10 октября – Всемирный день психического здоровья. Которого, как кажется, с каждым годом на планете становится все меньше. Зачем люди диагностируют у себя депрессию, почему ментальных болезней становится все больше и как влияет на психику коронавирус – читайте об этом в материале корреспондента Север.Реалии.
Россияне занимают четвертое место в мире по уровню тревожности и депрессии. В ООН убеждены, что с этими заболеваниями в течение жизни сталкивается каждый четвертый человек. Депрессия – это третья по масштабам болезнь в мире, но, по прогнозам, может занять и первое место к 2030 году. Северо-Запад России от психических расстройств страдает больше остальных, Санкт-Петербург даже признавали лидером по количеству душевных заболеваний в стране. За 12 месяцев 2018 года (более свежей статистики нет) в северной столице зарегистрировали 4783 новых случая слабоумия, психоза, шизофрении и других расстройств. Это в полтора раза больше, чем в Москве, которая занимает вторую строчку «топа».
«Меня поцеловал дементор»
– Я поняла, что чем-то отличаюсь от других, еще в подростковом возрасте. Мне нравилось наносить себе увечья, раны, а окружающие реагировали в стиле «О, боже мой, какой кошмар!» – рассказывает Елизавета. – Я думала, какие странные – что в этом такого? Первый сильный депрессивный эпизод был в 18 лет из-за жутких проблем в семье. Меня выгнали из дома, я стала много пить. Но тогда я думала, что это у всех так проявляется плохое настроение, когда лежишь, смотришь в стену и не можешь никуда пойти. А люди стали говорить, чтобы я вставала. Это свое состояние я называла «меня поцеловал дементор». Я ощущала тьму внутри, даже когда на улице светило солнце, до меня оно не доставало. Не могла поднять руки, потому что на них давила безысходность.
Мне в какой-то момент показалось, что я вообще никогда не выздоровею
Елизавета пришла к врачу, когда стало совсем невыносимо. Врачи сначала поставили ей диагноз «циклотимия», сейчас же считают, что у нее, вероятно, биполярное расстройство второго типа. Периодически у нее случаются маниакальные состояния, «когда как веник носишься, что-то делаешь». Она лечится уже два года, врачи долго подбирали ей препараты, потому что от многих были побочные эффекты.
– Я впадала в истерики, у меня были жесткие побочки. Лекарства меняли несколько раз, мне в какой-то момент показалось, что я вообще никогда не выздоровею. В этой ситуации очень нужна поддержка родственников, а у меня ее не было. Но лучше стараться хотя бы быть самому себе психологом и, глотая таблетки, понимать, что станет лучше. Хорошо – спорт, но не стандартная качалка. Мне помогали танцы, – рассказывает она.
У Маргариты депрессию диагностировали в 28 лет. Ей пришлось принимать антидепрессанты и нейролептики в течение года.
– Я не могла ничему радоваться, получать удовольствие. И сильное желание все время спать, потому что сон – это единственное состояние, в котором не чувствуется отчаяние. Я не хотела жить, чтобы не испытывать ежедневные боль и отчаяние. Чтобы совершить самое простое действие, нужно сначала перебороть отчаяние, из-за этого очень сложно что-то делать, – вспоминает Маргарита.
Психотерапевт отправил ее к психиатру, а та сказала ложиться в клинику неврозов или они сами сделают это принудительно по показаниям. Пока она была в депрессии, ее уволили с работы, потому что не справлялась, и посоветовали вернуться, когда будет «в ресурсе». Друзья, за исключением одной подруги, не хотели с ней общаться.
– Включали режим самосохранения, ведь для бесед с человеком в депрессии нужно много сил, он в этом состоянии страшный энергетический вампир, – говорит Маргарита.
Мы максимально эгоцентричны в этот момент: там нет никого кроме нас и нашей боли
Окружающие часто дают людям с депрессией совершенно не помогающие и даже вредные советы, вроде «сходи в хоспис или дом инвалидов – сразу вся твоя тоска пройдет».
– Нам в этом состоянии совершенно ни до кого. Мы максимально эгоцентричны в этот момент: там нет никого кроме нас и нашей боли. Такие советы лишь злят, – утверждает женщина.
После года таблеток она еще год занималась с психотерапевтом и сейчас чувствует себя хорошо.
Вирус поражает мозг
В природе таких понятий, как «психическое здоровье», «норма» и «патология», нет, говорит психиатр Алексей Красовский. Даже чума – болезнь для человека, но для самой чумной палочки – просто форма существования. Перед тем как назвать то или иное состояние болезнью, врачи и ученые учитывают два фактора. Во-первых, вызывает ли такое состояние у человека страдания, уменьшает ли продолжительность жизни, мешает ли размножаться. Во-вторых, может ли медицина это скорректировать.
