В своем детстве и я всегда чувствовала себя плохой, мне постоянно говорили, что со мной не так, ставя в пример моих кузенов. Мне казалось, что их любят, а меня нет.
И только будучи взрослой и поговорив с младшей сестрой, я поняла, что мы ВСЕ были плохими и КАЖДОМУ из нас ставили в пример другого: сестра была красивой и худой, но плохо училась, я была умной отличницей, но полной и упрямой, старшая сестра была симпатичной и хорошо вышла замуж, но тоже слишком полной и недостаточно умной, брат был исполнительный красавец, но слишком молчаливый и себе на уме. И все мы недостаточно любили бабушку. Мы все были полны уверенности, что остальных любят больше, чем нас. И что другие лучше, чем мы. Безумный мир стыда и вины, где ты слышишь, что ты хороший, только подслушав разговор мамы или бабушки с посторонними людьми.
Вот как Марша пишет об этом: «Травматическое обесценивание может быть мощным и однократным — например, когда мать отказывается верить словам дочери о сексуальных домогательствах со стороны отца или когда невиновного обвиняют в преступлении.
Или травмирующие удары могут быть множественными,
но не такими яркими — например, когда кто-то ошибочно настаивает, что ты злишься, ревнуешь, боишься или лжешь, или утверждает, что у тебя есть корыстные внутренние мотивы, которых на самом деле нет. Такие действия заставляют
человека почувствовать себя неудачником, которого все
отвергают».
В моем случае эти небольшие удары были бесконечными комментариями, что я не люблю бабушку или родителей, что я хочу их смерти (а я всего лишь не хочу ехать на дачу или есть четвертый беляш), что мне на всех наплевать или мне все равно.
Это было не так: я любила бабушку, мне было не все равно, мне хотелось быть хорошей для них.
Пока это не стало так: я поняла, что меня здесь не полюбят так, чтобы я чувствовала себя безопасно, и не примут, и мне стало все равно, и я перестала пытаться быть хорошей.
К счастью, это касалось только большой семьи: с мамой мне в итоге удалось выстроить другие отношения.
Спустя годы мы помирились и с бабушкой (при приближении к ста годам, она стала мягче), но с остальными родственниками отношения разрушились полностью, потому что они унаследовали концепцию.
И мне очень важен этот акцент: что обесценивание может быть и одноразовым, но глобальным, и состоящим из тысячи порезов, которые в итоге все равно тебя обескровят.
И мне очень понятно то, о чем пишет Марша дальше: суицидальные мысли, ощущение себя бесконечно ужасным и никчёмным.
В отличие от нее я не попала в психиатрическую клинику, а сразу пошла на психфак и в терапию, но а терапии не раз и не два сталкивалась с историями, больше похожими на ее (она несколько лет провела в психиатрической больнице).
И я всегда в своей работе стараюсь помочь людям отделить бесконечное обесценивание, приводящее у ощущению, что я ужасный человек, от реально плохих поступков, которые делает мой клиент (что тоже бывает).
И я куда чаще вижу тех, кто страдает от чувства вины и стыда, хотя не сделал ничего плохого, чем тех, кто реально совершил что-то ужасное и абсолютно не переживает.
Текст: Адриана Лито, специально для проекта «Ресурсная психология».