Один из самых устойчивых и в то же время парадоксальных выводов современной психиатрической эпидемиологии заключается в том, что распространённость психических расстройств выше в экономически развитых странах. Казалось бы, должно быть наоборот: ведь внутри каждой страны люди с более низким уровнем дохода чаще страдают тревогой, депрессией и злоупотреблением психоактивными веществами. Логика подсказывает, что если благосостояние защищает отдельного человека, то рост благосостояния общества в целом должен защищать и общество. Однако крупные международные исследования — прежде всего серия Всемирных эпидемиологических опросов (World Mental Health Surveys) под руководством Рональда Кесслера — показывают обратное. Это явление получило название «парадокс уязвимости к психическим расстройствам».
Смысл парадокса в том, что статистические связи, наблюдаемые на индивидуальном и на общественном уровнях, могут не совпадать и даже быть противоположными. Такая ситуация известна в статистике как парадокс Симпсона: когда при объединении данных на разных уровнях (например, между людьми и странами) направление зависимости меняется. Классический пример — университетские приёмные комиссии, где женщины могут иметь более высокий шанс поступления в каждом отдельном факультете, но более низкий — в среднем по университету, просто потому что чаще подают документы в самые конкурентные программы.
В случае психических расстройств парадокс объясняется тем, что экономическое развитие создаёт не только защитные, но и уязвляющие факторы. На уровне отдельного человека более высокий социально-экономический статус действительно связан с меньшим риском депрессии или тревоги, потому что обеспечивает доступ к лечению, снижает воздействие хронического стресса и повышает чувство контроля над жизнью. Но на уровне общества развитие индустриальной, а затем цифровой цивилизации сопровождается ростом одиночества, социальной изоляции, информационной перегрузки и конкуренции — факторов, которые повышают уязвимость к психическим расстройствам и нивелируют защитный эффект благополучия.
Методологические объяснения тоже рассматривались. Некоторые исследователи предполагали, что в странах с низким уровнем дохода люди просто реже сообщают о психологических трудностях из-за стигмы или особенностей перевода диагностических опросников. Однако этот аргумент не объясняет всех наблюдаемых закономерностей. Например, похожее распределение было выявлено в 16-странах, где изучали продолжительное расстройство горя по критериям МКБ-11: симптомы патологической скорби встречались чаще именно в развитых странах, несмотря на то, что уровень переживаемых потерь там ниже. Это говорит о том, что дело не только в методике.
Ещё один важный пример — посттравматическое стрессовое расстройство. В странах с высоким уровнем дохода потенциально травматических событий — войн, катастроф, насилия — объективно меньше. Но вероятность развития посттравматического расстройства после травмы значительно выше, чем в странах с низким доходом. Получается, что у богатых обществ ниже частота самих травм, но выше «чувствительность» к ним. Аналогичные закономерности наблюдаются и в области суицидологии: люди с низким личным доходом внутри страны чаще совершают суицид, но если сравнивать страны между собой, то общий уровень самоубийств выше в благополучных экономиках.
Такое рассогласование уровней показывает, что не все факторы равны при переходе от индивидов к обществу. Одни и те же переменные — например, доход, образование или занятость — на макроуровне порождают совершенно иные контексты. Высокий уровень урбанизации, ускорение жизненного темпа, индивидуализация и разрыв традиционных сообществ создают «экологию уязвимости», в которой отдельный человек становится более подвержен стрессу, несмотря на изобилие материальных ресурсов.
Кесслер и коллеги проводят интересную параллель с соматическими заболеваниями. Ожирение и его метаболические осложнения тоже чаще встречаются в странах с высоким уровнем дохода, хотя внутри этих стран больше вес имеют люди с низким социальным статусом. Причина та же: экономическое развитие создаёт повсеместную среду, благоприятную для нездорового поведения, которая перевешивает защитные эффекты образования и доступа к медицине. Психические расстройства, вероятно, подчиняются похожей логике: индивидуальные ресурсы защищают, но макросреда — цифровая, социальная и культурная — усиливает риски.
Автор подчёркивает, что для понимания этих механизмов нужны новые инструменты. Сегодня психиатрические исследования охватывают десятки стран, но проводятся редко, иногда раз в десять лет, и плохо улавливают динамику социальных изменений. Кесслер предлагает идею национальных и международных «обсерваторий психического благополучия» — постоянных систем мониторинга, аналогичных крупным социологическим опросам вроде Gallup World Poll, но включающих не только вопросы о счастье и удовлетворённости жизнью, а и клинические критерии психических расстройств. Только так можно понять, как именно трансформации общественной жизни — от цифровизации до экономической нестабильности — влияют на распространённость депрессий, тревожных и стрессовых расстройств.
Парадокс уязвимости — не статистическая ошибка, а отражение сложного баланса между защитой и риском, который меняется по мере развития общества. Чем выше уровень цивилизации, тем больше человек окружён технологиями, но тем слабее оказываются социальные связи и устойчивость к стрессу. Именно поэтому исследования психического здоровья сегодня всё чаще выходят за рамки клиники и становятся частью более широкого разговора о том, какой ценой современный мир покупает своё благополучие.
Перевод: Жоров Е. Н.
Источник: Kessler RC, Borowski S, Mendes Neto NN. The cross-national mental disorder vulnerability paradox. World Psychiatry. 2025 Oct;24(3):293-294. doi: 10.1002/wps.21375. PMID: 40948067; PMCID: PMC12434371.