– Меняется отношение к болезням, потому что меняются возможности коррекции. То, что сто лет назад не считали патологиями, сейчас стали к ним относить, потому что появились способы улучшить-помочь. В пересмотренной Международной классификации болезней есть много новых расстройств. Например, навязчивое стремление к накопительству – раньше такого не было. Компьютерная зависимость недавно стала считаться болезнью. И, наоборот, сексуальная ориентация вплоть до МКБ 9-го пересмотра считалась болезнью, а уже в МКБ-10, ныне действующей, гомосексуальности нет. Потому что не требуется и не существует для нее эффективных лечебных мероприятий, – рассказывает Красовский.
Психолог центра «Насилию.Нет» (признан Минюстом инагентом. – СР) Елена Голяковская считает вариантом психиатрической нормы состояние, когда человеку удается справляться со своей жизнью – принимать решения, обслуживать себя, свою семью, дом. Но и тогда человек может периодически ощущать, что ему что-то мешает жить, чаще всего это внутренние препятствия – убеждения, мысли, ощущения, желания, физическое состояние.
– Стоит исходить из внутреннего ощущения «со мной, возможно, что-то не так» и обращать внимание на поведение, – поясняет Голяковская. – Например, человек не может зайти в темную комнату, сесть в самолет, потому что панически боится перелетов, или когда какое-то ежедневное рутинное занятие вдруг превращается в непреодолимое препятствие.
До 30% перенесших ковид страдают либо от тревожных, либо от депрессивных, либо от астенических расстройств
Сегодня о психических расстройствах говорят чаще обычного, и первая причина тому – пандемия. Коронавирус опасен не только осложнениями на легкие, но и постковидным синдромом, куда входят хроническая усталость, нервное напряжение, панические атаки, подавленное состояние, забывчивость и другие симптомы.
– Происходит поражение головного мозга, – рассказывает психиатр Красовский. – Доказано, что коронавирус способен поражать нервную ткань. До 30% перенесших ковид страдают либо от тревожных, либо от депрессивных, либо от астенических расстройств, которых не было до болезни. По моему опыту, больше астенических. Это когда человек очень быстро устает, не может сосредоточиться, засыпает буквально за компом на работе.
Елена Голяковская рассказывает о молодой женщине с двумя высшими образованиями, которая три месяца назад переболела ковидом. После работы она вышла из офиса и внезапно осознала, что не знает и не понимает, как идти домой. Собралась позвонить мужу, но тоже не смогла: смотрела на экран своего смартфона и не могла сообразить, как это сделать. Все закончилось хорошо: ее выручили коллеги, она обратилась к врачу и восстановилась.
Даже легкое течение может приводить к пугающим последствиям
– Иногда люди решают, что все пройдет само. Это очень опасно. Мы настойчиво рекомендуем обращаться к психиатру или неврологу после коронавируса, если начинаются проблемы. Даже легкое течение, к сожалению, может приводить к очень пугающим последствиям. И они могут прогрессировать, – предупреждает психолог.
«Врачи для богатых»
За последние сто лет количество тяжелых психических заболеваний (таких как шизофрения, биполярное расстройство) не изменилось, но растет число людей с менее тяжелыми расстройствами, считает Красовский. Отчасти это связано с тем, что в перечень заболеваний попали состояния, которые раньше не считались патологией. Еще один фактор – новые препараты, которые помогают улучшить качество жизни.
– Первые антидепрессанты были сильными, но помогали в основном при эндогенной депрессии (она тяжелая, психотическая и передается по наследству) и потому редко использовались. А в конце 1980-х годов появились антидепрессанты, которые помогают при более легких состояниях, связанных с невротической депрессией и психологическими проблемами. Раньше таких людей считали застенчивыми, обзывали неудачниками и тормозами, но не считали их больными. Но оказалось, что во многих случаях это состояние можно корректировать и улучшать качество жизни. Раз люди страдают и можно им помочь, возникла целесообразность их включить в МКБ, и общее количество больных увеличилось, – объясняет Красовский.
По его словам, есть случаи, иногда «палка перегибается и в другую сторону»: фармкомпании начинают излишне активно пиарить свои препараты, и депрессию диагностируют не психиатры, а врачи других специальностей: «Такое было с антидепрессантом «Прозак», и любое недовольство жизнью стали считать депрессией, но это неверно».
