать и быть рядом снова и снова».