Жил человек, думал, что ничем ему помочь нельзя, что такой он никудышный по характеру, неудачник
По-настоящему страдающий человек редко сам решает прийти к психиатру. Депрессия преобразует мышление на негативный прогностический лад и снижает мотивацию. Таких пациентов на прием обычно приводят родные или друзья.
– Жил человек, думал, что ничем ему помочь нельзя, что такой он никудышный по характеру, неудачник. А потом видит, как кто-то принимает препараты и жизнь резко улучшается. И возникает мысль: а вдруг у меня то же самое, – рассказывает врач. – Но самостоятельно больным трудно заставить себя что-то сделать, даже планировать, их приходится уговаривать лечиться. Антидепрессант тоже не сразу начинает действовать, нужно ждать от четырех недель до нескольких месяцев. И тогда люди начинают понимать: да, это того стоило. Но пока эффекта нет, не верят в результативность, не понимают зачем.
Пример наших бабушек и дедушек показал: с депрессией можно жить и работать, только это тяжело и абсолютно безрадостно, замечает психолог Голяковская. Такая форма депрессии развивается на фоне физического и морального истощения, когда огромный груз забот лежит на одном человеке.
На море детей не может вывезти летом, потому что на это нет денег, – какая психиатрия, какие антидепрессанты?
– В таких ситуациях часто нет и денег на психиатрическую помощь: препараты очень дорогие. Как говорят сейчас, психотерапевт и психиатр – это врачи для богатых. Представьте мать-одиночку с тремя детьми, которая едва-едва справляется со своими двумя работами и крутится как белка в колесе, на море детей не может вывезти летом, потому что на это нет денег, – какая психиатрия, какие антидепрессанты? Поэтому она кивнет на ваш совет, скажет: «Да, скорее всего, обращусь». А сама подумает: «А не пошел ли бы ты подальше! У меня других дел намного больше», – грустно констатирует психолог.
Советское наследие карательной психиатрии – еще один фактор, почему те, кому плохо, не спешат к врачам. И дело не только в диссидентах, которых принудительно «залечивали» в психиатрических больницах. Рядовой пациент после «постановки на учет» лишался возможности устроиться на определенную работу, купить машину, поехать за границу. При этом по-настоящему разумных ограничений было мало, отмечает Алексей Красовский.
– Сейчас насчет государственных диспансеров такие опасения тоже есть, потому что там учет ведется. В частные же клиники люди обращаются вполне охотно. Но в основном с непсихотическими расстройствами, то есть без бреда и галлюцинаций, когда у человека сохраняется адекватное отражение реальности, – говорит он.
Новация сегодняшнего дня в том, что многие пытаются самостоятельно диагностировать у себя те или иные расстройства, почитав статьи в интернете.
Самодиагностика – это как раз попытка понять, что со мной происходит
– Среди тех, кто приходят с поставленным самому себе диагнозом, немного людей с депрессией и расстройствами. Сейчас еще модно находить у себя панические атаки, хотя в большинстве случаев их нет, – рассказывает психиатр Красовский.
– Когда человеку плохо, он может либо начать искать причины, почему так (то есть рационализировать происходящее), либо закрыть глаза и сделать вид, что ничего не происходит, – так работают наши психологические защиты, – комментирует психолог Елена Голяковская. – Самодиагностика – это как раз попытка понять, что со мной происходит, откуда это – от мамы, от дедушки, от того, что я так много работаю, от того, что меня мой партнер бросил и мне плохо. Или у меня еще заболевание и надо срочно к врачу и таблетки? И когда рациональное объяснение есть, это очень здорово успокаивает человека. «Со мной все в порядке, у меня просто, оказывается, депрессия!» Слава богу, теперь я понимаю, почему я не хочу встречаться с друзьями, почему я не могу смотреть высокоинтеллектуальные фильмы, чтобы обсуждать их с коллегами. Иногда самого рационального объяснения хватает для облегчения тревоги.
Голяковская отмечает, что самодиагностика обычно безопасна, навредить может только в очень тяжелых случаях. При этом хорошо, когда на состояние человека обращают внимание близкие. Их задача – донести до человека мысль о том, что обращение к специалисту – это не страшно и не всегда означает последующий прием препаратов.
Плохие новости и соцсети могут привести к тяжелым расстройствам, хотя и в редких случаях. На сообщения о катастрофах и преследованиях обычно реагируют высокочувствительные, тревожные люди, которые знают эту свою особенность и стараются дозировать поступающую информацию.
– Для людей без повышенной чувствительности эти новости становятся фоном, – говорит Голяковская. – Возможно, человек заметит их, вернувшись из отпуска, и только тогда встревожится. При этом совет «не читать советских газет» – абсолютно рабочий: главные новости до вас все равно донесут.
